Мария Семенова - Пелко и волки (сборник) Страница 28

Ещё он думал о том, что по следу корела Мусти пойдет, пожалуй, особенно охотно…

5

…Миэликки, хозяйка леса,женщина красы медвяной!Сбрось ты платье из рогожи,порванные лапти выкинь!Выходи в счастливом платьеи в удачливой рубашке,поспеши ко мне навстречув самом лучшем из нарядов!Пропусти меня лесами,через всё своё подворье,дай мне выйти на добычу,под копье подставь мне зверя…

В заболоченном ельнике-корбе было темно почти по-ночному, но на душе у Пелко светило яркое солнце. Что с того, что высоченные деревья безмолвными изваяниями уходят над головой прямо в серое небо, что с того, что тишина меж ними уже предзимняя, – вот-вот протрубят последние гуси, ни ягод тебе, ни грибов, ни снега пушистого, чтобы лыжным путем, как на крыльях, болотами домой пролететь! Что с того, что правая рука никчемным и больным грузом висит на груди, а думать-то надобно не о себе одном, но ещё и о Всеславе с боярыней, которым нынче приходилось во сто крат трудней, чем ему… Пелко шёл домой и вел туда тех, кого должен был привести. Вот теперь ему не понадобится прятать глаза, рассказывая матери о друзьях-ладожанах. Мать похвалит его и назовет настоящим охотником, мужчиной. А отец, пожалуй, усмехнется в мягкую русую бороду и добавит, что пора, верно, парня женить. А брат Ниэра проведет в дом Всеславу и жарко покраснеет от смущения и зависти: вот ведь какая девка младшему-то досталась!

И хотя предстояло ещё шагать и шагать, Пелко казалось, будто знакомый дом вот-вот проглянет за елками и родня появится на пороге… Он сам знал, что такие мысли погибельны, ибо от них ослабевает рука на древке копья, а зрение и слух утрачивают настороженную остроту. Пелко честно старался не поддаваться им, но не всегда получалось.

Правду молвить, живя в избе у боярыни, он робел перед хозяйкой, вольной прикрикнуть на него, согнать с лавки, а не то вовсе выставить вон. Теперь и это переменилось: здесь, в лесу, он, Пелко, был старшим, он один ведал, где топко, где твердо, он сам распоряжался, сколько идти и где ночевать. И боярыня не смела возразить ему, не решалась слово вымолвить наперекор. Корел видел это, и, наверное, надо было гордиться. Но ему было только смешно и отчего-то чуточку стыдно.

Всеслава с матерью пугались всякого шороха, посвиста невидимых крыл, дальнего рева. Прижимались друг к дружке, прятали между собой малыша: набежит зверь съедучий, налетит птица клевучая – своим телом оборонить! Пелко забавлял этот испуг. С ним-то лес беседовал сотней ласковых уст. Рассказывал обо всем без утайки да заботливо спрашивал, как ему жилось-моглось и не было ли в чем нужды. Может, им, женщинам, за каждым деревом мерещился Ратша? Что же, ещё шагая в полоне, Пелко видел Ратшу в лесу и судил не с чужих слов: этот был охотником, каких и у Большой Щуки немного найдется… Заметит след и уж не потеряет его, пока не настигнет добычу. Действительно, вовсе незачем было встречаться с Ратшей… Да только и он, Пелко, не вчера впервые дереву поклонился. Чтобы поймать его в лесу, пусть-ка Ратша сперва встанет на четвереньки, обрастёт шерстью и совсем превратится в серого пса Куйппаны, своего побратима. А ещё лучше – в настоящего пса, у того небось чутье волчьего поострей…

Непривычной боярыне тяжко давался лесной переход. Одно добро, что тягота пути притупляла, отодвигала в прошлое недавнюю боль прощания с домом. Однажды Пелко едва не уморил её, показав чёрную яму, вырытую в зеленом мху ударами могучих копыт.

– Сохатый гневался, невесту звал, разлучнику грозил…

Боярыня так и замахала на него руками: щур, щур, спаси! Услышит лось, что разговоры о нем, рассердится, наскочит, убьет!.. Пелко про себя посмеялся. С чего бы это лосю его убивать, он же и не думал называть его по имени – Лосем, только Сохатым, за то, что он, красавец лесной, рога на голове носил…

Все-таки ему очень хотелось успеть вернуться домой до снега. И то: расторопный лесной народ давно уже приготовился к зиме и теперь ждал её с нетерпением – муравьи нагромоздили большущие кучи, умницы-белки построили гнезда невысоко над землей, к суровому холоду. Выпадет снег – и начнется здесь совсем другая жизнь, совсем другие игры, совсем другая охота, не такая, как летом… Но не было снега, не пришёл ещё черед зимним делам, а летние были все уже переделаны; и лес молчал в ожидании, и зверюшки помельче радовались запасам в кладовках, а лесной увалень Отсо, со спиной, колышущейся от жира, залег спать до весны…

Миэликки, хозяйка леса!Дай пройти нам без опаски,пробежать позволь лесами,между елками седыми!Шатуна гони с дороги,уведи его подальше,гибкой веткою рябиныкрепко пасть ему опутай.А не выдержит рябина —скуй из золота колечко:пусть сидит себе в чащобе,в моховом бору высоком!

