Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа Страница 25

Повеял легкий ветерок, постоянный гость на такой высоте. Сделав усилие, Хун-Ахау догнал царевну и шел теперь вплотную за ней. Он смотрел на ее узкие девичьи плечи, на длинные черные косы, спускавшиеся на спину, на цветы эделена*, приколотые у висков, и чувствовал себя странно свободным и спокойным, как будто все, что мучило его, осталось внизу. Смутно мечталось о чем-то великом и недостижимом. Юноша вспомнил предсказание о своей судьбе, переданное ему отцом, и — давно забытый гость — улыбка чуть тронула его губы. Вместо того чтобы стать великим воином, он оказался рабом царевны Тикаля. Вот цена жреческим предсказаниям! И теперь, приближаясь к обиталищу здешнего бога, Хун-Ахау не чувствовал ни трепета, ни почтения — сердце его было спокойно.

Внезапно лестница окончилась, и они ступили на плоскую вершину пирамиды. Посередине ее было расположено массивное основание святилища; узкая лестница вела к его входу, черневшему глубокой расщелиной среди высоких белых стен. На плоской крыше храма был воздвигнут гребень — вертикальная стена с огромной маской божества, безучастно смотревшей вдаль.

— Оставайся здесь! — приказала царевна.

Эк-Лоль поднялась по лестнице ко входу в святилище и исчезла в нем. Наступила тишина. Хун-Ахау повернулся, подошел к краю площадки и невольно остановился.

Внизу, под ним, застывшими волнами ниспадали, постепенно расширяясь, уступы пирамиды. Белая штукатурка их площадок тускло поблескивала в лунном сиянии. На другой стороне площади высился второй гигант, почти такой же высоты, как и тот, на котором он находился. А вокруг на все доступное взору пространство лежал заснувший Тикаль — причудливое смешение белых стен, черных теней и небольших островков зелени. Кое-где высоко поднимались стройные пирамиды храмов. Прямыми, как копья, белыми ручейками разбегались дороги, пересекая местами темные лощины, казавшиеся сейчас таинственными и большими. Серебрилась мелкой рыбьей чешуей гладь водоемов. А над всем этим торжественно плыла на черном бархатном небе полная холодная луна.

Захваченный необычайным и пленительным зрелищем, Хун-Ахау стоял, позабыв обо всем. Не заметил он и вышедшую из храма царевну, которая бесшумно приблизилась к нему. Легкое прикосновение ее руки вывело юношу из оцепенения. Тонкий, волнующий, чуть горьковатый запах цветов эделена шел от девушки.

— Теперь ты понял все величие Тикаля, Хун? — спросила его Эк-Лоль ласковым голосом.

— Да, владычица, — отозвался смущенный юноша. Ему было неприятно, что царевна застала его врасплох, у края пирамиды, в то время как примерный слуга, вроде Цуля, увидел бы ее еще в дверях храма.

— Да, владычица, — передразнила она его жалобным голосом. Глаза ее смеялись. — Почему ты так несмел в своих речах, Хун? Ты же храбрый юноша. Разве ты боишься меня?

— Нет, владычица, — еще более смущенно сказал Хун-Ахау, — я почитаю тебя, но не боюсь.

Эк-Лоль на минуту задумалась. Потом, подойдя к самому краю, она спросила:

— Скажи, Хун, ты бросился бы отсюда вниз, если бы я приказала тебе?

— Да, — сказал Хун-Ахау. Смущение его постепенно исчезало.

— И почему ты сделал бы это? — спросила она, улыбаясь.

Юноша ответил не сразу. А потом, словно решившись, глухо проговорил:

— Мне надоело рабство, владычица, пусть лучше будет смерть!

— Разве тебе плохо у меня, и ты чувствуешь себя пленником? — удивилась Эк-Лоль. Брови ее сошлись, между ними появилась маленькая морщинка. — Тебе дают мало пищи, или кто-нибудь из моих слуг обижает тебя?

— Я всегда сыт, и меня никто не обижает. Но лучше голодать свободным у себя на родине, чем быть рабом даже в Тикале, даже у тебя, владычица!

Эти слова невольно вырвались у Хун-Ахау, но сказав их, он встревожился и в первый раз решился посмотреть в лицо царевне, ища на нем признаков гнева. Но оно оставалось задумчивым и спокойным.

— И без свободы ты никогда не будешь счастлив? — наконец спросила она.

— Да, владычица, но не только без моей свободы, но и свободы моих друзей. Если буду свободен я, а они останутся рабами, я не буду счастлив.

— А кто же эти друзья? — быстро спросила царевна. — Иш-Кук, Цуль?

— Нет. Ты их не знаешь, владычица. Они остались рабами на том строительстве, откуда ты взяла меня, — ответил Хун-Ахау.

Наступило долгое молчание. Глаза Эк-Лоль рассеянно блуждали по панораме Тикаля, но было видно, что она думает совсем о другом.

