Людмила Одинцова - Приключения Пуха на Земле и в Космосе Страница 4

11. Как я упал в подвал

Весна наступила на удивление жаркая. Я все дни проводил на теплом крылечке. За спиной у меня была входная дверь нараспашку, занавешенная полупрозрачной тряпочкой, за ней – коридор, в котором был подвал. В подвале хранилась всякая ерунда – картошка какая-то, морковка и еще много невкусно пахнущих вещей. Но зато из подвала тянуло прохладой, если Мама открывала дверцу в полу.

Я придумал себе такое развлечение: если не спеша заходить в дом, за морду цепляется занавеска, и все вокруг становится таким неясным и расплывчатым, как будто идешь под водой или в тумане. Идешь-идешь, а тюль все ползет и ползет по морде, пока не соскочит. И получается, что ты вынырнул из воды или вышел из тумана.

Ходил я так туда-сюда, из коридора на крыльцо и обратно, с туманной занавеской на носу. Представлял себя исследователем морских глубин. Нос приходилось задирать высоко, чтобы занавеска сползала медленно и постепенно. А Мама взяла и открыла подвал. А я не знал. И вдруг как влечу в открытый люк! Сначала даже испугался. Но потом вспомнил, что я собака не простая, а летающая, и тихонько спланировал на кучу пахнущей мокрой пылью картошки. Мне даже понравилось.

Тут я услышал крики:

– Ой, мамочка! Пушок упал! Разбился! – и плач.

Это Девочка Люда заглядывала в подвал и громко рыдала. Я видел в светлом прямоугольнике вверху ее лохматую голову. Люда так горько плакала, что я тоже начал плакать. Так мне ее жалко стало.

Прибежала Девочка Ира, спустилась вниз по лестнице, взяла меня на руки и сказала дрожащим голосом:

– Живой!

А я очень сильно разжалобился, мне жалко было и Девочек, и себя заодно. Я громко скулил и никак не мог остановиться.

Меня положили на матрасик, осмотрели, ощупали всего, пошевелили моими лапами и хвостом.

– Он, наверное, ногу сломал, – сквозь слезы сказала Люда.

– Или руку, – добавил Папа.

Мама сказала:

– Посмотрите, с ним все в порядке, он просто испугался.

– Сейчас мы проверим, – сказала Ира и подсунула мне под нос конфету «Белочка».

Я сразу же перестал плакать. «Белочку» я очень люблю, она хрустит на зубах, как будто там внутри кусочки разноцветного стекла.

– Видите, аппетит у него не пропал, – обрадовалась Ира. – Только ему все равно нужен покой и тщательный уход.

Весь вечер мне не давали вставать, чесали пузо и принесли ужин прямо в постель. Это было приятно.

Потом мне даже пришлось немножко похромать на заднюю лапку, чтобы меня дольше жалели. Только я все время забывал, на какую лапку я должен хромать, и хромал то на левую, то на правую, а то на обе сразу. Потом я забыл окончательно и больше не хромал.

Что полезного я вынес из этого происшествия – это то, что, оказывается, для полета мне не обязательно лаять, можно просто упасть в какую-нибудь яму или свалиться с чего-нибудь высокого.

12. Враг в пианино

Девочки ходили не только в обычную школу. Еще они учились музыке в школе музыкальной. Мама это называла «дети должны получать всестороннее развитие». Поэтому в доме стояло пианино. Это был гигантский, очень громкий черный блестящий ящик. Соседка Марковна, когда пришла вечером в очередной раз жаловаться на то, что Люда не поздоровалась, Ира сорвала цветок с клумбы, а я оставил кучку возле Соседкиного крыльца, протиснулась в комнату и сказала:

– О! У вас такой замечательный инструмент! «Беккер», наверное?

– Да нет, что вы! – сказала Мама. – Обыкновенная «Лира».

– Лирус вульгарис, – добавил Папа.

Марковна еще раз оглядела комнату и разочарованно ушла.

А у меня с этой «Лирой обыкновенной» давно были свои счеты. Дело в том, что в ее темной зеркальной поверхности время от времени появлялась незнакомая собака. Да какое там – время от времени! Каждый раз, когда я проходил мимо и косился в сторону пианино, она тоже нагло шлепала вдоль черной стенки и смотрела на меня. Эта таинственная собака появлялась ниоткуда и исчезала в никуда. Когда я на нее рычал, она тоже скалила зубы. Мне приходилось все время порыкивать на нее, чтобы знала свое место и не высовывалась.

Как-то я слышал, Девочка Люда сказала:

– Посмотрите! Пушок рычит на свое отражение! – и все засмеялись.

Но это неправда. Я видел свое отражение в зеркале, там был действительно я – беленький, с блестящими черными глазками и кудрявой челкой. А эта собака похожа на привидение – серая, расплывчатая, бредет беззвучно, как тень, и смотрит на меня внимательно. Как тут не зарычать!

