Юрий Александров - Кудеяров стан Страница 30

Все мелочи обряда погребального старики серьезно обсуждали. Обсудили и решили отдельный курган колдуну-кузнецу насыпать. Большая это была работа, большая честь Поляну, да и нельзя было иначе по обычаю сделать.

В те века северянские курганы были семейными усыпальницами. Сколько вервей в селении, столько и курганов на могильнике.

Вот у Богдановского городища всех курганов сколько?

— Два у конюшен, — начал считать Глеб, — два у раздорожья, три в осиннике, три сюда, к городищу ближе, один в орешнике, отдельно. Всего одиннадцать.

Дмитрий Павлович кивнул головой.

— Видимо, было сперва четыре верви. Потом две из них разделились на три каждая и две — на две каждая. Вот и четыре маленьких группки — все родственные.

— А тот, что один в орешнике?

— Тот насыпан был над одним человеком, над пришельцем.

— Над Поляном?

Дмитрий Павлович опять утвердительно кивнул головой.

— Выбрали славяне ровное место, — продолжал он, — расчистили площадку, вбили кол посредине, колышком на веревке от центра аккуратно окружность провели. Потом наготовили толстых дубовых пластин метра по два в длину, и из них вкопали по окружности кольцевую ограду. В одном месте в ограде оставили проход и против него внутри ограды из таких же плах построили бдын — погребальный домик, в длину больше метра, почти метр в ширину и такой же высоты.

В бдын поставили несколько глиняных сосудов с жертвенной пищей — стравой для души покойника. Кто знает, сразу ли она уйдет в Сварожьи хоромы?

Возле ограды будущего кургана сложили большой костер из сухостойных дубовых стволов. На костер поставили долбленую лодку-однодеревку с телом Поляна. Разожгли жаркий огонь.

Со страхом и вниманием следили старики, куда пойдет дым костровый. Если по земле застелится, если пойдет низом в сторону городища — беда! Значит, сердится умерший, и боги гневны. Значит, не уйдет дух Полянов в счастливые далекие дубровы, а долго, долго окрест городища блуждать будет — вурдалачить, людей душить по ночам, кровь сосать… Но дым высоко поднялся вверх к ясному небу и только в выси медленно повернул к западу — к широкому родному Днепру.

Облегченно вздохнули старики. Значит, и боги милостивы, и душа Кузнецова не гневается.

Когда на вторые сутки догорел костер, собрали остатки не вполне сгоревших костей, груду пепла, насыпали в глиняный горшок. Горшок в бдын поставили. Потом всей общиной начали курган насыпать. Копали землю, мешками да корзинами сносили за круговую ограду и там ссыпали. Когда на метр с четвертью примерно насыпали, разровняли землю и на круглой площадке над прахом Поляковым три дня пировали.

— Над прахом… — тихо повторил Глеб.

— Заметил? — улыбнулся Дмитрий Павлович. — Мы часто говорим так и не знаем уже обычно, откуда взялось это выражение. А оно, безусловно, ещё с тех пор в народе живет, когда покойников своих славяне не закапывали, а сжигали…

Три дня пировали северяне — тризну правили. Потом снова за лопаты взялись и всей общиной досыпали курган. Поставили на нем толстый дубовый столб, на столбе вырезали, как умели, изображение мужчины с молотом и мечом в руках.

Столетия прошли, сгнил столб или, может, при лесном пожаре сгорел. А курган стоит. Правда, пониже стал — ветры его верхушку развеяли, дожди размыли, вокруг него за столетия из пыли да из лесного перегноя новый слой почвы вырос.

Стоит курган и тысячи лет ещё стоять будет молчаливым памятником мудрому Поляну, если только не разроет его какой-нибудь дотошный археолог.

ГЛАВА XX. УХА НА БУКСИРЕ

Сегодня на раскопках выходной день. Дмитрий Павлович ещё вчера вечером уехал в Колодное. Обещал вернуться к пяти часам вечера.

Ребята решили с рассветом отправиться на рыбалку. На этот раз делом рыбацкой чести было вернуться с настоящей добычей. Дед пообещал при Дмитрии Павловиче, что к вечеру будет знаменитая уха. Как же прийти после этого с пустыми руками?

Вооружился Глеб до зубов: кроме своих двух окуневых удочек и одной легкой, пескариной, приготовил новую — щучью, только что снаряженную: крепкое бамбуковое удилище, новая леса, большой пробочный поплавок, тяжелое грузило и на конце, на тонкой стальной струне, трехжальный якорек.

