Елена Усачева - Большая книга ужасов – 65 (сборник) Страница 3

– О! Шпроты! Давай съедим!

Вичка отобрала у меня банку, и голове как-то поплохело. Пришлось брать банку тушенки. Тушенку Вичка вряд ли захочет перед сном есть. Она следит за фигурой.

– А чего моя бабка говорит, что ты головой поехала? – Вичка ловко разобралась с банкой. Открыла ее, наломала хлеба и сделала себе огромный бутер. Я думала, пасть у нее так широко не откроется. Ничего, открылась. Только одна рыбина на скатерть бухнулась, маслом плеснула. – Что тебе теперь везде покойники мерещатся. Ты знаешь, что моя бабка про эту Юльку говорит? Что она и не жила тут совсем. Что приехала на лето и сразу утонула.

Тушенка подозрительно быстро нагрелась, и я полезла искать другую.

– Где там тонуть?

– Она, типа, встала, задумалась, ее и затянуло. А когда вытащили, уже поздно было. Померла.

– И где ее похоронили?

– У Вязовни.

Было тут неподалеку новое кладбище, у деревни Вязовня. Ему лет пятнадцать, а уже растянулось на весь лес. Там и не найдешь никого. Это если, конечно, задаться целью кого-то найти.

– Хотя бабка не помнит, чтобы хоронили. Может, и не хоронили совсем. Там оставили.

– Если бы там оставили, она бы так же, как камень, из земли вылезла. А трупов в затоне нет.

– Ничего, – Вичка с сожалением посмотрела в пустую банку, где жирно блестело оставшееся масло, – говорят, будет две недели без дождя и жарень. Совсем все высохнет, проявится.

Я представила, как это все будет проявляться, – и похолодела. Отложила тушенку.

А хорошо так. Дрожит воздух от жары, ни ветерка, застыли высушенные колосья пшеницы (или ржи – не помню, что колхоз на поле посеял), и среди этой звенящей тишины поднимаются трупы. Прямо из земли. Как памятники. Тут постоянно какие-то бои шли – Наполеон туда-сюда ходил, Гражданская, Вторая мировая, наверняка не всех нашли и закопали. Куликовская битва у нас тоже эхо дала. На кладбище живем, по кладбищу ходим!

Хлопнула дверь, и я вздрогнула – до того все это ясно увидела. А тут еще банка выскользнула из пальцев – и по ногам. Я взвыла, проклиная все битвы вместе взятые. Вичка, как водится, довольно захмыкала. Хорошо, не засмеялась. А то бы я ее этой банкой прибила и эпитафию потом сочинила. Что-нибудь про тучи и дождь.

– А ты чего здесь? – строго спросила моя бабушка. – Шуре нехорошо стало, она домой пошла. Я думала, ты там. И кто это грабли по двору раскидал? Я чуть не наступила.

Вичка озабоченность на лице изобразила, смахнула со стола крошки.

– Спасибо, баба Мань, – прощебетала она, выскакивая за дверь. – Все было очень вкусно!

– Чего это ей вкусно было? – проворчала бабушка.

– Шпроты тебе особенно удались, – ответила я. Вичка убежала, отдуваться за нее мне придется. – Ты у нас по ним мастер.

– Так! – Бабушка тяжелым взглядом посмотрела на стол, на скатерть, на банку, на разломанную буханку хлеба. – Завтра едем в Троицкое, в церковь. А не поможет – поедем в Гостешево. Я уже договорилась там с одной. Шурка мне телефон дала. Я позвонила. В любой день перед вечерней дойкой она нас и примет.

– А если одно другое перебьет? – Кататься по деревням развлечения ниже среднего. Да еще по такому идиотскому поводу.

– Да тебя и граблями не перебьешь! – рассердилась на меня бабушка. – Мы сначала съездим в церковь, потом посмотрим. Будешь чудить – дальше поедем.

– А вот что, если священник поможет, а шептунья потом все испортит? – настаивала я.

– Как это испортит, как это испортит! Все на пользу! А ты чего с тушенкой-то? Проголодалась?

Нет, я не проголодалась. Мне вообще в деревне есть не хочется. Воздух здесь какой-то плотный. Им одним питаться можно. Ну и еще бутербродами.

На ужин бабушка нажарила картошки и принесла банку молока. После такой еды я полночи не спала – в животе бурчало и перекатывалось. А потом я вдруг увидела Юлечку. Она стояла в дверях комнаты, одной рукой отодвигая штору. Высокая, ей была низка притолока, поэтому она согнулась, смотрела на меня. Одной рукой, значит, штору отодвигает, а другой протягивает мне наушник. Хочет, чтобы я присоединилась. И уже слышно, что там играет. Басы, клавиши. И голос. Протяжный, на одной ноте.

В животе моем булькнуло, и я проснулась. Юлечки не было. Никто не предлагал мне послушать музыку. Музыка и так играла. Телефон. Где-то на кухне.

Я вскочила, плохо соображая, где нахожусь. Снесла стул, сбила половик. Телефон, телефон! Подожди! Я иду.

