Георгий Свиридов - Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага Страница 4

— Бомбы! — закричал на всю площадь милиционер. — Ложись!

Вовка не помнил, как очутился на земле. Один за другим раздались взрывы, от которых все задрожало.

Вовка попытался вскочить, но тут же почувствовал, как кто–то грубо прижал его к земле. По синему рукаву рубахи он догадался, что это милиционер.

— Пустите! — заорал Вовка, силясь высвободиться. — Пустите!

— Лежи, паршивец! Убьют. — Милиционер еще сильнее придавил его к земле. — Закрывай голову!

В то же мгновение огромные окна станции осветились ослепительно ярким светом, словно внутри ее зажгли мощные прожекторы, и следом раздался оглушительный взрыв.

Вторая бомба разорвалась на площади, в гуще повозок и машин, среди притаившихся на земле беженцев. Вовку ударило воздушной волной и засыпало землей… Он больше не слышал ни грохота рвущихся бомб, ни криков раненых, ни беспорядочной стрельбы, ни рева бомбардировщиков, которые проносились над станцией, расстреливая из пулеметов безоружных людей…

Очнулся Вовка от тяжести, которая невыносимо давила его. Все тело ныло, болела ссадина на колене. В горле першило, хотелось пить. Вовка открыл глаза. Бомбежка кончилась, самолеты улетели. Он попытался освободиться от милиционера, который почему–то все еще лежал сверху.

— Дядя, отпустите! — взмолился Вовка. — Мне тяжело!

Милиционер не шевелился.

Тогда Вовка схватил его за руку и с ужасом почувствовал, что крепкая мужская рука вдруг стала податливой.

Ему стало страшно. Он хотел крикнуть, но слова застряли в пересохшем горле.

Собрав остатки сил, Вовка высвободил одну ногу, потом другую и, двигая плечами, выполз из–под милиционера. Сел рядом, отдышался. В ушах стоял неприятный звон. Бессмысленно посмотрел на милиционера: на его голове, около уха, темнели сгустки крови.

Подошли два красноармейца. Один из них присел на корточки, осмотрел милиционера.

— Готов, — сказал он усталым голосом. — Наповал. Помощь уже не нужна.

Стонали раненые. Несколько человек тушили горевшую автомашину. На телеге сидела колхозница и, плача, прижимала к себе малыша, того самого, который так аппетитно уплетал домашний пирог и запивал молоком из бутылки. Только волосы у него из белокурых превратились в красные. «В крови! — с ужасом подумал Вовка. — Его убили!»

У разбитой повозки сидела толстая женщина и перевязывала платком ногу девочке лет десяти. Рядом валялась зеленая кастрюля с пробитым дном, из которой женщина поила Вовку.

Вовка медленно повернулся к станции. Он боялся туда смотреть и не мог не посмотреть. Сердце сжалось. На месте здания стояла одна полуразвалившаяся стена, валялись груды кирпича и штукатурки, из–под них торчали обугленные балки. Над развалинами поднимался черный едкий дым.

— Мама! — закричал Вовка. — Мама!

И побежал к дымящимся развалинам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

в которой полк выходит из западни

Майор Батурин разжал одеревеневшие пальцы и, отпустив ручки пулемета, выглянул из–за зеленого, исцарапанного пулями и осколками бронированного щитка. Метрах в двадцати от окопа валялись трупы в серо–зеленых мундирах, а вдалеке, пригибаясь к земле, торопливо убегали одинокие фигуры. Туполобый танк с черным крестом на башне уткнулся носом в кювет и чадил густым дымом в вечернее небо.

— Кажется, последнюю отбили, — сказал майор охрипшим глухим голосом, как бы рассуждая сам с собой. — Ночью атаковать не решатся.

Беспорядочная стрельба постепенно стихала. Из окопов стали подниматься усталые, потные, посеревшие от пыли и копоти бойцы, кое–кто из них пытался улыбаться. Долговязый Ромашев, второй номер пулеметного расчета, заложил два пальца здоровой руки в рот и выразительно присвистнул. Вторая рука была забинтована до локтя. Это он в разгар атаки вылез из окопа со связкой гранат и подбил немецкий танк.

Радость победы, пусть небольшой, как пишут в сводках местного значения, но все же победы, подняла настроение бойцов. Ведь это был настоящий первый бой, который они вели! В течение нескольких дней батальон отступал, догонял свой полк. Не было боеприпасов, продовольствия, раненых приходилось нести на руках. Прошлой ночью, наконец, соединились с полком. Батальону отвели боевой участок. Майор Батурин приказал бойцам, шатавшимся от усталости, срочно рыть окопы.

— Дальше ни шагу!

