Владимир Акентьев - Остров тайн Страница 3

В нерешительности оглядываясь вокруг, ребята заметили еще один запретительный знак — продолговатый крест, нарисованный углем на стволе березы.

Что за чертовщина! Ошеломленные путешественники, сбитые с толку, беспомощно топтались на месте.

Невидимая кукушка несколько раз повторила свое однообразное «ку-ку»; стрекоза, сверкая крыльями, повисла в воздухе, как бы рассматривая наших друзей, и вдруг, сделав крутой вираж, перелетела через Березянку…

— Ребята! — закричал Дима, щелкнув себя полбу. — Ну и ослы же мы!.. Ведь эти знаки имеют еще одно значение! Разве вы не помните?!

Верно! — Федя хлопнул друга по плечу. — Верно, молодец, Димка, выручил! А то прямо хоть назад поворачивай… Считай два-один в твою пользу!

Счастье, что ты еще не Юрий Власов, — чуть не потеряв равновесие, улыбнулся Дима. — Осталось бы от меня мокрое место!

Друзья быстро разулись, переправились на другой берег. Сориентировавшись по солнцу, Дима жестом полководца, бросающего свои полки в бой, указал на север:

— Вперед, орлы!.. Там, на севере, нас ждет «обширное пространство, покрытое растениями, страдающими от недостатка влаги». Наша задача — как можно скорее овладеть этой позицией, ибо… — он сделал короткую паузу. — Не знаю, как вы, а я бы, ей-богу, не отказался чем-нибудь закусить!

Но Федя его не слушал. Покусывая палец, он осматривался по сторонам:

А ведь я это место знаю… Если не ошибаюсь, там этих растений не может быть. Там впереди…

Значит, ошибаешься!. А что впереди — увидим. Айда за мной! — и Дима решительно зашагал через заросли малины.

Однако Федя не ошибался… Не прошли ребята и двухсот метров, как путь им преградило… болото! Самое настоящее сфагновое болото — пушистые подушки светлого моха, кустики багульника, вереск, водяника…

— Ну, что я говорил? Пришли, называется! Похоже, что твой компас, Димочка, иногда подводит…

Остановились. Снова проверили направление — шли верно.

Валя внимательно рассматривала какой-то кустик.

— Правильно мы вышли, — сказала она вдруг. — Вы посмотрите, какие у всех этих растений листья: маленькие, узенькие, с толстой кожицей… А там вон багульник… — Девочка, увязая в мягкой траве, перешла к другому кустику. — У него на листьях даже густые волоски.

— Ну и что? — Федя шагнул в сторону. Он с интересом следил за тем, как наполняется водой углубление, образовавшееся на месте, где он только что стоял.

Валя надула щеки, опустила голову, будто смотрит поверх очков, подняла указательный палец… В эту минуту она удивительно напоминала Людмилу Николаевну, преподавателя естествознания.

— А то, что все это — приспособления к условиям водного голодания! Растения вынуждены беречь воду, и листья у них устроены так, чтобы испарение было как можно меньше…

Сходство с любимой учительницей было так велико, что ребята дружно расхохотались.

— А ведь Валя права! — Дима перестал смеяться, недоуменно пожал плечами. — Но для сухих мест это понятно, а зачем же здесь беречь воду? Ее тут больше, чем надо!..

На этот вопрос никто не мог ответить, однако было ясно, что именно об этом болоте и говорилось в письме. Друзья стали обходить болото и вскоре заметили просветы между деревьями. Эти места были им хорошо знакомы: они описали широкую дугу и теперь находились всего в каких-нибудь двух километрах от Зеленой улицы, где начался их необычный маршрут.

«Не удивляйтесь тому, что вслед за этим обнаружится…». — напомнила Валя, — «и — в последний раз сегодня — будьте внимательны…»

Ребята вышли на тропинку, которая через несколько минут вывела их на опушку. Перед ними расстилалось поле, засеянное просом, а за ним, освещенные солнцем, стояли светлые корпуса нового квартала их города. Тропинка, огибая поле, выходила к только что отстроенной улице Космонавтов. И снова три друга стали обшаривать глазами каждый метр тротуара, каждое дерево, каждый дом, двери, окна…

Последнее звено оказалось в Фединой зоне наблюдения: в одном из окон второго этажа на стекло изнутри были наклеены две красные ленты, пересекавшиеся конвертом. Они ясно выделялись на фоне белой занавески. Ленты повторяли однофлажный сигнал, уже известный ребятам по самой первой записке.

Пришли…

Постояв немного и не заметив в окне никакого движения, друзья вошли в парадное.

ДРОГНУЛИ ВАНТЫ И ПАРУСА…

На площадке второго этажа были три двери. На одной из них — надраенная до солнечного блеска медная дощечка.

