Михаил Лыньков - Миколка-паровоз (сборник) Страница 35

— А ну, голубчик, подойди ко мне поближе да расскажи подробней про хвост и про лапки…

Глянул на нее Гришка-Лисапед, сообразил, что не сдобровать ему, пустился наутек.

А бабушка Арина все поняла, как только дошло до ее слуха слово «парашют». И едва Янка переступил порог дома, как началось! Не говорила бабка, а рыдала слезами горькими, крупными, по горошине каждая. Падают слезы на бабкин клеенчатый передник, и щелчки по всему дому слышны.

— Какая несчастная судьба выпала Ваське! Красавец, умница, ласковый — и на тебе: загоняют его в небо, а оттуда он падает и разбивается… Васенька, соколик ясный!..

— Если б он соколиком был, то полетел бы — и все! — не выдержал Янка и вставил свое словцо в бабкину речь. И добавил масла в огонь, и взъелась бабушка Арина пуще прежнего, вспыхнула, загорелась вся. Откуда у нее те слова брались!

— Он еще огрызается! Он еще насмешки строит! Загубил кота, палач ты этакий, и не чешешься! Ладно, дай срок — ответишь ты за все свои злодеяния…

Молчит Янка, думает, как бы ускользнуть ему с глаз бабкиных, — да не только бабкиных, соседки собрались, сочувствие свое выражают, успокаивают бабушку Арину.

Но больше парашютную команду на все лады честят:

— До чего дошло: простыню не вывесишь! Отвернешься — и нет простыни, на парашюты изрезана!.. А юбка тети Моти! А парусиновые брюки дворника!.. Ну и летчики у нас объявились!..

А бабушке Арине про кота не забыть никак, слезы смахивает да свое приговаривает:

— Я его лелеяла-растила… От такусенького слепого несмышленыша до вот такого пышного красавца-кота! И умница Вася: сметану поставь на столе — ус не замочит! Послушный, не чета этим сорванцам!.. Поверите ли, вот стакан сметаны на подоконнике весь день стоял, так ведь даже не притронулся…

И вдруг за дверью слышится тихое-тихое:

— Мя-у… м-мя-у… мя-у…

Если б гром прогремел с чистого неба, меньше удивились бы жители нашего двора, чем этому робкому и жалостливому мяуканью. Я уж не говорю про бабушку Арину.

Та застыла на месте с широко разведенными руками и недоверчиво поводила головой: не ослышалась ли… Уши могли подвести старушку, но глаза — глаза ведь видят прямо перед собой белого кота Ваську. Проскользнул он в двери и, прихрамывая на переднюю лапу, важно зашагал по полу. Хвостом пушистым туда-сюда повел. К подоконнику приблизился, — прыжок — и принялся Васька за сметану.

А тишина стояла торжественная. Только и слышно, как лакает кот сметану.

В другой раз отведал бы кот бабушкиных подзатыльников, но в такой день бабка не нашла ничего другого, как сказать собравшимся соседкам:

— Видите! А что я вам говорила? Умница он у нас. И проголодался, бедненький. Ешь, ешь вдоволь… Но откуда же ты взялся, котик?

Бабушка Арина глядела на Ваську и глаза вытирала. И Янка тоже ничего не понимал. В последний раз он видел кота летящим над Днепром в клетке. А Гришка-Лисапед, который не утерпел и протиснулся в квартиру дружка, чтобы посмотреть, чем же все это кончится, хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Да ведь это Васька!

Вылакал кот стакан сметаны, облизнул свои гордые усы и, как ни в чем не бывало, стал ластиться возле бабкиных ног. Мурлычет, довольный такой, а на Янку даже не смотрит.

Тут вошел в переднюю Янкин отец. С чемоданчиком. Слегка усталый.

— Что за митинг у нас? — весело спросил он с порога. — Какое такое важное решение принимается?

— Да вот Васька наш вернулся, — чуть не прослезилась бабка Арина.

— А! Васька! Васька у нас молодчина, летное дело постигает вовсю! — И рассказал Янкин отец всем собравшимся, как встретил он кота, как опустился тот на палубу парохода живым и здоровым.

И тут Янка все понял. Стало ясно ему, каким образом была спасена жизнь бабкиного любимца. Простое дело: воздушный змей, лишившись управления с земли, превратился в своеобразный парашют, на котором и планировал кот Васька в клетке. И когда ребята готовы были горько оплакивать погибшего в бурных и глубоких волнах Днепра мурлыку, он преспокойно снизился на палубу пассажирского парохода. Правда, кое-кто на пароходе был напуган: представляете, посреди Днепра прямо с неба падает что-то такое, мяукающее истошным голосом. Больше всех негодовал капитан парохода:

— Ничего себе порядочки! А если каждый пассажир вздумает вот так прыгать без билета на пароход прямо с неба!..

