Ярослав Стельмах - Митьказавр из Юрковки Страница 3

— Ой, и правда! — всплеснула руками бабушка.

— Я, — ответил я.

Так и состоялось наше знакомство.

Услышал я впоследствии, Игнат Диденко, по-уличному Фа-Диез, был музыкантом. Причём не по призванию, а через развитое чувство ответственности перед односельчанами. Закончив восемь классов, он стал заведующим клубом. В наследство от предшественника ему достались большой замок на входную дверь, и таинственные двери в небольшой пристройке. Когда он подобрал, наконец, свой золотой ключик к той дверце, то увидел, что за ними томится сильно поредевший за время заведования его предшественника малый духовой оркестр — я, конечно, имею в виду инструменты.

Яркий луч солнца, проникший в каморку вслед за Игнатом, тускло поблёскивал на покрытой пылью меди, и тут Фа-Диез понял, что его призвание — в возрождении музыкальной культуры села. «Создать настоящий оркестр и научиться играть самому», — такой предстала перед ним задача номер один. Фа-Диез выполнил её только наполовину, потому что сам так ни на чём и не играет. Он пробовал играть и на геликоне, и на кларнете, на гитаре и на валторне, но бросал, едва выучившись брать несколько чистых нот. «Этот инструмент не для меня, — говорил он. — Я хочу найти именно свой инструмент».

Давно уже в селе существует довольно приличный оркестр, уже и Фа-Диез стал женатым и усатым дядей, но так и ищет именно свой инструмент. В последнее время появилась надежда, что им станет тромбон. Может, хоть на тромбоне научится он прилично играть, — такой вопрос волновал, вероятно, фа-диеза и, конечно же, всех его соседей.

Но сегодня, пожалуй, мы изрядно помогли соседям своим приездом. Дядя Игнат отложил свою науку на завтра.

— Доброздоровечка! — крикнул кто-то с улицы.

— Ну, начинается, — прошептал Митя. — Сейчас полсела сюда привалит. Пойдём где-то спрячемся, — и помчался не слишком вежливо за дом. Я пошёл было за ним, но тут меня остановил тот же голос:

— Куда это ты, Митя, не узнаёшь меня? Я оглянулся. В калитку заходил старичок в тёмных полосатых штанах, вделанных в запылённые сапоги, в синем видавшем виды пиджаке и фуражке.

— А, здравствуй, Игнатьевич, — ответила Митькина бабушка, выглянув из погреба.

— Здравствуйте, — смущённо поздоровался я.

— Ну и изменился ты, — кивнул старик, останавливаясь посреди двора.

— А? — донеслось из погреба.

— Изменился, говорю, Демидовна, внучек твой, — повторил старик, всматриваясь в меня. — Подрос.

— Конечно, подрос, — радостно согласилась бабушка, звеня внизу посудой. — Ты же его не видел, два года.

— Да, два года. Вроде поправился немного...

— Да где там потолстел! Тощий, как и был.

— Нет, какой же он тощий. Толстый... А то были волосы русые, а эти потемнее.

— Да где же потемнее? 

От такого чуда бабушка аж вылезла из погреба и бросила взгляд на меня.

— Тьфу, Трофим, и ты не видишь! Это же не Митька!

— То-то и видно, не Митька, — охотно согласился тот. — А кто же? — спросил живо.

— Приятель его, Сергей. Вместе приехали.

— А-а, — спокойно, отнюдь не удивляясь, сказал старичок. — Я смотрю — вроде не Митька. А оно и выходит, что Сергей. Да-а, — продолжал, усаживаясь на ступеньке крыльца. — Сейчас, летом, всех своих детей куда-то одсилають. То в лагеря, то ещё куда-то, а как некуда, то к бабушкам. Вот и к Дмитриевне тож внук приехал, старшенький, правда, ваших, Василий. Дак то на лесопеде гоняет. С собой же и привёз — разобранный. Бабушка к нему бросилась, мол «Внучек мой родной, как же давно не виделись». А он ей: «Осторожно, — говорит, — бабушка, не трогайте чемодана, потому как у меня здесь лесопед». Не успела она и слова сказать, как он уже тот лесопед вытащил, составил в момент, и хода со двора. Дмитриевна в шум: «Куда ты?» А он только рукой махнул: мол, отвяжись. А часа через два приехал и говорит: «Это у меня тренировки такие, точно по графику». Значит, — пояснил уже от себя дед, — как пробило, скажем, первый час или как там, ты хоть спишь, хоть ешь, а скачи на лосопед и при куда глаза глядят. Так вот! Ну, а вы, — спросил, — тож на лесопедах гонять будете?

— Нет, — пробормотал я. — Нам надо коллекцию собирать.

— А-а, ну собирайте. А захотите, приходите в гости. Я ваш, так сказать, ближайший сосед. Тут же, за вашем домом, и мой стоит. И Митька знает. А где же он сам?

— Щас прибежит.

— Ну, ещё увидимся, — потопал к калитке дед.