— Хорошо, ты получишь свободу, Хун, — наконец сказала она. — Я, владычица Эк-Лоль, пред светлым лицом Иш-Чебель-Йаш*, — девушка посмотрела на лунный диск, — клянусь тебе в этом…

— А кто такая Иш-Чебель-Йаш? — нерешительно спросил Хун-Ахау.

Слабая улыбка показалась на губах царевны. Щеки ее немного порозовели.

— Ты еще узнаешь эту богиню, мой Хун, — тихо сказала она, — и когда-нибудь будешь молиться ей о самом дорогом тебе человеке.

Эк-Лоль тряхнула головой, как бы отгоняя ненужные мысли, и снова погрузилась в задумчивость. Затем она резко подняла голову.

— Ты получишь свободу, Хун, — повторила царевна первую свою фразу, и голос ее зазвучал совершенно по-иному: ни ласковости, ни смущения, ни нерешительности в нем уже не было слышно, — ты и твои друзья получат свободу и богатство. Но для этого надо…

Она секунду помедлила и тем же голосом закончила!

— Для этого надо убить только одного человека!

— Кто же он, владычица? — бесстрастно спросил Хун-Ахау.

— Мой брат, царевич Кантуль, — чуть слышно выдохнула царевна.

Снова наступило молчание. Хун-Ахау про себя недоумевал: почему убийство наследного царевича Тикаля могло освободить его и его друзей от рабства? Раб, поднявший руку на своего господина, наказывался смертью; что же должно ожидать рабов, прервавших жизнь наследника престола? Мучительнейшие пытки, которые палачи будут намеренно растягивать, пока в истерзанных телах еще тлеет искорка жизни! При чем здесь свобода?

— Я тебе верю, Хун, ты не можешь быть предателем, — взволнованным шепотом заговорила царевна, — поэтому я полностью доверяюсь тебе и скажу всю правду. Сделать тебя и твоих друзей свободными и богатыми людьми (она подчеркнула слово «богатыми») может только владыка Тикаля. Даже мой отец, нежно любящий меня, не сделает этого, как бы я ни просила его. Но здоровье нашего милосердного владыки плохо… — Голос царевны дрогнул. — Боги могут призвать его к себе на беседу в любой день, — продолжала она. — Тогда повелителем Тикаля станет ахау-ах-камха Кантуль. Разве он отпустит тебя на свободу, он, ненавидящий меня с детских лет? Наоборот, как только он придет к власти, у меня отнимут преданных мне людей: и тебя, и Цуля, и Иш-Кук. А мало ли ядов знает его верный прислужник Ах-Каок? Ты думаешь — случайно попала в мои покои ядовитая канти? Скоро, очень скоро похоронит свою сестру новый правитель Тикаля и будет лицемерно удивляться, почему молодая и полная сил девушка внезапно умерла. Рабство, вечное рабство для тебя, смерть для меня — вот что означает для нас воцарение Кантуля. Но почему должен стать правителем Тикаля именно он?

Побледневшее лицо Эк-Лоль почти вплотную приблизилось к лицу Хун-Ахау, сверкающие глаза впились в него.

— Я, царевна Эк-Лоль, из рода Челей, — первый ребенок властителя Тикаля и его единственная дочь от старшей жены. Почему трон ягуара в столице мира должен принадлежать ничтожному потомку батаба из Йашха? Разве на этом престоле не было уже женщин? Разве великая воительница Покоб-Иш-Балам была мужчиной? И разве ее главным советником не был юноша рабского рода? Стелы с ее именем уничтожены, храмы, посвященные ее памяти, перестроены, но память об этой могучей правительнице жива до сих пор. Я, только я должна быть повелительницей Тикаля, и тогда сбудутся все твои мечтания, верный мой Хун, а может быть, и большее. Этому мешает только одна сухая ветка от древнего могучего ствола — надо срубить ее! Убей Кантуля — клянусь тебе своей жизнью: ты получишь свободу для себя и всех, кого назовешь!

— Я убью его, как только ты прикажешь! — просто сказал Хун-Ахау.

Кровь хлынула в лицо девушки, глаза ее засияли еще ярче.

— Я не сомневалась в тебе! — воскликнула она. — Прими же от меня первый подарок. Им ты и убьешь нашего врага!

Царевна вынула из-за пазухи продолговатый, блеснувший и лунном свете предмет и вложила его в руки Хун-Ахау.

Это был длинный узкий топор из великолепно отшлифованного сине-зеленого полупрозрачного нефрита; он еще хранил тепло тела Эк-Лоль. Один конец его был заточен до остроты ножа. На одной стороне был выгравирован рисунок, изображавший маленьких толстых человечков с оскаленными мордами ягуара вместо лиц. Они сражались друг с другом. На другой — фигура божества, очевидно Йум-Кааша, из головы которого вырастал кукурузный початок.