Поскольку Янкин отец был в форме летчика, ему уступили дорогу к внезапному пассажиру, и все услышали обрадованное «м-мя-у!» Открыл Янкин отец ловушку-клетку и выпустил кота на палубу.

— Янкиных рук работа, — догадался он сразу. — Надо будет что-нибудь предпринять, иначе они и бабку Арину в небо запустят! Кружок какой-нибудь организовать, что ли…

С тем и вернулся он из командировки. А кот Васька опередил его, со всех ног кинувшись домой, к бабушке Арине.

Посоветовался Янкин отец с комсомольцами, и решено было устроить при аэродроме детскую станцию по изучению авиации.

И вскоре наши авиаторы стали непременными участниками всех соревнований по моделизму. Модели самолетов всех марок и систем, сделанные Янкой и его боевыми товарищами, были самыми надежными, самыми быстрыми, поднимались выше всех и летали дальше всех. И парашютным делом овладевали ребята нашего двора.

И двор вздохнул с облегчением. Простыни и юбки теперь спокойно сушились после стирок, им не угрожала больше воздушная стихия. Стихия теперь была организованной.

Описанные нами события стали для Янки всего лишь приятными воспоминаниями. Исполнилось Янке шестнадцать лет, и может он считать себя настоящим парашютистом. Не с каким-нибудь там бабкиным зонтиком, а с самым взаправдашним парашютом прыгал он с самого настоящего самолета.

Правда, прыжок был не совсем удачный. И могло это кончиться весьма плачевно для нашего Янки. Ему даже запретили прыгать с парашютом до тех пор, пока не достигнет он полного совершеннолетия. Но это не беда: до того полного совершеннолетия не так уж много остается.

Все чаще бывал Янка на аэродроме. И уже не, один раз летал на самолетах. И нисколечко ему не бывало страшно, даже на самых крутых виражах. И голова у него не кружилась ничуточки.

Куда больше интересовало Янку другое — манило его парашютное дело. Целыми часами мог он простаивать на летном поле и следить за тем, как садятся в самолет отряды парашютистов, как набирает самолет высоту, как распахиваются в нем люки и двери и оттуда друг за другом выпрыгивают отважные люди. И вдруг гирлянды парашютов расцветают сказочными цветами в голубом просторе неба. И раскачиваются понемножку парашюты, и плавно опускаются к земле. И смотрит на них Янка, и сладко замирает у него сердце, и хочется петь ему песню. А потом он бежит туда, где приземляются парашютисты, и помогает им складывать легкий и прочный шелк купола.

Есть на аэродроме особый ангар, в котором не «стоят самолеты. Тут расположены склад и укладочная, где готовят парашюты к прыжкам, проверяют их исправность, укладывают под строгим наблюдением инструкторов. Как выходной день, так сюда и спешит Янка. Он уже в совершенстве знает парашют. Завяжите глаза Янке, дайте купол со стропами, и он уложит парашют так, что даже самый взыскательный инструктор не придерется.

Укладка парашюта укладкой и останется. На этом Янка не останавливался. Не пропустил ни одного занятия по теории. И знал, как надо вести себя в воздухе при любом происшествии во время прыжка, как совершаются прыжки из «мертвой петли», из «штопора» и других фигур высшего пилотажа. И частенько парашютисты в ответ на чей-нибудь вопрос советовали обратиться к Янке, и Янка подробно инструктировал новичка.

Шутки в сторону: Янка и впрямь стал знатоком парашютного дела. И одного только недоставало ему — самостоятельного прыжка с парашютом с борта самолета. И как ни просил, ни уговаривал Янка начальника парашютной школы разрешить ему прыгнуть, ничего не получалось. Всегда повторялся один и тот же ответ:

— Мал ты еще, потерпи годика два, а там прыгай, сколько твоей душе угодно…

— Я ведь сотню парашютов уложил, а те, кто прыгает, и десятка не укладывали.

— Они взрослые. Вот уложишь тысячу парашютов, тогда и прыгай! — не то в шутку, не то всерьез говорил начальник.

Вот с того дня и потерял Янка покой: надо было ему уложить ровно тысячу парашютов. С год старался Янка, занося каждый парашют в свою записную книжечку, и докладывал чуть ли не каждый день отцу:

— Сегодня, папа, на восьмую сотню перевалило.

Отец посмеивался над Янкиным пристрастием к парашютам. Но, пошучивая, не забывал задать и вполне серьезный вопрос, проверял Янкины знания. Янка отвечал четко и уверенно.

И вот наступил долгожданный день, когда был уложен последний десяток из тех заветных парашютов. И появилась в Янкиной записной книжке выведенная красным карандашом цифра «1000».