Кот Тихон и новые знакомые - Трауб Маша Страница 3

Этот театр создал отец Захара Антоновича – Антон Захарович (такая уж была в их семье традиция – называть сыновей в честь дедов). Именно ему пришла в голову идея собрать в одном месте талантливых животных. Но своего расцвета театр достиг именно при Захаре Антоновиче, который не только принял дело отца, но и полюбил его всем сердцем. Он ведь вырос в этом театре и знал всех зверей с детства. Они росли вместе. Дружили, делились яблоком или печеньем, выслушивали друг друга, поддерживали.

По семейной традиции дело должен был продолжить единственный сын директора – Антон. Захар Антонович с малых лет приучал его заботиться, понимать и любить животных, как когда-то делал его отец. Но маленький Антон зверей не просто не любил, он не мог с ними находиться в одном помещении. На кошек у Антоши оказалась аллергия – он начинал чихать и чесаться. Собак он панически боялся, даже безобидных кудрявых пуделей, хотя его ни одна собака в жизни не укусила. Морские свинки и крысы вызывали у него брезгливость – грызунов Антон не любил особенно. Даже если и брал в руки, как требовал отец, потом надолго запирался в ванной и отмывался с мылом. А от больших животных – тех, кто больше собаки, – и вовсе старался держаться в стороне, считая, что им место в клетке с толстыми прутьями. Птиц Антон вообще терпеть не мог, даже сильнее, чем грызунов. Когда не видел отец, выпускал из клетки попугайчиков или канареек и стрелял по ним из рогатки. Птицы метались, а Антоша, который рос жестоким мальчиком, радовался.

Все звери на всех языках жаловались Захару Антоновичу на Антона. Но тот ничего не желал слышать. Он думал, что такого просто не может быть. Что его сын, названный в честь великого деда, основателя театра, просто обязан любить зверей и продолжить дело – стать директором. Антон, кстати, был не против занять отцовское кресло.

– Вот, подождите, бездельники, – грозился он, проходя мимо клеток для зверей, – займу отцовское кресло, быстро у меня работать начнёте. А то не театр, а курорт. Будете пахать до седьмого пота, а кто не выдержит – отправится на все четыре стороны: отец вас совсем распустил! Ничего, я наведу тут порядок.

– Сынок, звери должны отдыхать так же, как и люди. Они тоже чувствуют усталость, – учил сына Захар Антонович, – им может быть и грустно, и весело. Они болеют. Они умеют любить и страдать. Они верные, преданные, честные, добрые и ответственные, какими люди не всегда бывают.

Антоша только ухмылялся. Усевшись в директорское кресло отца и вооружившись рогаткой, он говорил:

– Вот стану директором, буду устраивать по десять представлений в день, заработаю кучу денег и продам весь театр вместе со зверями. А если никто не купит, то возьму деньги и уеду подальше отсюда. Вот ещё надо – с животными сюсюкаться. Нашли дурака!

Не только звери, но и люди, работавшие в театре, – уборщики, дрессировщики, повара, костюмеры, – видели, что Антоша растёт злобным и, что куда хуже, жестоким мальчиком, юношей. Но все так любили Захара Антоновича, что боялись ему об этом сказать. Никто не хотел расстраивать доброго директора, ведь он так верил в сына. А какой родитель не верит? Все понимали, что Захар Антонович больше всех зверей на свете любил единственного сына, в котором видел своё продолжение. Даже зайчихи это понимали. Ведь зайчиха, если к ней в нору забегали другие зайчата, кормила всех – и своих, и чужих. А если ребенок единственный в помете, то на кого же обратить свою любовь, если не на него?

Антоша подрастал, а Захар Антонович старел. И постепенно, поначалу пару раз в неделю, а потом всё чаще, оставлял сына руководить театром. В эти дни житья никому не было – ни животным, ни людям. Антоша кричал и придирался по любому поводу. Зачем зверям столько еды? А меньше нельзя? Зачем им чистая солома, когда и на старой ещё можно поспать? И так далее, и тому подобное… Мало продано билетов, надо устраивать два и даже три представления в день. Звери плохо работают. Лентяи. Но возвращался Захар Антонович, обходил театр, не пропуская ни одной клетки, и для каждого у него находилось доброе слово. Он гладил, успокаивал, целовал в мокрый нос, жал руку или лапу, спрашивал, смешил, чесал брюхо, ухо… И театр становился прежним – тёплым, добрым и очень-очень хорошим.

Это случилось как раз в тот день, когда в роли директора театра выступал Антон. Он с утра всех замучил придирками. Даже у зверей в ушах звенело от его криков. Марыся выступала с номером, который очень нравился самым маленьким детишкам. О, это был отдельный скандал. Никогда за всю многолетнюю историю в театре не брали денег с малышей – они могли хоть сто раз посмотреть представление совершенно бесплатно. Антон же считал, что это просто разорение для театра. К счастью, в этом вопросе Захар Антонович был твёрд как скала. Малыши могут приходить в театр бесплатно, когда захотят. Ходить, шуметь, кричать и бегать… Так вот, когда объявляли номер Марыси, малышня и даже дети постарше, вставали со своих мест и спускались прямо к сцене, чтобы получше всё рассмотреть.

Морская свинка выезжала на арену на велосипеде и каталась по кругу. Она могла ездить на одном колесе, перепрыгивать через препятствия, крутиться вокруг своей оси. На это представление приходили даже совсем большие мальчики, которые восхищались Марысей. Ведь то, что она умела делать на своём маленьком велосипедике, не каждому взрослому человеку-велосипедисту оказывалось по силам. Есть такие взрослые, которые собираются группами и выполняют разные трюки на велосипедах – съезжают с гор или парапетов, прыгают, скачут… Так вот у Марыси они набирались опыта и подсматривали новые трюки.

Антон считал, что Марыся недостаточно высоко прыгает и должна делать побольше действительно опасных элементов. Но свинка отказывалась. Зачем демонстрировать то, что ещё не отработано? Требуются месяцы тренировок и подготовки до того, как показать зрителям новый номер.

В тот день Антон так замучил её своими придирками, что свинка решила сделать трюк, который у неё не всегда получался на репетициях. Она подпрыгнула, дёрнула велосипед, подбросила, поймала… и в самый последний момент упала. Велосипед упал ей на лапу. Марыся лежала и не могла пошевелиться. С лапкой явно было что-то не так – она её совсем не чувствовала. Но ужаснее было другое – трагедия произошла на глазах у зрителей.

Когда Марысю уносили со сцены, она сквозь туман слышала, как плачут детишки, а мамы их успокаивают. Марысе наложили гипс. Перелом оказался очень серьёзным. Врач запретил ей садиться на велосипед как минимум в ближайший месяц. Ещё два месяца требовались на то, чтобы восстановиться полностью.

Конец ознакомительного фрагмента.