Всю ночь трудились и бойцы и командиры. А утром гитлеровцы пошли в атаку. Они бешено рвались вперед. Любой ценой, но только вперед. Фашисты знали, что за окопами русских начиналась хорошая дорога, которая шла через заболоченные, непроходимые леса и выходила на Минское шоссе.

На этом маленьком участке огромного фронта фашистам так и не удалось продвинуться ни на метр. Бойцы майора Батурина отбили пять атак. Даже тяжело раненные, те, кому, может, осталось жить несколько часов, и те улыбались бескровными губами, шептали друг другу:

— Слышь, отбили!..

— Теперь скоро не сунутся…

— Пятую отбили… Молодцы…

Солнце медленно опускалось за дальнюю кромку леса. Ядреный, настоянный на хвое и лесных цветах воздух, вобрав в себя прогорклый запах порохового дыма и горечь обугленных деревьев, стал густым и душным.

Наступило короткое затишье. В чаще леса раздались робкие голоса птиц. В болоте заквакали лягушки. Где–то под ногами у Батурина застрекотал кузнечик. Петр Антонович сделал шаг в сторону, чтобы случайно не наступить на него.

— Запел! — чернявый боец улыбнулся пересохшими губами. — Тоже жить хочет.

В окоп спрыгнула девушка в красноармейской форме, с большой санитарной сумкой через плечо.

— Раненые есть?

Она была совсем юная, щупленькая. Батурину показалось, что ей лет пятнадцать. Увидев майора, она лихо вскинула руку и, отрапортовав по всей форме, спросила:

— Разрешите идти?

Батурин кивнул. Санитарка пошла по окопу. Работы предстояло много. Бойцы сами помогали бинтовать раны, но упрямо отказывались покидать окопы и идти в полевой госпиталь. До майора то и дело доносились возбужденные голоса бойцов:

— Из–за такой царапины ты хочешь меня уложить в лазарет. На, гляди!

Батурин улыбнулся. Хорошие бойцы в его батальоне! Первый же бой показал это. Трудно, но держаться умеют.

Чуть припадая на раненую ногу, подошел коренастый Ильинков, командир взвода.

— Здорово вы их, товарищ майор! Наповал косили! Я честно говоря, думал, того… конец. Фашисты в двадцати шагах, пулеметчик и его помощник убиты, я ранен… Взял гранату и приготовился дать последний салют. А тут рядом «та–та–та!». Оглядываюсь — вы! Ну, тогда я размахнулся и ту последнюю гранату…

— А почему вы не в госпитале? — остановил его красноречие Батурин.

— Так я туда и не ходил, товарищ майор! — Ильинков пожал плечами. — Перевязали на командном пункте, и я обратно сюда. Мне в госпиталь нельзя, поймите, товарищ майор, — закончил он, виновато глядя на Батурина.

Батурин еще раз обошел окопы. Как он и предполагал, потери были значительные. Тяжело раненных отправляли в тыл, убитых относили в братскую могилу — глубокую воронку от авиационной бомбы. Среди убитых Батурин увидел Таращенко, командира пулеметного расчета. Он лежал на боку, неестественно запрокинув голову и остекленевшими глазами смотрел в вечернее небо.

Батурин молча снял фуражку. Еще вчера, пробиваясь к своим, Таращенко шел впереди, на могучих плечах нес станковый пулемет и веселыми прибаутками подбадривал товарищей, изнуренных длительным переходом по топким болотам и лесным зарослям. Как он радовался, когда, наконец, вышли к своим!

— Товарищ майор! Разрешите обратиться?

Батурин оглянулся. Позади стоял высокий красноармеец с перевязанной рукой.

— Срочно к командиру полка, товарищ майор!

Штаб полка размещался в невысоком бревенчатом доме, стоявшем в стороне от дороги, в густом сосновом бору.

Нагнув голову, майор Батурин шагнул в низкую дверь. В тесной комнате стоял полумрак. Из–за стола, на котором лежала раскрытая карта, поднялся полковник Кармазинов, плечистый, рослый, с пышными светлыми усами.

— Садись, Петр Антонович, тебя дожидаемся, — сказал он усталым голосом и показал на место рядом с собой.

За столом на длинных скамейках сидели командиры батальонов: высокий жилистый начальник штаба подполковник Щетковский и грузный, похожий на боксера–тяжеловеса комиссар полка Емельянов. Лица у всех были хмурые.

— Докладывай обстановку, — Кармазинов кивнул начальнику штаба.

Тот встал, поправил пенсне и, водя тупой стороной карандаша по карте, быстро рассказал о том, что делается на позициях полка, каковы резервы. Из его доклада можно было сделать вывод, что позиции полка неплохие и, несмотря на превосходящие силы врага, полк может еще несколько дней продержать оборону до подхода подкрепления.