Кот-енот. Битва за человечество! - Александра Николаевна Калинина Страница 3

Пока я себя расхваливал, старенькая хромая енотиха с палочкой цокала языком. А потом она в таком меня заподозрила, страшно сказать!..

– Ты, милок, приехал леса вырубать? Я слышала от бабушки, как это бывает. Приходят чужаки, улыбаются, говорят, какая у нас, енотов, милая деревня, а потом деревья наши увозят.

– Вот уж нетушки! Мы, котики, ничего не рубим и не губим. Даже не ворчим – только мурчим.

– Ты самолёт погубил, – подловил меня Вредина.

– Я просто улучшил эту штуку. А она, наверное, не поняла, что я её улучшил, и испортилась. Самолёт должен был вернуться к профессору, а упал здесь. И я упал. Дайте мне молочка. Пожалуйста! У меня время полдника.

Енотик Ай обошёл вокруг клетки и ткнул в меня лапой:

– Перед нами хитрый экземпляр енотика-обормотика. Мне бабушка рассказывала, что такие бывают.

Я не сдавался, потому что очень хотел есть:

– Давайте вы меня отпустите, а если я кого-то укушу, запрёте обратно. Вот увидите, я добрый. Давайте посмотрим, что у вас сегодня на ужин! Я так голоден, что уже ягоду ем!

Но все решили разойтись по домам, бросив меня, и никто не смотрел, как красиво я уплетаю это кислое угощение и почти не морщусь.

В клетке было так скучно, что я начал разговаривать с птицами. Но они ничего не отвечали, потому что летели слишком высоко. Гляжу – мряу, ворона несётся прямо на меня. Глазища огромные, как два мячика для настольного тенниса. И, самое страшное, молча летит, как ракета, только что не воет. Вообще ничего не говорит. Я зажмурился и представил себе, как уплываю отсюда по реке сметаны. Гребу лапами, рядом – пельмени. Поэтому я плыву и жую. Вот, думаю, погибну героически с улыбкой на лице. Но ворона всё испортила. Она меня не погибла, нет, не так – не погибнула.

Не сгубила тебя!

Муррсибо, дорогой автор! Точно, не сгубила. Застряла клювом между прутьев клетки. У меня шерсть дыбом! Потому что я птиц боюсь. А они не знают, что я их боюсь, и сами меня боятся. Вот такие мы друзья!

Я лапу к вороне тяну, а сам вспоминаю того паука. Мне и жарко и холодно, нос сухой и горячий, как гренки, которые я готовлю. Я уж испугался, что мурчательный аппарат сломается от такого ужаса. Постучал когтем по вороньему клюву:

– Тук-тук, есть кто дома?

Я никогда не пробовал быть вороной, но догадался: ей просто неудобно разговаривать с закрытым клювом! Вот какой Лаки умничка!

– Ладно, – говорю, – ужас в перьях, помогу тебе! Только не ешь мой мозг.

Обхватил клюв одной лапой и навалился на него всем телом.

– Не получается, живи теперь так, – сказал я наконец.

Смотрю на ворону, а она плачет. Не бросать же свой ночной кошмар в беде!

Я выпустил когти, состроил страшную морду и шепчу:

– Ужин… Ты сам ко мне прилетел. Где моя большая ложка?

Птица от страха ногами в прутья упёрлась да как оттолкнётся!

– Вытащили репку! – кричу. – Точнее, клюв!

Слышу – фанфары, салют!

Лаки, маленький врунишка!

Я большой врунишка! То есть просто большой котик с хорошей фантазией. Ладно, не было салютов. А вот недовольная ворона надо мной смеялась.

Она сидела на клетке, переминаясь с ноги на ногу, и смеялась:

– Лаки – птичка, Лаки – хорошая птичка. Тебе зёрнышек принести?

– Если они из рыбы сделаны – давай! Но я не птичка и не больной енот. Я…

– Кот, самый умный и самый красивый на свете. У тебя лапки и собственный профессор. Пока что.

– Что значит «пока что»? Он меня найдёт, и мы будем дальше изобретать…

– Велосипеды для бабочек…

Ворона хитро сощурила глаз и наклонила голову:

– У меня есть суперспособность.

– Ты читаешь мои мысли?

– Лучше! Я подслушиваю!

– Нашла чем гордиться! Ладно бы на роботе-пылесосе кататься умела или незаметно пить человеческий чай.

– Тогда бы я не проследила за падением твоего самолёта.

Тут меня гордость взяла:

– Гениальным падением!

– И в плену ты сидишь гениально. Слушай меня внимательно. Нас всех ждёт КАРх, точнее, крах. Я раньше была домашней вороной. А теперь – всеобщая! Как начальное образование. Значит – ничья. Моего хозяина взяли в плен хомяки. Они и до твоего профессора доберутся. Так что поторопись. У этих мелких есть предводитель, она ест ластики. Я уже говорила, что хорошо умею подслушивать. Просто я чаще говорю, чем подслушиваю. Но я узнала, что имя этой злодейки начинается на му-у-у…

– Корова?

– Не перебивай. Кто-то на букву «Эм». Мурка какая-нибудь. Я имя не запомнила. Но оно такое милое…

Я отбивал хвостом чечётку:

– Если милое, то точно Мурка. А зачем ты мне это рассказала?

Ворона осмотрелась и прошептала (вороны очень страшно шепчут, сами послушайте при возможности):

– Потому что я агент.

– Какой ещё агент?

– Двойной!

Я не успел спросить, что значит двойной агент. Она обычная ворона. Одинарная. Её точно не две. Нужно было срочно выпросить сметаны. Хоть у берёзы. Знаете, что бывает с котами, которые едят меньше десяти раз в день? Самое ужасное на свете! Они – расстраиваются.

Берёза со мной говорить не хотела. Ещё и исчезать постепенно стала. Потому что ночь наступала.

Я от скуки сам себе мурлыкать песню начал:

– Чудеса у нас в квартире! С каждым годом кошка шире! С каждым годом больше кошка и ленивее немножко.

«Вот свернусь клубочком, как обычный кот, и лягу спать! Пусть всем стыдно будет, что они обидели Лакушку!» – думаю. Тут в лунном свете мелькнуло что-то или кто-то в плаще! Гляжу – оно ко мне приближается. Я хотел в обморок упасть красиво, как человеческая женщина, но тут нечто сбросило с себя капюшон и оказалось Врединой!

Я удивился, как в тот раз, когда профессор сказал мне, будто не вся его еда – моя. Вот шутник!

Удивился я и спрашиваю:

– Ты что это в капюшоне? Дождя же нет.

А он прижал палец к губам:

– Я принёс тебе ужин.

Я случайно как замурчу! Самому неловко стало. Непроизвольное мурчание – для котят! Говорю:

– Какой же ты Вредина? Почему тебя так зовут? Ты полезина! Добрятина! За это я расскажу тебе, как завести человека!

* * *

Утром всех енотиков