– Рика! – выдохнула мне в ухо Вичка. – Моя бабушка помирает.

Глава 2

Средства защиты

От нас до ближайшего города километров десять. Обычно «Скорая» часа два едет. А тут быстренько они. Не успели мы с Вичкой толком нареветься, а они уже примчались. На ухабах фары прыгали как ненормальные. И парень, молодой такой, симпатичный. Что он в таком захолустном городе делает? Там всего-то две улицы – одна главная, вторая поперечная. И тут вдруг парень. В белом халате. Поколдовал он над бабой Шурой, оставил стопку направлений на обследование и еще такую же стопку на лекарства и укатил. После него наша улица стала особенно темной. От реки потянуло прохладой.

Перепуганная Вичка отказалась спать в одном доме с умирающей бабушкой, поэтому на ночь перебралась к нам, а моя бабушка пошла туда – не бросать же больного человека. Остаток ночи у нас выдался веселый. Сначала мы ржали как полоумные, потом я рассказала, что ко мне Юлечка приходила и давала музыку слушать. Растревоженная собственными страхами Вичка помчалась по всему дому свет включать и даже старую радиолу[4] врубила. Треск радио всегда рождал в доме уют и умиротворение. После этого у Вички батарейки сразу сели, и она уснула, а я еще немного межпланетный треск послушала, а потом пошла свет выключать.

Наушники я нашла на кухне. Обыкновенная черная змейка провода, кнопки затычек. Никуда эти наушники воткнуты не были. Просто так лежали. Но мне показалось, что я слышу музыку. Басы, клавиши. И голос. На одной ноте.

Я с такой скоростью убегала с кухни, что свет там не выключила, о чем мне первым делом и сообщила бабушка.

– А ну вставайте! – хлопнула она полотенцем по нам обеим.

Когда ты спишь, а тебе по голове стучат, это не самое приятное пробуждение. Тем более когда ты всю ночь перед этим гоняешь привидения.

– Вы зачем свет на кухне оставили? Голодные были?

– Ой, баба Мань! – тянулась Вичка. – Я там у вас какой-то салат съела. Ничего?

Я во все глаза смотрела, как Вичка выгибалась сначала в одну, потом в другую сторону, слышала, как хрустят ее суставы. Это значит, она тут сначала ржала, потом пугалась, потом спала, а между делом успела в холодильник нырнуть. Вот это сила!

Я представила, как Вичка, крадучись, идет на кухню, как, озираясь, открывает холодильник. Как ныряет головой в белую стынь, гремит тарелками, заглядывает под крышки кастрюль. И как на нее из-за этой дверцы смотрит Юлечка. Тяжелым таким, черным взглядом. Юлечка улыбается и толкает дверцу. Холодильник захлопывается, защемляя голову. Обезглавленное тело Вички валится на пол.

– А свет выключать тебя не учили? – ворчала моя бабушка – ночь была бессонная, весь сегодняшний день она теперь будет ворчать. – Завтракай и иди к бабке. Когда твои родители-то приедут?

– Э‑э‑эх, – от души зевнула Вичка. – В выходные. А что у вас на завтрак? Блинов не будет?

Я фыркнула от удовольствия. А моя бабушка застыла. Надо по утрам тоже блины требовать. Мне понравилось.

Все хорошее когда-то заканчивается – Вичка сожрала все бутерброды и убежала. А мне бабушка велела собираться:

– Мишка в город поедет, нас до церкви подбросит.

Первой в нашем списке значилась церковь. Это и правильно. Надо сначала использовать официальную медицину и уже потом бить по альтернативке – гомеопатия там, иглоукалывание. Повеселимся.

Я гоняла заблудившиеся в чашке чаинки – они, наверное, жалели, что забрели сюда из заварника, – а бабушка собиралась с силами, чтобы начать подробно расписывать план военных действий.

Она на меня смотрела, а я дула на холодный чай – мне от таких взглядов нехорошо становится. Даже мысль о блинах не бодрила.

– Правильно Шурка говорит – сглазили тебя, – проговорила наконец бабушка. – Вон и мешки под глазами, и похудела. Лидка. Она, не иначе. Кукушка старая. Опять за свое.

Тут, конечно, напрашивался вопрос – а что было? Задать его я не успела – бабушка сама все рассказала.

– Вот-вот, смотрю, глаз у тебя какой-то странный стал. Все как в тот раз. Девка тогда высохла. Это еще на Вязовне было. Лидка на нее зыркнула раз – и все, через пару месяцев от девки один скелет остался, как ходила, непонятно. Лет пятнадцать ей было или шестнадцать. А возили-то ее, нет, не в Гостешево. В другом месте шептунья жила. Туда ее и повезли. Через порог клали, воск лили. Отходили. В себя пришла девка, только вот счастья у нее уже не было. Так и прожила бобылихой. Мать ее все ходила, жалилась. Сюда как-то за молоком они приезжали. Как Лидку увидели, так бежали сломя голову. Она как раз с краюшку живет, Лидка-то.