— Здоров, Митя, — послышалось с улицы, как только мой друг появился из-за дома.

— Добрый день, — неловко сказал Митька, всматриваясь через плетень в русого хлопца нашего возраста в майке на уже загорелых плечах.

— Не узнаёшь? Володька я, помнишь? Тётки Настин. Ты у нас телевизор смотрел.

— А-а-а, — протянул Митька. — Конечно помню. Только ты вроде ниже был.

— Да и ты поднялся за два года, — удивился Володя.

— И в самом деле, — засмеялся Митя. — Я и не додумал сразу. Так заходи, заходи. Как ты?

— В другой раз. Спешу. Вот бегу на школьный участок. Мы там помидоры выращиваем. А вы заходите на телевизор. До свидания, — попрощался уже на ходу.

— Митя, хлопцы, — закричала бабушка, — идите есть! Вы с дороги, вероятно, проголодались? — улыбнулась мне.

— Ещё как, — бросился к умывальнику Митька.

— Ну как там у вас, всё в порядке дома? — поинтересовалась бабушка.

— Угу, вшо, — утвердительно кивнул головой Митька, обжираясь голубцом.

— А как доехали?

— Хорошо, — ответил Митька, протягивая руку к кувшину с молоком.

— Так почему же папа не сообщил? — допытывалась бабушка. — Я кого встретить послала бы. Вот хотя бы Гната или деда Трофима.

— Не знаю, — ответил Митька, наливая себе киселя. — Мы и сами удивлялись.

— Телеграммы не дали, — не унималась старушка.

— Телеграммы! — воскликнул Митя.

— Ну так, что же тут удивительного!

— Телеграммы! — как ужаленный, ещё раз вскрикнул Митя.

— Конечно, телеграммы. Да ты не переживай так. Вот бедный ребёнок!

Я начал уже догадываться, к чему оно идёт, и с подозрением посмотрел на друга.

— Ох, я растяпа! — вскочил он на ноги, засовывая руку в боковой карман куртки. — Ай-я-яй! Вот же она, папа написал! Я и пошёл было на почту, а дорогой забег по батарейки, а потом вспомнил о плёнке, а потом...

— Забыл о телеграмме? — закончила бабушка. — Так?

— Ага.

— Эх ты, — провела рукой по Митькиной голове. — Наелись?

— Наелись, спасибо, — дружно закивали мы.

— А теперь куда?

— Ещё не знаем. Может, погуляем немного или на реку...

— Ну идите, идите. Толь на обед не опоздайте.

Глава III

Озеро.

 Змеи любят сено.

Что-то дзудит и дзудит в моём ухе, и от того противного звука я разлепляю веки. В комнате полумрак. Митька спит рядом на раскладушке, а в окно толчётся и толчётся головой и поэтому, наверное, ещё больше обалдевает, настойчивая муха.

«Вот вредная», — думаю я, и тогда это:

— Эй, Демидовна, — чей-то пронзительный голос. — Дождались же внучка?

— Дождалась, Дмитриевна, дождалась. Приехал с другом своим.

— А где ж они, или уже отправились куда?

— Спят ещё. Устали с дороги. Городские же, любят поспать.

— А он мой Василий тоже городской, а ещё рано на свой велосипед, — (нашла чем хвалиться!) — и айда со двора.

«Ага, так это баба того Василия, — подумал я. — Ну-ну», — и подскочил к окну. Однако окно выходило в огород, и видно было только ботву. Тогда я затормошил Митьку за плечо.

— Вставай, Митя, Василева баба пришла.

— А? — сонно отозвался тот.

— Баба пришла Василева, того велосипедиста.

— Тю! За это надо меня будить, — зевнул товарищ. — Пусть себе хоть сто баб, что тебе к ним?

— Да ничего. Я думал, тебе интересно будет.

— Инте-рресно, ха, — снова зевнул товарищ. — Что там интересного?

И вдруг, как не он только едва оторвался от подушки, вскочил на ноги.

— Ну, собирайся скорее. Бери морилку, я — сачки, и пойдём.

— Сразу? — поморщился я.

— А чего откладывать? За три дня соберём, а там гуляй себе сколько хочешь.

— Ага, насобираешь ты за три дня.

— Разве это долго? Сачком — раз, в морилку — два, в коробку — три, булавкой — четыре. Вот и всё!

— А шалаш?

— Так само собой. А куда же мы, по-твоему, идём? Туда! Оборудуем шалаш, а как останется время, то, может, что и уловим.

— О, — облегчённо вздохнул я. — Вот я тебя узнаю. А то испугался сначала. Откуда, думаю, такой пыл?

— А как же иначе, а как же иначе? — распевал Митька, заглядывая в печь. — О, что-то варится. Прекрасно!

Выбежал из дома.

— Доброе утро, бабушка, — слышно уже снаружи. — Покормите нас?

И вот уже на столе дымится молодой картофель, покрытый укропом, и сало, и сметана, и кислое и сладкое молоко...