Брайан Джейкс - Двое с «Летучего голландца» Страница 3

Однако Нэб притерпелся к такому существованию на корабле. Он был немым, не мог пожаловаться, да и некому было. Но как раз это закалило его, помогая выжить. Постепенно в нем выработалась спокойная уверенность в своих силах. Нэб ненавидел Петроса и вообще всех членов команды, которая не проявляла к нему ни жалости, ни дружелюбия. Вот с капитаном дело обстояло по-другому. Нэб знал, что моряки на борту, все до одного, боятся Вандердеккена. От капитана веяло беспощадной властной силой, которую чувствовал не только мальчик, хотя голландец никогда не проявлял ненужной жестокости, если его приказы выполнялись беспрекословно и быстро. Инстинкт выживания подсказывал Нэбу, что с капитаном он в большей безопасности, чем с остальными, и он стоически с этим мирился.

Глава 3

Эсбьерг был последним портом в Дании, куда предстояло зайти «Летучему голландцу», прежде чем плыть в Северное море, а потом дальше, через Ла-Манш. И тогда корабль окажется в Великом Атлантическом океане. Кое-кто из команды был отправлен на берег за провиантом. Возглавляли экспедицию Петрос и англичанин — помощник капитана. Капитан Вандердеккен заперся у себя в каюте и занялся изучением карт. Перед уходом грек схватил Нэба и приковал его за щиколотку к железной ножке плиты.

— Еще сбежишь, чего доброго, а я как раз всему тебя научил! В Дании рабов не найти. До стола ты дотянешься. Там солонина и капуста, чтобы не скучать, нарежь их. Нож я беру с собой, а ты возьми старый. Знаешь, что будет, если к моему возвращению не выполнишь работу?

Петрос помахал перед лицом мальчика завязанным узлами линьком и вышел к тем, кто отправлялся за продуктами.

Из-за железных кандалов Нэб мог перемещаться лишь на несколько шагов в ту или другую сторону, о побеге нечего было и думать. В открытую дверь он видел мол, к которому пришвартовался «Летучий голландец». Свобода была так близко и в то же время так бесконечно далеко!

Нэб принялся резать мясо и капусту. Работа была тяжелая. Нож оказался тупой, ручка сломана. В полной безысходности мальчик дал волю своей ярости и стал отчаянно кромсать мясо и овощи. Хорошо хоть, в камбузе было тепло. День выдался холодный, серый, не переставая моросил дождик. Нэб сидел на палубе возле плиты и то и дело посматривал на мол, ожидая, когда команда вернется, их не было уже несколько часов.

По грязному молу бродила еле живая от голода собака, вынюхивая отбросы в кучах мусора. Нэб с состраданием наблюдал за несчастным животным. Он сам был в незавидном положении, возможно, поэтому его сердце разрывалось от жалости к бедняге. Трудно было определить породу, скорее всего это был черный Лабрадор. Его шерсть свалялась клочьями, в которых засохли комья грязи. На боках отчетливо выпирали ребра. Один глаз загноился и был почти закрыт. Принюхиваясь к доскам причала в поисках чего-нибудь съедобного, собака приближалась к судну. Несмотря на крайнее истощение, бедное животное, казалось, готово было при малейшем шуме сорваться с места и стрелой унестись прочь. Видно, хозяин плохо заботился о нем, если, конечно, у пса когда-нибудь был хозяин.

Нэб попробовал окликнуть бедолагу. Правда, его оклик был скорее похож на мычание. Тем не менее пес насторожился и поднял голову. Мальчик протянул ему ладони и улыбнулся. Пес. склонил голову набок и стал разглядывать Нэба единственным большим и черным печальным глазом. Нэб срезал кожу с солонины и бросил псу. Тот мгновенно проглотил угощение и благодарно завилял хвостом. Нэб снова замычал, но гораздо смелее. Затем он взял кусок кожи и показал его псу. Не колеблясь, тот подошел к сходням и поднялся на корабль. Не прошло и нескольких секунд, как мальчик уже гладил истощенного пса, а тот жадно пожирал еду. К счастью для пса, от солонины оставалось много грубой кожи, иногда матросы пользовались ею как наживкой, когда ловили рыбу за бортом.

Пока пес расправлялся со столь щедрым угощением, Нэб взял тряпку и немного соленой воды. Пес терпеливо позволил промыть ему глаз. Освобожденный от засохшей корки и от остатков старой болячки, глаз постепенно открылся, он был ясный и совсем здоровый. Нэб обрадовался и от избытка чувств ласково взъерошил загривок обретенного друга. И был вознагражден — пес несколько раз лизнул его влажным языком. Зная, что от солонины всегда хочется пить, мальчик поставил на палубу миску с пресной водой. Когда пес свернулся калачиком возле плиты, Нэб, чувствуя горячую нежность к бездомному животному, решил, что оставит пса у себя.

