Михаил Лыньков - Миколка-паровоз (сборник) Страница 31

Солнце поднялось в зенит, и во дворе почти не было теней. Хотелось забраться куда-нибудь в кусты, растянуться на земле и дремать, дремать… Но тогда — прощай надежда на парашют! И вдруг от Янки поступило первое секретное сообщение: «Бабка отпирает верхний ящик комода…» Мгновенно по всему двору рассыпались дозоры. «Бабка достала свои капоты…» На Янкин балкон устремились десятки настороженных глаз. «Бабка вынула дедушкину толстовку…» Во дворе было тихо-тихо, лишь за воротами громыхали грузовики, урча натужно моторами. «Бабка взялась за ручку зонтика…» А все уже знали, что ручка у него желтоватая, из слоновой кости, выгнутая в виде рыбьего хвоста…

Зонтик был обречен. Не укрыться ему от дозорных. Конопатый Женька из 17-й квартиры, выглядывая из-за клена, попробовал сказать, что как-то неловко получается: дескать, попахивает от этой затеи обыкновенной кражей. На него взглянули зло и непримиримо.

А что делать! Разве бабка за здорово живешь расстанется с такой драгоценной вещью? Где ей, несознательной! И тогда сорвется такое важное мероприятие. Вот и приходится идти на сделку со своей совестью и жертвовать всем…

В конце концов он пробил, долгожданный час!

Распахнулась дверь на балкон, и, бочком-бочком, в нее протиснулась бабка. В руках у нее была целая охапка разных капотов, жилеток, кофточек. И даже дедушкина шляпа, словно подсолнух, золотилась соломой на солнце. Бабка хлопотливо развертывала и вывешивала каждую вещицу, предварительно разглядев на свет. Цветастым парусом растянулся над балконом халат, на перилах развалилась какая-то шуба. Бабка старательно выбивала пыль из жакеток и накидок. Вскоре балкон стал похожим на борт шхуны, разукрашенный разным барахлом.

Ребята затаили дух. Ждали, тараща глаза, в которые било с неба слепящее солнце. И вот бабка, мелькнув среди вороха одежды, снова выходит на балкон и в руках у нее — зонтик. Она не торопится. Нет, она медлит. Она кряхтит. Пуговка на завязке не сразу слушается ее старых пальцев, зонтик не хочет раскрываться. И в тишине нашего двора слышно, как бабка что-то бормочет, ворчит на зонтик, пока тот с громким выхлопом не раскрывает свой темный купол. Бабка постукивает пальцем по туго натянутому шелку, и слышится гулкое: «бум-бум». Зонтик занимает свое место на балконе, а бабка удаляется в прохладу комнаты отдохнуть на диване.

— Ну, теперь не зевать! Чтобы всем вместе, как по команде! — взахлеб говорит Янка и украдкой возвращается в дом.

Вот его вихрастая голова показалась на балконе. Как ни в чем не бывало Янка оглядывает двор. Вот он незаметно подвязывает к зонтику веревочку: ведь нельзя же подхватить его и бежать на улицу через квартиру — бабка перехватит, беды не оберешься…

Вразвалочку топает Янка через комнату мимо бабушки Арины, косится на нее, как заговорщик, а она дремлет на диване, не подозревая о той угрозе, что уже вцепилась узлом веревочки в рукоятку зонта.

Янка выходит из подъезда во двор, останавливается под балконом и машет рукой своей парашютной команде. Соблюдая предосторожность, к нему сходятся ребята и берутся за спущенную с балкона веревочку. Бережно, словно боясь пролить что-то, тянут книзу. Бабушкин зонтик, неохотно описав круг, вываливается через перила и летит с балкона. По стене дома пробегает от него серая тень. О землю зонтик шлепается мягко, пружиня и подпрыгивая на спицах. Команда подхватывает его и стремглав бросается к саду, к сараю, — то есть! — к парашютной своей вышке.

Гришка-Лисапед пробует на ходу затянуть песню «Мы л-рождены, чтоб сказку…», но на него шикают и больно толкают в спину, и он умолкает.

— Осмотреть парашют! — приказывает за сараем Янка.

Команда приступает к осмотру зонтика, предназначенного теперь служить, как говорят о парашютах словари, «прибором для замедления скорости падения тел с большой высоты». Ожидаемого клича радости не раздается: бабушкин зонтик хотя и не мал, но уж слишком старенький и до того изъеден молью, что если взглянуть сквозь него на солнце — сплошное сито. Да и разных излишеств — хоть отбавляй! По краям идет кружевная оторочка, рукоятка из слоновой кости в насечке наподобие рыбьей чешуи и посредине выведен какой-то вензель. Спицы расшатались, выпирают, как ребра.

— А выдержит он напор воздуха? — сомневается конопатый Женька, недоверчиво поглядывая на Янку.

— А мы веревки привяжем вот тут и вот тут, будут настоящие стропы, как у взаправдашнего парашюта, — тотчас находится Янка.

