Юность. Автобиография… почти. Книга вторая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон» - Илья Андреевич Беляев Страница 27

Представление началось вовремя, хотя некоторые артисты и не успели к началу переодеться. Несмотря ни на что, народу собралось много, заняли все имеющиеся в наличии скамейки, да еще и стулья у некоторых классов принесли. Скажу Вам по секрету, оказалось их всего-навсего шестьдесят восемь человек. В детских садах и то больше бывает, за сотню иногда переваливает.

В ударе сегодня отчего-то оказалась Фоменкова. Видимо, мои мысли дошли до ее подсознания, и она блестяще справилась с «Пластическим этюдом», отчего получила безусловно заслуженные аплодисменты. Не подкачала она и в «Акробатическом дуэте», завершив его не по отдельности, как это часто бывает, а синхронно с Настей, чем порадовали Любовь Васильевну, которая давно ждала от этих девочек настоящей цирковой работы. Сегодня они доказали, что цирк, скрипя зубами, еще пока может называться профессиональным.

Вот моноциклистка Вероника чуть не загубила всю программу, едва не свалившись со своего «велосипеда»: на третьем кругу ее поездки подвела одна из ненадежных дощечек, и девочка практически отлетела от своего реквизита. Но ей все же удалось сделать практически невозможное (оказывается, не один я иллюзионист в цирке). Зрителям, да и нам в том числе, показалось, что такое сошествие с моноцикла было запланировано и все, как обычно, идет по заранее продуманному сценарию. Одна только руководитель заметила ее ошибку и укоризненно покачала головой. Завершив номер, Вероника отложила в сторону одноколесный «велосипед» и села на стул, укрывшись за поставленную нами ширмочку. Ее настроение, из радостного и веселого моментально преобразилось в хмурое и подавленное. Я знал, что сегодня ей не повезло. Она глубоко переживала свой срыв и вскоре на ее розовом, от косметики, лице, выступили слезы — первые слезы, которые я увидел от Вероники (или вторые… эх, склероз-склероз). Девочка просто сидела с закрытыми глазами, обхватив голову руками и плакала. Она не спешила переодеваться на жонглеров не потому, что те были самым последним номером, а из-за того, что ее, по всей вероятности, мучили угрызения совести. Она — мастер езды на моноцикле — облажалась, испортила хорошее настроение Любови Васильевны и чуть не ударила в грязь лицом перед зрителями. Да, эта девочка любит подолгу поспать; да, она иногда ведет себя неэстетично, иногда спорит по пустякам с руководителями, но самое главное ее качество — отношение к своим номерам. Вероника понимает доверие и возложенную на нее ответственность, старается, по мере сил, делая невозможное, не подводить и показать себя во всем великолепии и красоте. Она безусловно, достойна называться профессионалом!

«Ее сентиментальность, пожалуй, превзошла мою, — подумал я, наблюдая за ней. — Никогда бы не поверил, пока не увидел собственными глазами. Обычно…»

— А теперь — фокусы. Встречайте! Игнат Белов!

«Прощай мысли! Никогда не дадут высказаться. Что за привычка перебивать в самый неподходящий момент?»

Выйдя на сцену, я взял со столика большой красный платок, окантованный желтой бахромой, и накинул его на левую руку. Взял там же палочку, окрашенную под цвет платка и, сделав в нем небольшое углубление, попытался палочкой пробить материал. Как ни странно, но она прошла сквозь платок, не сделав ни одной дырочки. Я показал зрителям целый и невредимый платок и опять накинул на руку. В этот момент я стал вынимать из-под него платочки. Первый, второй, третий, все разного цвета и с блестками, хотя в таком полумраке разобрать что-либо было сложно.

Вынесли сачок. Обыкновенный. Показав его со всех сторон, даже изнутри, я положил в него по очереди эти три платочка, сделал пару пассов и вытянул их уже связанными, а следом еще и полутораметровую веревку (где-то в середине зала послышалось: «Ух ты!»). Когда забрали «волшебный» сачок, я стал проделывать с веревочкой следующие манипуляции: завязал на ней четыре узла, не забыв показать их аудитории, но потом покачал головой и, сложив их в кулак, потянул за кончик свисающей части веревки — узлы исчезли. Тогда я завязал одно колечко (это тот же самый узел, только не затянутый до конца), второе, продел конец в одну петлю, в другую и у меня в руках вновь ровная веревка. Намотав ее на четыре пальца левой руки, я потянул за один из концов и на ней вновь четыре узла. Сделав недовольное лицо, и второй раз покачав головой — потянул… узлы растворились. Затем вновь обмотал вокруг руки, встряхнул, держась за один кончик, и на ней уже настоящие четыре неразвязывающихся узла. Скомкав ее — положил в карман, а достал оттуда пятидесятирублевую банкноту.

Порывшись по карманам дальше, я вытащил прямоугольный конверт и убедил публику в том, что он пуст (то есть раскрыл его и потряс). Потом положил в него деньги и… разорвал. В зале прошла волна удивления (мол, как это так, разорвать пятьдесят рублей). Но в следующее мгновение я «склеил» из останков первой совершенно новую и не порванную денежную купюру. Все облегченно вздохнули, так как поняли, что фокус удался. А вдруг бы нет?

На сей раз мне вынесли алюминиевый треугольник в красно-желтую полоску. Закинув туда полсотни, сделал взмах рукой и, улыбнувшись, вновь достал ее. Отдал ассистентке, улыбнулся, осматривая мальчишек и девчонок, ждущих эффекта и… достал другую, а потом еще и еще… В общем, собралось таким образом не меньше тысячи рублей. Аплодисментами зрители как бы сказали, что это самый лучший трюк из всех предыдущих, но у меня оставался еще финальный, к которому я незамедлительно и перешел.

Вызвав двух добровольцев из зала, я дал им в руки по два конца от двух длинных веревок, на которые повесил четыре кольца, завязав каждое по отдельности. У третьего одолжил, ненадолго, разумеется, костюмчик, более или менее напоминающий пиджак, продел в него рукава веревки, перевязал для большей надежности и… достал сначала одно кольцо — дал девочке, потом второе — дал мальчику, третье и четвертое, а потом костюм вдруг сам собой соскочил с веревок ко мне в руки, оставив в недоумении стоящих на сцене детей.

Отдав его обратно, взяв кольца и веревки, я отправил всех обратно по местам и, сделав завершающий комплимент, удалился вглубь сцены за собственную ширмочку.

«Вроде получилось все», — подумал я, переодеваясь на жонглеров.

Не скажу, что «Муха» прошла удачно (Подчечуйкина опять забыла свои слова), но зрители все равно смеялись, видимо, не обратили на это никакого внимания. В отличие от нее, «Ваза»