Сергей Голицын - Сорок изыскателей, За березовыми книгами Страница 26

Нас провожают Елена Ивановна и восхищенные мамаши.

Десять минут до отправления поезда, пора садиться в вагон. Магдалина Харитоновна пересчитывает ребят.

— А где же Витя Перцов?

— Перец, Перец, где ты?

— Странно, куда он мог запропаститься? — удивляется Елена Ивановна.

Выясняется — мальчики видели его, когда рано утром он как угорелый промчался через базарную площадь. А сейчас уже два часа дня.

— Ну вот, если он не явится, значит, один билет лишний! — восклицает Магдалина Харитоновна.

— Что-нибудь с ним случилось? — спрашиваю я.

— Вообще-то он не такой, чтобы пропасть, — недоумевает Люся.

Все шумно вскакивают в вагон, сразу же открывают окна, выглядывают из них, толкая один другого. Смотреть на своих родителей и на станцию из окна вагона очень интересно, а тут еще Перца надо не пропустить.

Проходит к паровозу дежурный по станции в красной фуражке.

Пронзительный свисток, потом гудок, вагоны лязгают и со стоном, со скрипом дергаются с места.

Мамы машут платочками и что-то неслышное, но, наверное, очень важное пытаются внушить своим отъезжающим деткам.

Метров через двести асфальтовое шоссе на Москву пересекает железнодорожные пути.

— Перец! Перец! — вскрикивает кто-то.

Я расталкиваю толпящихся у окна ребят и вижу: вдали по асфальту несется во весь дух его щуплая фигурка.

— Перец! Перец! Быстрее, быстрее!

Поезд набирает скорость. Наш вагон минует переезд, а Перец бежит, бежит. Все высовываются из окон…

— Сумасшедший! Он меня погубит! — Магдалина Харитоновна молитвенно всплескивает руками.

— Вскочил! Молодец! Ура!

Перец каким-то чудом цепляется за подножку заднего вагона и через две минуты, торжествующий, потный, уже стоит среди нас. Задорно блестят его черные, похожие на смородины глаза.

— В каком он виде! Доктор, доктор, скорее! — кричит Магдалина Харитоновна.

Я подбегаю.

Ах ты! Аптечку-то я позабыл!

У Вити кожа на правой руке от кисти до локтя здорово содрана. Кровь каплет на пол. Необходимо срочно залить йодом и перевязать. Йод, я знаю, мальчишкам не очень нравится, но надо хоть бинты где-то достать.

Девочки наперебой предлагают галстуки, платочки. Соня вытаскивает свое полотенце и раздирает его на ленты.

Я делаю Вите перевязку. Все сосредоточенно следят за движениями моих рук. Впереди всех — Соня. Лицо ее выражает горячее сочувствие, она готова великодушно отдать все, что имеет, лишь бы раненый перестал страдать.

Чувствуя себя героем, Витя садится на лавку, самоуверенно оглядывает всех, вдруг вспыхивает и съеживается в комочек. Он в рваных штанах, босиком, а ноги чернее угля — верно, целый месяц не мыл.

Соня морщит брови.

— Приедешь к нам, получишь рубашку, галстук, тапочки, а сейчас до Москвы терпи. Папа, а как же штаны?

Да, уж тут Соня помочь не в состоянии, а в Мишиных он утонет.

Что же случилось с Витей? Почему он чуть не опоздал?

Еще с вечера мать выгладила ему брюки и галстук. Он нацепил на рубашку пять значков, до блеска начистил гуталином ботинки, и все это сейчас без всякого порядка разложено в его комнате.

Он большой охотник до голубей: трех самцов и двух голубок держит в курятнике, кормит их, чистит им клетки, иногда выпускает… Какой-то Колька Свистун задолжал ему за голубей порядочную сумму. А в Москву-то ехать — на мороженое, на газировку деньги ведь нужны. Ранним утром отправился Перец к Свистуну за долгом и, к ужасу своему, узнал, что тот еще на рассвете ушел за орехами. Недолго думая Перец устремился в лес, разыскал Свистуна, притащил его домой, получил долг и, не забегая к себе на квартиру, помчался на станцию.

Поезд идет медленно. Вагоны кряхтят, стонут, стучат, покачиваются. Ребята облепили окна. Каждая железнодорожная будка, каждый стог сена или развесистое дерево вызывают у них радостные восклицания. Едем все больше березовым лесом. Я стою у окна и вдыхаю полной грудью свежий, бодрящий лесной запах. Солнечные блики играют на белых стволах берез, на яркой зелени листвы, на ровной скошенной траве.

Наконец подъезжаем к конечному пункту железнодорожной ветки, отправляем родителям Перцовым телеграмму, чтобы не беспокоились о своем сорванце-сыне, и идем на московский автобус. Ехать по шоссе будет еще интереснее, чем по железной дороге.

Автобус подходит совсем пустой. Все рассаживаются на мягкие сиденья у окошек.

До Москвы далеко — сто двадцать километров.

Путешествовать по гладкому асфальтовому шоссе одно удовольствие: проносятся встречные машины, и легковые и грузовые; деревни сменяются полями, поля — лесом; какая-то фабрика, санаторий, совхоз, а дорогу вперед видно далеко-далеко; серой блестящей линейкой прорезает шоссе леса и поля, то поднимается в гору, то спускается к речке.

Все смотрят в окна не отрываясь. Мелькают черные с белым километровые столбы с цифрами. До Москвы — сто километров! До Москвы — девяносто километров… пятьдесят!

Скорее, скорее! Почему так медленно? Мы обгоняем солидные грузовики, но нас обгоняют легковые — серые и коричневые обтекаемые «Победы», черные изящные «ЗИЛы», разноцветные «Волги». Несколько секунд едет рядом юркий «Москвич» кофейного цвета.

В «Москвиче» возле шофера — бородатый профессорского вида пожилой дядя, сзади — толстая профессорша с кудрявым маленьким мальчиком. Отстает, отстает «Москвич»! Профессор злится, трясет головой, мальчик-кудрявчик машет рукой и улыбается. Ура, обогнали «Москвича»!

Скорее, скорее! А машин, и встречных и попутных, все больше, приходится замедлять ход. Проезжаем мимо громадных кружевных мачт высоковольтной линии электропередачи; едем мимо завода с невиданными блестящими металлическими башнями. А какие высокие и красивые дома пошли! Иные только еще строятся. Бывалые москвички Соня и Галя объясняют, как высокие журавли — подъемные краны поднимают отдельные куски готовых стен.

До Москвы — сорок километров! Остановка! Красный светофор. Придется нам обождать. Вон сколько автомашин впереди. Справа вливается такое же гладкое шоссе.

Кофейный «Москвич» становится рядом, профессор усмехается в бороду, профессорша что-то объясняет кудрявому мальчику, а тот серьезно уставился на нас и кивает головой. Зажегся сперва желтый, потом зеленый огонь, противный «Москвич» разом трогается и перед самым нашим носом обгоняет нас.

До Москвы — тридцать километров! Сбоку мчится электричка, переполненная пассажирами, и кричит тоненьким простуженным голосом.

До Москвы — двадцать километров! Сколько же машин навстречу и скольких обгоняем мы! В Москву везут кирпич, капусту, мешки с мукой, живых коров… Из Москвы едут машины со станками, с ящиками, пустые самосвалы, тяжелые бензовозы; промчался на мотоцикле милиционер; а сколько людей едет в обе стороны в автобусах, грузовиках, легковых!..

До Москвы — десять километров!

— Смотрите, смотрите! — показывает в окно Соня.

Далеко-далеко на фоне розовой зари пронзает небо хрустальный сказочный шпиль розового тридцатидвухэтажного здания университета.

А справа и слева — дома в шесть, восемь, двенадцать этажей. Это сама Москва. Автобус едет медленнее. Улица небывалой ширины, как река в Золотом Бору. Машин и людей на улице великое множество. Магазины с большими цветными вывесками, плакаты, объявления… Время от времени автобус останавливается, и тогда поперек улицы двигаются в два-три ряда нескончаемые вереницы автомашин.

Заметно стемнело. Сотни тысяч, миллионы огней, белых, красных, зеленых, — на улицах, в окнах, на вывесках — горят, переливаются, сверкают…

Наконец въезжаем на площадь и останавливаемся возле большого серого здания с огненно-красной буквой «М» под крышей. Это станция метро.

— Ура! Приехали!

— Дети, только строем! Если отстанете — погибнете! — кричит Магдалина Харитоновна.

Ребята присмирели, идеально послушны, сразу становятся в два ряда и идут следом за Люсей. Магдалина Харитоновна замыкает шествие.

Все с восхищением оглядывают станцию метро. Какой высокий потолок! Сколько белых колонн! Перед эскалатором — самодвижущейся лестницей-чудесницей — все невольно останавливаются: вроде бы страшно скатываться куда-то в пропасть… Но другие-то спускаются и при этом спокойненько разговаривают.

Поехали и мы. Внизу столько света! Лампы в матово-белых, похожих на лилии абажурах; мраморные колонны с бронзовыми украшениями… Никому не верится, что дворец запрятан глубоко под землю.

Сейчас десять часов вечера.

«Хорошо, что мы явимся на квартиру поздно, — думаю я, — когда Тычинка с Газелью уже спать залягут».

Вдруг Соня дернула меня за рукав:

— Папа, я хочу очень серьезно с тобой поговорить.

— Да, что такое?