Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа Страница 27

— Верховный жрец как-то после беседы с царевной сказал мне: «Вот кто был бы великой правительницей. Эк-Лоль затмит славу Покоб-Иш-Балам, если достигнет трона». Поэтому, владыка, не приписывай мне мыслей моего всемогущего покровителя, они зародились в его голове!

— А! Верховный жрец поддерживает ее! — воскликнул вне себя Кантуль. — Я уже подозревал это!

— Это не удивительно, царевич! Разве твои учителя не поведали тебе в детстве историю рода твоей матери? В нем некогда были могучие властители, опиравшиеся на людей йаки и поклонявшиеся их богам. В честь их были даже воздвигнуты стелы, теперь захороненные в глубинах храмов. Конечно, верховный жрец боится, чтобы потомок еретиков не возродил в Тикале почитание чужих божеств…

— А при чем здесь Эк-Лоль? — спросил Кантуль.

— Царевна очень благочестива, она чтит родных богов, и поэтому мой повелитель благосклонен к ней, — отвечал Ах-Каок. — Вчера прислужница царевны Иш-Кук рассказала мне, что Эк-Лоль на днях совершала восхождение в храм Покоб-Иш-Балам, а после молитвы в нем долго разговаривала со своим новым рабом Хуном. На другой день он исчез — очевидно, его послали куда-то с тайным поручением. Вот все, что я знаю.

Царевич уже успел несколько оправиться от услышанного и собраться с духом.

— Хорошо, — сказал он, усаживаясь снова на сиденье, — благодарю тебя, почтенный Ах-Каок, за то, что так заботливо относишься к моим интересам. Чтобы показать, что и я забочусь о твоих, обещаю тебе следующее…

Он наклонился вперед и, глядя в лицо жреца, со скрытым злорадством медленно закончил:

— Похороны верховного жреца состоятся через луну, его место займешь ты — об этом позабочусь я! О том, что будет предшествовать его похоронам, — позаботишься ты!

Кантуль откинулся назад, не отрывая взгляда от передернувшегося лица Ах-Каока. Одно мгновение тот колебался — он не ожидал такой откровенности и ясного понимания его игры, — но затем поклонился и уже не таким звонким голосом сказал:

— Благодарю тебя, милостивый владыка. Все будет исполнено, как ты приказал.

Несколько минут прошло в тягостном молчании. Затем царевич-наследник сказал;

— Надо будет узнать, куда отправился новый раб сестры, — это заинтересовало меня. Вряд ли она могла доверить этому чужеземцу что-нибудь важное, но проверить все же следует. Поддерживать Эк-Лоль может только верховный жрец — это будет недолго, новый будет за меня — не так ли, Ах-Каок? Ах-Печа и Ах-Меш-Кука надо столкнуть между собой — об этом позаботишься ты! Накона надо будет переманить на нашу сторону — для этого кое-что у меня есть. Так, теперь стало яснее! Благодарю тебя, почтенный Ах-Каок, за твои мудрые советы относительно моего здоровья, — продолжал он уже громким голосом, хлопнув в ладоши, — я непременно ими воспользуюсь. До свидания!

— Будь здрав и счастлив, владыка, — сказал жрец, — я выполню все, что было приказано тобою!

С затаенной усмешкой Кантуль смотрел в спину удалявшегося горбуна.

«Он нужен мне как первая ступенька, — подумал он. — Но напрасно он рассчитывает на то, что я буду покорной игрушкой в его руках. И яда ты не успеешь мне поднести, мудрый Ах-Каок! Не пройдет и двух лун после моего воцарения, как ты свалишься с вершины пирамиды, случайно оступившись. Ты слишком много знаешь — этого одного достаточно для твоей смерти. Но до нее ты поработаешь еще — не для себя, как ты надеешься, а для меня».

В комнату вошли придворные царевича.

Глава четырнадцатая

В СТАРОЙ ХИЖИНЕ

Они были бедны, они не владели ничем, но они были людьми, дивными по своей природе.

Хун-Ахау много раз мечтал о радости, которую он испытает, встретившись с друзьями. Но эта радость оказалась омраченной услышанными им горькими вестями.

Умер, раздавленный упавшим камнем, Ах-Кукум — единственный в Тикале человек из его родных мест. Его похоронили две недели назад. Укан глухо кашлял, выплевывая кровь. «Демон засел во мне, — хрипло прошептал он, стараясь улыбнуться, — с тех пор как надсмотрщик ударил меня палкой по спине. Я почувствовал, что внутри у меня что-то разорвалось после этого удара, и вот в эту дырку вошел злой дух. Ни ночью, ни днем не дает он мне покоя…»

Хун-Ахау видел, что дни Укана сочтены. Только Шбаламке и великан Ах-Мис были здоровы, но и они выглядели страшно истощенными.

Когда Хун-Ахау в сопровождении управляющего царевны появился на строительстве храма, ни надсмотрщик, ни его друзья не узнали в этом высоком, чистом, хорошо одетом юноше прежнего раба. Только тогда, когда все отобранные им люди были отведены в хижину, где Хун-Ахау провел свою первую ночь в Тикале, и управляющий удалился, недоразумение рассеялось, и товарищи горячо обняли друг друга. Здесь Хун-Ахау узнал и о печальной судьбе Ах-Кукума.

Хун-Ахау не спешил посвящать друзей в доверенную ему тайну. На все расспросы он кратко отвечал, что ему удалось выхлопотать своим друзьям месяц отдыха, после чего у них будет другая работа. Этот месяц он проведет с ними, и поэтому у них еще будет время, чтобы подробно и спокойно рассказать друг другу все.

Сообщив надсмотрщику, что с этого дня выделенные им люди поступают в распоряжение царевны, юноша поспешил во дворец, к Эк-Лоль. Он рассказал ей, в каком состоянии нашел своих друзей, и горячо просил об оружии и пище — две вещи, без которых они останутся беспомощными. О втором царевна распорядилась сразу же, а оружие обещала прислать дня через два. «Пусть твои друзья побольше упражняются, — сказала она, — чтобы в нужный момент суметь прикрыть тебя: ты мне нужен живым. Когда наступит решительный час, я извещу тебя через Цуля. А теперь ступай, мы увидимся снова только перед нападением».

Перед уходом юноша добился разрешения царевны на то, чтобы увеличить свою группу до десяти человек, если он сумеет найти пригодных ему людей среди рабов на строительстве. Для каких целей он собирает их, он не скажет ни участникам, ни кому-нибудь другому даже под пыткой. Вызванному управляющему дочь правителя после отданного приказания сообщила, что она подбирает группу рабов для работы по улучшению старого храма в Йакна, дальнем поселении, принадлежавшем ей по наследству от матери.

Когда Хун-Ахау возвратился в хижину, его друзья уже сидели около большой миски с горячим варевом и наслаждались едой. Тоненькая, как тростинка, молодая рабыня, присланная из дворца, с почтительным удивлением взирала на усердствовавшего Ах-Миса, а когда он, закончив все, на всякий случай попросил еще, сконфуженно пролепетала, что завтра принесет больше. Это обещание привело добродушного великана в восторг. Доволен был и Шбаламке, два раза сумевший ввернуть девушке, что он не раб, а попавший в плен воин, и получивший от нее почтительный взгляд.

На следующее утро, после завтрака, Хун-Ахау рассказал товарищам, что он попал в услужение к царевне, дочери правителя Тикаля. Она обещала освободить его и его товарищей после того, как они окажут ей некоторые услуги. А для этого всем надо научиться хорошо владеть оружием, которое на днях будет доставлено сюда.

— А она не обманет нас, как уже обманул Экоамак? — спросил Укай, задумчиво грызя веточку.

— Нет, не думаю; я рассказал ей об Экоамаке, и ей это не понравилось. Вот что она подарила в залог своих слов.

Хун-Ахау вытащил из-за пазухи древний топор, с которым он не расставался ни на секунду с той памятной ночи. Несколько минут при восхищенном молчании топор переходил из рук в руки.

Наконец Укан воскликнул:

— Один этот топор стоит трех десятков таких рабов, как мы, кроме Ах-Миса. Поверь мне, Хун-Ахау, уж я знаю толк в подобных вещах! Если царевна дарит вперед такую ценность, то наверное она отпустит нас на свободу после того, как мы выполним ее желание. Я, наверное, скоро умру — болезнь мучит меня, но даже умирать легче свободным! Что нам надо будет делать?

— Сражаться! — кратко сказал Хун-Ахау.

— Сражаться? С кем? — спросил встревоженно Ах-Мис. — Я раб и не хочу сражаться с рабами!

— Нет, Ах-Мис, сражаться мы будем с воинами и знатными людьми, — ответил Хун-Ахау. — Неужели ты думаешь, что я уже все забыл? Ведь я тоже раб!

— Тогда надо учиться, — просто сказал Ах-Мис, — я не был воином и не знаю оружия.

— А что ты скажешь, Шбаламке? — обратился Хун-Ахау к своему названому брату, который сидел все время молча с надутым лицом.

— Что я скажу? — медленно повторил тот. — Сражаться за свободу — великое дело. Будем сражаться и добудем себе свободу! Я воин и научу вас владеть оружием, это нетрудно. Но вот чего я не могу понять… — продолжал Шбаламке недовольно. — Почему царевна выбрала именно тебя? Ведь я значительно красивее тебя? Ну, скажи, пожалуйста, что такого особенного она нашла в тебе? Я и умнее тебя во много раз и настоящий воин, а не земледелец…