Ратша долго ломал больную голову над тем, как всё-таки втолковать Мусти, чей след был нужен ему в этом лесу. Черный пес облаивал белок, ловко подхватывал зайцев и, счастливый, нес их новому другу. Но сколько ни объяснял ему Ратша, сколько ни рассказывал про корела – не понимал и смущенно вилял хвостом, извиняясь за свой собачий умишко. Что поделать, имя не дашь лайке обнюхать, не прикажешь – иди! Ждать, чтобы Мусти сам наткнулся на след и сообразил, что к чему?.. Нужен был хоть башмак или рукавица, хоть клок рубашки, принадлежавшей корелу. А не самому Пелко, так боярыне, ведь он пойдет не один. Боярыне или…

Ратша вытащил из-за пазухи невестину шапочку, огрубелыми пальцами расправил её, смятую, на колене, и губы, отвыкшие улыбаться, дрогнули. Он погладил шапочку, как живое преданное существо, принесшее ему очарованной воды в ореховой скорлупе. Потом подозвал собаку и вдруг усомнился: а ну как все эти дни в лесу напрочь отбили от меха и сукна запах Всеславушки, оставив только запахи грязи, сырости, крови и его, Ратши, собственного тела?.. И отлегло от сердца, когда Мусти обнюхал шапочку и деловито опустил нос к земле.

Он, конечно же, ничего не нашёл ни на поляне, ни вокруг. Виновато вернулся и никак не мог взять в толк, почему это человек обнял его вместо того, чтобы отругать. А Ратша гладил поскуливавшего пса и думал о том, что грешно было надеяться на немедленную удачу. Им не повезёт ни на этой поляне, ни на другой, ни на десятой. Но они будут идти краем болот, и рано или поздно умница Мусти натянет привязанные к ошейнику тетивы. И вот тогда-то…

Но странное дело: глубоко в душе он совсем не хотел, чтобы след нашёлся очень уж скоро…

Давным-давно когда-то злобный Хийси тащил на плечах мешок, полный камней. Опять, верно, замышлял что-нибудь добрым людям на погибель. Но разглядел его с небес вековечный Старик, грянул светлой молнией в мохнатый загривок… Убежал обидчик людей, не чуя ног с перепугу, а мешок с камнями порвался и высыпался в болота.

Ещё и теперь видны были груды валунов, вздымавшиеся, как острова в озере, над сплошной рябью моховых кочек… Там и сям по болоту пытались расти хилые, кривобокие сосенки, сбивавшиеся в прозрачные рощицы. Выбравшимся на островки повезло: эти вымахали рослыми, стройными – великаны над карликами, толпившимися внизу. Пелко посмотрел и рассудил, что заночевать надо будет на таком островке. Только, конечно, не на первом же. И не на втором. Мало ли…

Он велел женщинам идти вперёд и предупредил, чтобы не забредали на яркую зеленую травку: там топь. В иных местах, сказал, не опасно. Уже привыкнув верить ему, они медленно прошли мимо: пугливо озирающаяся боярыня и молчаливая, сосредоточенная Всесла-ва. Торчал из-за плеча резной рог отцовского лука, негаданный приёмный сынишка спал себе в заплечном мешке… Для того ли, счастья ждавшая, родилась? Пел-ко посмотрел на её осунувшееся лицо, и глухая тяжесть шевельнулась в груди. С тех пор как ушли из Ладоги, он, случалось, по целым дням не слыхал её голоса. Дочь воина молча шагала вперёд, не жалуясь на усталость. На привалах молча выбирала для костра хворост посуше, потом так же молча помогала Пелко прятать следы огня… Улыбалась, только нянькаясь с малышом. А правду молвить, и хорошая же мамка из неё получилась…

Болото было красивое, всё порыжелое к осени и усеянное, что каплями крови, ягодами обильного урожая, который нынче достанется только зверю. Колыхались на ветру блекло-желтые пряди травы, идущему человеку по колено… Пелко посмотрел вслед женщинам и вдруг стиснул перебитую руку здоровой: больно!.. Потом вздохнул, наклонился и принялся расправлять за ними глубоко вмятый мох, скрывая следы.

У Ратши так и перехватило дыхание, когда однажды рано утром Мусти заволновался и приник носом к земле. Вот оно!..

Ратша спрыгнул с коня, не обратив внимания на жестоко отозвавшийся затылок. Мусти почти силой подтащил его к краю маленькой прогалины и заскреб лапами землю. Ратша пригляделся, ничего не заметил и хотел было направить пса дальше – когда дернина вдруг поехала под лапами Мусти и открылись тщательно спрятанные уголья.