Однажды я увидел эту загадочную тварь издалека, не выдержал и так на нее разлаялся, что полетел нечаянно. Хорошо, что я вовремя опомнился и не пошел на вираж; вокруг люстры на глазах у всей семьи. Плохо, что я вовремя опомнился и сбросил высоту. Поэтому я влетел на всей скорости под пианино и пребольно стукнулся лбом о его твердую стенку. В этот момент я успел рассмотреть своего врага поближе. Может быть, и правда, это тоже мое отражение? Вернее, отражение темной стороны моей души?

Домашние бросились меня жалеть. А я подумал: что бы они сказали, если бы заметили, что я летаю? Какое-то внутреннее чувство мне подсказывало, что лучше им не знать ничего.

13. Как я напугал Марковну

В нашем дворе росло много цветов. Они цвели на клумбах почти круглый год. Осенью – пионы, астры и георгины. Весной – розы, фиалки, анютины глазки. Летом – тигровые лилии и еще маттиола – меленькие невзрачные голубые цветочки. Мама говорила:

– Маттиола так чудесно пахнет после заката!

У меня отличный нюх, но мне все-таки кажется, что мясной фарш пахнет лучше.

Цветы росли и пахли, а я, как мог, удобрял и окучивал их. Даже зимой я о них заботился. Пока не появилась Соседка Марковна. Ей почему-то очень не понравилось, что я ухаживаю за цветами. Может быть, она никому не доверяла и хотела удобрять цветы сама?

Марковна, казалось, все время за кем-нибудь следила. Она следила за мной, когда я гулял во дворе. Стоило мне забраться на клумбу, она стучала в окно или выбегала на крыльцо и бросала в меня комочки земли, ветки и мелкие камешки.

Однажды она швырнула в меня веником. Тот угодил прямо в розовый куст. Вечером Соседка Марковна нажаловалась Папе и Маме, что я поломал розы. Как обидно! Этот веник весил в три раза больше меня! Даже если меня зашвырнуть в середину розового куста, я не поломаю ни одной колючки, такой я маленький и легкий.

Еще Соседка следила за Девочкой Людой, чтобы рассказывать Маме, что Люда залезает на деревья, заборы или крыши. Следила за Девочкой Ирой, чтобы потом говорить Маме, что ей не нравятся Ирины подружки… Девочки злились, Мама нервничала, Папа читал газету.

В конце концов я решил Марковну проучить. Выбрав подходящий момент, когда Соседка заняла наблюдательный пост у окошка, я убедился, что она меня хорошо видит, приветливо махнул хвостом и полез на клумбу. В самые заросли каких-то редких цветов под морским названием «дельфиниум». Марковна вскочила и стала тарабанить в окно. А я быстренько разбежался и полетел к ней. Сел на открытую форточку и спросил:

– Что такое, бабуля?

Конечно, я спросил не по-человечески, а по-своему, по-собачьи:

– Гав-гав-рр-р-гаф?

Но Марковна охнула, вылила на стол чай, бросила в меня пирожным (оно прилипло к стеклу) и закричала:

– Караул! Боже ж мой!!!

Я спорхнул с окна и полетел домой, ждать развязки. Но Соседка вечером жаловаться не приходила. И на следующий день тоже. А когда наткнулась на меня во дворе, прошептала:

– О господи, я схожу с ума! – и даже ничем в меня не бросила, а поспешила домой.

14. Как меня разоблачили

Я всегда тщательно следил за тем, чтобы никто не видел моих полетов. Кроме Соседки Марковны в тот самый раз, о котором я рассказал. Я не хотел, чтобы мои домашние считали, что сходят с ума, и кричали: «Караул!» Но однажды я попался на горячем.

Подвела меня обычная невнимательность. Я отрабатывал свободное парение с трамплина средней высоты. Это значит – забирался на Людин столик для занятий и шлепался с его края. То есть это сначала я просто шлепался, но постепенно научился легко планировать со стола и облетать всю комнату по периметру, или, если сказать проще, – вдоль стенок.

Я заходил уже на четвертый круг, когда почувствовал, что на меня смотрят. Девочка Люда пришла из школы на целых два часа раньше и теперь с восторгом и открытым ртом наблюдала за моими упражнениями! Я ляпнулся на пузо, закрыл глаза и ждал, что Люда испугается и закричит. А она ужасно обрадовалась, подхватила меня на руки, закружилась и запела:

– И никто не зна-а-а-ет, что наш Пушок лета-а-а-ет!

Вот что значит крепкая детская психика. Девочка Люда даже и не подумала сходить с ума, как Марковна. Не стала прятаться от меня и пить валидол, а обрадовалась. Она поставила меня на стол и стала подпихивать к краю: