Сергей Жемайтис - Поющие камни Страница 3

— Все это, брат, ты хотел, пока моря не увидел, — сказал матрос с рыжими усами, которого Костя принял за боцмана.

Боцманом же оказался совсем молодой человек, высокий и гибкий, похожий на гимнаста. Единственный человек, кого не видел Костя пока на корабле, был капитан. Он находился где-то на недосягаемой высоте в капитанской рубке, куда вел узкий трап с надписью перед входом: «Вход посторонним категорически воспрещен».

«Но ведь я мог и не заметить надписи, — думал Костя, стоя у трапа. — Ну, конечно, не читал! И потом, что значит «категорически»? Может, это совсем не запрещающее слово».

Костя шагнул «а трап и, оглядываясь, стал подниматься. Трап кончился, и он ступил на мостик. На другом крыле мостика весь в белом стоял штурман. В раскрытые двери рубки Костя увидел рулевого и узнал в нем знакомого матроса. Рулевой стоял перед штурвалом и, мечтательно глядя на картушку компаса, чуть-чуть поворачивал штурвал. Заметив Костю, он подмигнул ему. Костя на цыпочках подошел к рубке и заглянул в нее.

— Здравствуйте!

— Здорово!

— Как у вас здесь интересно!

— Еще бы! Тут, брат, мозг корабля!

— Это вы во что смотрите? В мозг?

— В компа́с! — матрос засмеялся.

— А ко́мпас?

Неслышно подошел штурман и поправил:

— Моряки говорят компа́с.

Костя с явным восхищением разглядывал штурмана. Ослепительно белая форма, золотые пуговицы, фуражка с белым чехлом и черным лаковым козырьком и эмблемой — все это заставило затрепетать мальчишеское сердце.

«Пожалуй, может, и взаправду стать моряком?» — подумал Костя.

— Ты что, пришел сменить Ильина? — серьезно спросил штурман.

Костя виновато улыбнулся.

— Да нет... Вижу трап... Ну я...

— Разве ты не новый рулевой?

Костя тяжело вздохнул и, вдруг осмелев, спросил дрогнувшим голосом:

— Можно мне подержаться за руль? Ну, хоть одной рукой?

— Зачем одной? Раз рулевой, берись двумя и веди корабль. Ну!

Не веря своему счастью, Костя шагнул к штурвалу и взялся за теплое, нагретое руками рулевое колесо. Матрос стоял за его спиной и внимательно следил за картушкой компаса.

— Чуть влево! — сказал он.

Костя собрал все свои силы, ведь ему надо было повернуть корабль весом в девять тысяч тонн.

— Осторожней! — Рука матроса легла на Костино плечо. — Не очень-то! А то «Киев» так рыскнет, что не сразу на курс положишь.

Штурвал повернулся с необыкновенной легкостью.

Костя вопросительно посмотрел на матроса.

— Не сломался?

Матрос подмигнул.

— Техника, брат. Руль поворачивает паровая лебедка. Мы только заставляем ее работать то вправо, то влево.

— Ну, сдавай вахту, — сказал Косте штурман, — и спускайся вниз. А не то капитан заглянет, будет нам на орехи.

В коридоре Костя чуть не столкнулся с человеком в зеленой пижаме.

— Ах, извините! — сказал Костя и вдруг радостно вскрикнул: перед ним стоял знакомый толстяк из самолета с полотенцем через плечо и добродушно улыбался, разглаживая усы.

— Ну, здравствуй, здравствуй, путешественник!

Толстяк протянул руку. Рука была мягкая, горячая.

— Я думал, вы остались во Владивостоке, — сказал Костя.

— Как видишь, не остался. Еду, брат, на остров. Что-то вроде вершины вулкана. Ну, а ты в Петропавловск?

— Нет, тоже на остров.

— Да? На какой же?

— На остров Морских львов!

Толстяк расцвел в улыбке.

— Ба, ба, ба! Вот так сюрприз!

— Неужели и вы на наш остров?

— Неизвестно, брат, еще, чей это остров. У меня, кажется, больше на него прав.

Проговорив это, толстяк почему-то схватился за живот, на лице его отразилась тревога, он что-то нащупал и, облегченно вздохнув, спросил:

— Там кто же у тебя?

— Папа!

— Кто он у тебя? Где работает?

— Он самый главный там. Директор консервного завода.

— Да? Позвольте, позвольте... Да ты же сын Бориса Петровича Громова. Костя кивнул.

— Вы знаете моего папу?

— Нет! Но мне о нем говорили. Я тоже самый главный на этом острове, только твой папа над рыбой и крабами, а я над погодой. Я, брат, директор метеорологической станции. Вот какие дела. Ну, будем знакомы. — Толстяк еще раз пожал Костину руку. — Ну, до скорого свидания. Я, брат, решил освежиться в соленой водичке.

— В море?

— В ванне.

И они захохотали так громко, что дверь одной из кают приоткрылась, из каюты выглянула красивая спутница толстяка. Она узнала Костю и поздоровалась.

Толстяк сказал:

— Представь, это сын Бориса Петровича Громова.

Она удивилась и сказала:

— Я очень рада, — и закрыла дверь каюты.

— Нет, это прекрасно! — сказал толстяк, хлопнул Костю по плечу и пошел принимать ванну, а Костя побежал к маме, чтобы рассказать ей об этой интересной встрече.

Вечером Костя с мамой вышли на палубу провожать солнце. На корме толпились пассажиры. Они, жмурясь, глядели на багровый шар, низко повисший над водой. На солнце набежала тучка и сразу запылала золотисто-алым огнем.

— Как жар-птица! — крикнул Костя.

Все посмотрели на Костю с улыбкой. Действительно, туча и солнце, слившись, напоминали птицу с пышным хвостом. Хвост у жар-птицы взметнулся к небу, красные, золотые, перламутровые перья отразились в воде, будто застелили море шелковой тканью. А птица уже пила воду, опускаясь все ниже и ниже в огненное море. Вот она скрылась совсем, только хвост еще виднелся над водой. Но вот последнее перо вспыхнуло и исчезло, оставив на небе золотую пыль.

Костя заметил радостное удивление на лице мамы и у всех, кто стоял с ним рядом.

Ложась на свою койку, Костя договорился с мамой встречать в океане солнце.

— Только тебе будить, — ответила мама.

— Хорошо. Ты не бойся... Я не просплю.

И, конечно, проспал. За ночь «Киев» прошел Сангарский пролив между островами Хоккайдо и Хонсю. Когда Костя с мамой пошли завтракать, «Киев» плыл уже по Тихому океану.

Костя узнал об этом событии в столовой. Наскоро проглотив два яйца, выпив стакан какао, он выбежал на палубу. Стоя у перил, он старался понять, в чем же разница между морем и океаном. И подметил, что вода стала более синей: «Хоть пиши ей». И еще ему показалось, что волны стали больше, сильнее и что воде теперь нет ни конца, ни края.

По-прежнему стояла безветренная погода, тяжелая глянцевитая поверхность плавилась под лучами солнца, корабль то вздымался ввысь, то плавно и тяжело катился под гору. Океан дышал ровно, глубоко. Слева показался скалистый островок. Волны размеренно бежали к скалам и яростно грудью налетали на них.

— И так из века в век! Тысячи, миллионы лет бьют волны об этот камень.

Костя повернул голову и увидел толстяка.

— Да, брат, — продолжал тот, — пройдет еще миллион лет, а этот камень все так же будет бороться с океаном. И все же в конце концов волны разгрызут его, разнесут по песчинкам.

Костя почувствовал, как по его спине побежал холодок. Ему стало жутковато перед такой невероятной злобной настойчивостью. Мальчик крепче сжал перила, уперся ногами в палубу и вспомнил, как он стоял у штурвала. Тогда он был уверен, что нет ничего на свете, что бы не покорилось человеку. Ему, Косте Громову. Он пусть немного, но вел корабль, распахивал этой махиной поверхность моря. Костя улыбнулся.

— Все-таки человек сильнее!

— Да? Ты так думаешь? — Толстяк с любопытством посмотрел на Костю.

У мальчика задорно сверкнули глаза.

— Вы знаете, когда мой папа работал на Черном море, мы ездили с ним на искусственный остров... С него нефть добывают.

— Да, но это, пожалуй, не тот пример.

— Нет тот. Если вот этот остров размоет, а он будет нужен, то мы другой построим.

— Да, возможно. Но все-таки нельзя умалять силу океана. Он этого не любит. Самолюбив старикан. — Толстяк продолжал с улыбкой: — Ты мне нравишься! Когда-то, лет сто назад, я тоже был такой же. Я, брат, два раза убегал в Африку. Но, представь, каждый раз меня возвращали с Конотопа. Не везло мне, братец!..

Костя ответил, проникаясь симпатией к этому человеку:

— Мы тоже хотели...

— Что? Неужели в Африку?

— Ну да! Маршрут составили, продукты собрали. Тогда мы жили в Керчи. Оттуда недалеко до Африки, да Герка струсил и все рассказал.

— Ах ты, курицын сын! Ну и как же?

— Был с ним разговор, но пришлось временно отложить.

— От Керчи, говоришь, недалеко? Рукой подать?!

К ним подошла красивая спутница толстяка.

— Ли! Представь, и наш юный друг собирался в Африку.

— Это правда? — спросила она.

Костя ответил, вдруг смутившись:

— Да. Хотели неграм помочь освободиться от ига колонизаторов.

— О, видишь, Ли! — Толстяк слегка подпрыгнул. — Жива еще романтика! О, это великолепно!

Ли чуть иронически посмотрела на него, поправила ему съехавший набок галстук и сказала Косте, загадочно улыбаясь:

— Я была в Африке, в Каире, Александрии. Видела пирамиды, сфинксов. Видела мутный Нил, развалины храмов.

— И крокодилов?

— Да, и крокодилов. Они лежали на отмелях, как бревна. И все же у нас лучше. — Ли улыбнулась Косте. — У нас все другое. У нас очень хорошо.