Прошло, должно быть, с час, пока ребята приводили в надлежащий порядок свой парашют: штопали самые крупные дыры, подклеивали кое-где клеем, прикрепляли стропы.

— Пожалуй, можно и начинать. Кому первым прыгать?

— Погодите, погодите! Надо ведь сперва медицинский осмотр провести. А вдруг кто слаб здоровьем, а вдруг сердце у кого пошаливает?

Врачебные обязанности взял на себя Янка. Был он мастак на все руки! Внимательно прощупал пульс у каждого парашютиста, приложился ухом к груди и выслушал сердце, прикинул на глазок вес каждого воздухоплавателя. Кажется, все было в полном порядке. Только один из кандидатов не выдержал врачебного осмотра — Гришка-Лисапед. Его Янка отстранил от полета. Причина — ростом не вышел. Зато ему вменялось не менее ответственное дело и даже, по словам Янки, почетное:

— Будешь подавать команды! Понадобится, осмотришь парашют и подклеишь. Если будут неисправности, разрешения на прыжки не давать!

На том и порешили. Настала пора штурмовать небо.

Ну, кому же, как не Янке, первому броситься с крыши в воздушную стихию! И вот Янка уже вскарабкался на сараишко, натягивает веревки-стропы, поднимает над головой бабушкин зонтик. Неуклюжий, непослушный, зонтик так и норовит вырваться из Янкиных рук. А Янка важно посапывает носом, локтем незаметно пот с лица утирает, — и вот уж стоит под облаками, на самом краю крыши. Взглянул на лопухи и на малинник, усмехнулся растерянно и принял бравый вид. Что ни говори, а побольше трех метров предстоит лететь по воздуху, доверив свою жизнь старенькому бабушкиному зонтику. Всякое может случиться, — чего доброго, и подведет Янку этот прибор для замедления скорости падения тел с высоты… Тут ведь не какое-нибудь тело, сам Янка!

Да только к лицу ли храброму воздухоплавателю сомнения и колебания! Янка, Янка! На тебя смотрит сейчас весь наш двор… Высоко поднимает Янка зажатый в потных кулаках зонтик. Ручка скользкая, как теплая сосулька. Он делает шаг к самому краешку крыши, подгибает немного колени, прижмуривает глаза, готовый вот сию секундочку оттолкнуться…

И тут произошла совершенно непредвиденная авария. Отстраненный от прыжков Гришка-Лисапед вдруг вспомнил о своих почетных обязанностях.

— Стой! Стой! Не было еще команды! — заорал он таким пронзительным голосом, что заставил вздрогнуть от неожиданности всю парашютную команду. Даже стоявший далеко за забором на улице постовой милиционер выхватил свисток, чтобы поднять тревогу. Но крик не повторился, и милиционер, продув свисток, положил его на место.

Зато для Янки Гришкин крик обернулся, прямо скажем, трагедией. То ли с перепугу, то ли просто нечаянно он соскользнул с доски, поросшей зеленоватым мхом, и в тот же миг все наши парашютисты увидели, как Янка стремглав полетел с крыши и, зацепившись за ржавый гвоздь штанами, повис над землей. Он до боли сжимал ручку зонта, который тоже почему-то зацепился за крышу и не проявил ни малейшего намерения продолжать спуск вместе с нашим парашютистом.

Вся команда вскрикнула, пораженная и испуганная, а Гришка-Лисапед помчался к дому, часто семеня ногами, словно крутил колеса велосипеда со сверкающими спицами.

И не успела команда прийти в себя, как послышались пугающие звуки. Сомнений не было: сдавали Янкины штаны. Они расползались, подозрительно потрескивая по всем швам. Это добавило отважным воздухоплавателям еще больше страха.

— Штаны! Янка, спасай штаны! — закричали они, понимая, что ничем помочь храбрейшему из храбрых уже не смогут.

Да где уж тут было спасать штаны: и минуты, должно быть, не пролетело, как половина штанов осталась болтаться на гвозде, а Янка низринулся дальше вниз, совершая самый что ни на есть свободный прыжок.

Зажмурились, прикрыли глаза дрожащими ладонями ребята из парашютной команды. И сразу же собрали все мужество и посмотрели снова на белый свет. Увидели нечто невообразимое. Храбрейший из храбрых, едва достигнув земли, вдруг подпрыгнул снова кверху, да так высоко, что казалось, он вот-вот очутится опять на крыше. Но это лишь казалось. Янка просто-напросто выскочил из крапивы. В правой руке у него желтела рукоятка от зонтика, который еще пританцовывал на крыше, а левой отважный парашютист держался за то место, где, согласно всем правилам и обычаям, надлежало быть штанам.

— Ну, как? Жив? — кинулись к нему остальные воздухоплаватели, тревожась за участь первого из их среды человека, который изведал все прелести свободного падения.