Расстелив несколько старых мешков под столом, в самом дальнем углу, он подтолкнул к ним пса, продолжая ласково гладить его. Лабрадор не стал сопротивляться, он охотно и покорно устроился на куче тряпья, доверчиво глядя на мальчика, пока тот закрывал его мешками. Нэб заглянул в это тайное убежище, посмотрел на собаку и с видом заговорщика приложил палец к плотно сжатым губам. Пес лизнул ему руку, словно понял, что это будет их общая тайна.

Сзади раздался какой-то шум, заставивший Нэба поспешно выбраться из-под стола. В дверях камбуза стоял капитан Вандердеккен, челюсти у него ходили ходуном, он скрипел зубами. Нэб струсил, он не сомневался, что сейчас получит очередную порцию пинков. В голосе капитана звучала сталь:

— Где Петрос и прочие? Еще не вернулись?

С расширенными от страха глазами Нэб покачал головой.

Вандердеккен сжимал и разжимал кулаки. Чертыхаясь, он злобно заговорил:

— Пьют! Вот чем заняты эти безмозглые свиньи. Заливают свои поганые глотки джином и пивом в каком-нибудь вонючем кабаке, — он гневно топнул ногой и процедил сквозь стиснутые зубы: — Если из-за этой банды пьяных скотов я пропущу прилив, уж я пощекочу их своим палашом.

По устрашающему взгляду капитана Нэб понял, когда бы матросы ни вернулись — беды не миновать всем. Не желая попасть под горячую руку, он снова заполз под стол и спрятался там рядом с собакой.

Когда он прижался к черному Лабрадору, заглянул в его ясные преданные глаза и погладил тощую шею, пес лизнул его щеку теплым языком. Нэбу как никогда в жизни захотелось уметь говорить, тогда он мог бы приласкать и добрыми словами успокоить пса. Но с его губ сорвался только тихий хрип. И этого оказалось достаточно. Пес тихонько заскулил, положил голову Нэбу на колени. Каждый из них был уверен, что наконец-то нашел друга.

Меньше чем через час с причала послышались хоть и быстрые, но неуверенные шаги. Пять матросов, посланных за провиантом, шатаясь и спотыкаясь, поднимались на борт, за ними, словно карающий ангел, шагал Вандердеккен. Он стегал их направо и налево линьком с узлами, в его голосе гремел праведный гнев.

— Пьяные индюки! Нализались джина! Из-за вашей ненасытной жадности потеряно полдня. Вы что, не можете держать свои морды подальше от бутылки, даже выполняя самое простое поручение? Никчемная мразь!

Голландец был беспощаден. Он с остервенением избивал всех пятерых, жестоко пинал сапогами любого, кто пытался подняться или отползти в сторону. Нэб, словно под гипнозом, наблюдал за ужасной сценой. Завязанный узлами линь жалил тела и кости, он щелкал, словно каштаны, лопающиеся в огне, под вопли и крики истязаемых.

Когда силы Вандердеккена иссякли, он швырнул несколько монет приказчику, ждавшему на причале с тележкой, груженной продовольствием.

— Эй ты! Подними провиант на борт, а то мы прозеваем прибой!

Пока разгружали продовольствие, Петрос приподнял покрытое синяками и залитое слезами лицо. Он разглядел нечто, чего остальные не заметили. На палубе сверкал изумруд. Вандердеккен был настолько ослеплен яростью, что не заметил, как самоцвет выпал из кармана.

Очень медленно и очень осторожно толстый кок протянул грязную руку, чтобы схватить сокровище.

— А-а-а! — завизжал он, когда тяжелый каблук капитана пригвоздил его руку к палубе. Вандердеккен схватил изумруд, продолжая ввинчивать в кисть Петроса каблук с железной набойкой.

— Вор! Пропойца! Пират! У меня ничего не украдешь! Ну вот, теперь у нас будет однорукий кок. А вы все марш отсюда, на корму, на бак, на палубу, за работу! Ставьте паруса, да так, чтобы ни одна снасть не провисла, уложить их, как положено. Это вы-то моряки? Я сделаю из вас настоящих моряков еще до конца пути, клянусь виселицей, — и капитан быстро занял место рулевого у штурвала.

Жалобно всхлипывая и стеная, Петрос заполз на камбуз и свалился на вытянутую ногу Нэба, все еще прикованного к плите. Обратив к мальчику распухшее от побоев и слез лицо, грек жалобно простонал:

— Ты только посмотри, он сломал мне руку. Размозжил Петросу кисть, и за что? Ни за что! Просто так!

Нэб взглянул на руку Петроса и ужаснулся. Изуродованная кисть вряд ли могла зажить. Продолжая заливать свою грязную бороду слезами, кок умоляюще смотрел на Нэба, прося о помощи.

— Полечи меня, мальчик. Перевяжи руку бедному Петросу.

Нэбу не было жалко жирного подлого кока. Втайне он даже радовался, что рука, так часто избивавшая его, теперь не будет служить своему хозяину. Но нельзя было допустить, чтобы кок успел заглянуть под стол.