В село ребята сбегали только на часок — предупредить домашних, что ночевать будут на городище, взять продуктов да накопать красных навозных червей.

Спали в курене. Чуть забрезжило, и дед, исполняя просьбу рыболовов, поднял их с постели.

Кто ночевал на вольном воздухе да на свежем душистом сене в начале теплого августа, тот знает, как на рассвете сладко спится. Хоть и хорошо кругом и радостно, хоть и восток расцветает и первые птицы приветную песню начали, а глаза ничего бы не видали, ничего не слыхали бы уши… до того спать хочется.

Истинным нужно быть охотником, чтобы без раскачки вскочить на ноги и бежать в золотую, ещё предвосходную рань, захватив котелок для живцов и подрагивающие на каждом шагу гибкие удочки.

Игорек поднялся не сразу. Дед поднял его, щекоча за ухом тонкой травяной былинкой.

— Вставай, герой, час клевный — рыба ленивого не ждёт. Ранняя птичка уже носок вытирает, а поздняя глаза только продирает. — И вдруг закричал зычно, верно вспомнил солдатскую службу: — Подъём!

Игорь встал и, провожаемый беззлобным смехом старика, поспешил догонять уже сбежавшую с городища раннюю птичку — Глеба.

Да! Хорошо у реки на рассвете. Из воды рождается и дымными белыми пленками слоится легкий, как утренние мысли, туман. И небо голубое, как глаза тех славянских девушек и юношей, о которых рассказывал вчера Дмитрий Павлович. Трава мокрая и, словно изморозью, покрыта тысячами и тысячами мельчайших снежно-белых капелек росы.

Сейчас взойдет солнце — всё алее пылает восток, — взойдет молодое, смеющееся, и, как недавний сон ребят, растают в лучах туман и росинки.

Из-за реки, с глубокой, серпом изогнутой старицы, тяжело поднялись четыре жирные утки — кряквы. Летят прямо на остановившихся за кустом ребят. Уже слышен шум крыльев.

У Игоря руки чешутся: «Ружье бы!»

Глеб спокоен. Хоть и стрелок отличный, а охота его не манит. Его дело — рыбка.

Хорошо, легко дышится.

К воде с обрыва склонилось обреченное дерево. Река подмыла и обрушила здесь высокий берег, корни дерева наполовину обнажены, ветви почти касаются воды. А вода неустанно, день и ночь, подтачивает и подтачивает суглинок ниже корней. Пройдет несколько десятков дней, ещё дальше врежутся под берег коварные воды и совсем склонится дерево — утопит в реке развесистую зеленую крону.

И будет всё не как надо: ветви в воде внизу, корни вверху, в воздухе. И будут рыбы играть среди густых побегов, а птицы на гибких корнях песни солнцу и жизни петь.

Пока же это одно из любимых мест Глеба. Здесь и глубоко и тихо, вода у берега медленно поворачивает в сторону, обратную общему течению. Рыба любит такие затоны. На глуби — окуни, у поверхности — широколобые голавли да плотва.

Юный рыболов забросил окуневые удочки и стал разматывать пескариные. В это время метрах в шести от него у склоненных к воде ветвей закипела река — громадная щука сильным хвостом хлестнула по воде, только круги пошли по гладкому зеркалу.

Дрогнуло рыбачье сердце. Эх, досада! Туда бы сейчас якорек с живцом, а живцов нет. Надо было с вечера их наловить.

Не успели круги разойтись, не успело ещё успокоиться растревоженное сердце, глянул Глеб — нет одного из поплавков на поверхности. Бросил наземь пескариную удочку, коротко подсек и стал тянуть из воды окуневую. И сразу разочарование, хоть не видит ещё добычи. Рукой чувствует — попалась мелочь. Действительно, небольшой краснокрылый окунек. И как только он крючок в рот взять ухитрился?

Ну, ничего, что мал: есть живец на щучью удочку. И уже через несколько минут большой бело-красный поплавок заходил плавными кругами у склоненных ветвей, там, где недавно билась зубастая хищница. Злосчастный окунек не в силах увести на дно рыбацкий маяк и только водит его по речной глади.

Золотой краюшкой выглянуло из-за дальних заречных садов августовское приветливое солнце. Выглянуло — всё спокойно: нет ни темных туч на небе, ни шалого ветра буйного. Осмелело, выплыло на простор неба-океана. Сразу вокруг всё заблистало, птицы слышнее запели в кустах, куда-то опрометью понеслись со срочными донесениями стрижи. На гибкое удилище смело села разноцветная легкая бабочка. К удаче!