Так вот он — таинственный Ка Эм!..

Дима решительно нажал кнопку. Раздался негромкий звонок, послышались приближающиеся шаги, и дверь распахнулась.

Дверь открыл невысокий плотный моряк. Его загорелое лицо в рамке коротко остриженных седых волос и пушистых усов казалось бронзовым.

— Здравствуйте, друзья, прошу!.. — он отступил, пропуская гостей, улыбнулся — веселые морщинки побежали от глаз к вискам.

Три руки одновременно взметнулись в пионерском салюте:

Здравствуйте, товарищ капитан первого ранга!

Прошу, — повторил капитан. — Я вас ждал. Будем, однако, знакомиться! — голос у моряка был низкий, густой. — Только… — он открыл дверь в комнату, в глубине которой виднелся накрытый стол. — Не знаю, как вы, а я бы, ей-богу, не отказался чем-нибудь закусить…

Если бы почтенный седоусый капитан вдруг прошелся по комнате колесом или, скажем, запел петухом, то даже это едва ли произвело бы на юных его гостей большее впечатление, чем фраза — сама по себе обыденная и сказанная к месту и вовремя, — но в точности воспроизводившая Димины слова на берегу Березянки!

Капитан же, казалось, не замечал смущения гостей:

— Прошу садиться и не стесняться!

Ребята почувствовали, что они и в самом деле проголодались. Отдавая должное угощению, они подробно рассказали старому моряку все, что с ними произошло в это необычное утро. Когда завтрак был окончен, капитан встал:

— Моя каюта не самое удобное место для игры в лапту или в пятнашки, — пробасил он, жестом приглашая ребят в соседнюю комнату, — но, клянусь розой ветров, в ней все же достаточно места, чтобы четверо друзей могли побеседовать!

Это было бесспорно, гости отлично устроились: Валя — возле стеклянного шкафа с диковинками, собранными на всех морях и океанах земного шара, Дима — у большой карты, испещренной разноцветными пунктирами морских маршрутов, Федя же примостился между нактоузом и штурвалом, где и почувствовал себя тотчас в морской стихии…

Нужно сказать, что капитан, называя свой рабочий кабинет каютой, не был абсолютно точен: комната напоминала скорее морской музей, и даже, пожалуй, не сам музей, а какую-то из его кладовых… Здесь в живописном беспорядке громоздились самые неожиданные предметы, так или иначе связанные с морем… Рядом с двадцати пудовым адмиралтейским якорем красовалась картушка судового компаса; загадочно поблескивал стеклом и медью водолазный шлем, соседствуя с огромными морскими раковинами причудливой формы; на столе — современный морской бинокль, и тут же — полутораметровая подзорная труба, достойная Жака Паганеля; старинный секстант, корабельный колокол, брейд-вымпел, гюйс, карманные часы — луковица с ключиком для завода, модели парусных и паровых кораблей, карты, чертежи, толстые книги в кожаных переплетах, журналы, перевязанные крест-накрест папки, коллекция холодного и огнестрельного оружия давно минувших времен… — невозможно даже приблизительно перечислить все, что увидели здесь трое друзей.

Между тем в руках капитана появилась трубка. Мы не оговорились — именно появилась: Валя, не сводившая глаз с хозяина удивительной комнаты, могла дать честное пионерское, что за секунду до того в руках капитана не было ничего, что он не вынул трубку из кармана, не взял со стола или откуда бы то ни было, — нет, трубка появилась сама!

Капитан скрылся в облаках густого дыма. Федя сжал рукоятку штурвального колеса, словно опасаясь в условиях столь плохой видимости столкнуться со встречным судном, а Валя… закашлялась.

— Прошу прощения! — поспешно сказал капитан, и трубка тотчас неведомо куда исчезла.

Дым голубой вуалью медленно плыл к открытому окну…

Капитан перебросил ногу на ногу, посмотрел поочередно на каждого из ребят:

— Друзья, чтобы вам стало ясно, почему я поднял сигнал «Мне нужна помощь!», я должен начать свой рассказ с события, которое произошло не вчера и дажене позавчера, а более двух десятков лет назад… Постараюсь быть кратким.

В мае 1941 года меня вызвали в Ленинград, где я принял новое судно «Восход». Это был превосходный корабль — прочный, маневренный, развивавший скорость до 20 узлов… Первый рейс предстояло совершить в Мельбурн. 22 июня, южнее островов Чагос, мы приняли радиограмму, в которой сообщалось о вероломном нападении на нашу Родину. Подтверждалась необходимость доставить груз по назначению в короткий срок. Вместе с тем нас предупреждали о возможности встречи с боевыми кораблями противника.