Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун Страница 4

И мне так захотелось разглядеть ребеночка, добычу этих зверей во образе человеческом, что я встал из-за ук­рытия, прижался к скале и вдруг, не сдержавшись, в глу­пой своей храбрости крикнул в сторону Дунов. Двое тут же развернулись на месте. Один направил мушкет туда, откуда донесся крик, но его напарник сказал, что это, должно быть, привидение, и посоветовал беречь порох. И не знали в тот миг ни они, ни тем более я, что в один прекрасный день это «привидение» обложит их черное логово со всех сторон и разрушит его до основания.

Когда опасность миновала, Джон Фрай, все еще дро­жавший от страха, подошел ко мне и сердито сказал:

— Из-за твоей глупости, Джен, моя молодая жена мог­ла остаться вдовой. Кто бы тогда позаботился о ней и сы­нишке? Дать бы тебе хорошего тумака, чтобы ты слетел от­сюда прямо на Тропу Дунов, да уж ладно, Бог с тобой...

Вот и все, что сказал Джон Фрай, вместо того, чтобы возблагодарить Господа за чудесное спасение. Упреки его я выслушал молча, потому что мне самому было ужасно стыдно за свой проступок. Вскоре мы разыскали Пегги и Смайлера, мирно щипавших траву неподалеку.

Когда мы подъехали к дому, отец не вышел мне навст­речу, хотя собаки подняли такой лай, что он не мог не до­гадаться о моем прибытии. И снова мне почудилось, что в доме неладно, и сердце мое замерло, и мне стало трудно дышать. Никто не зажег фонаря на стене у коровника, ни­кто не прикрикнул на собак: «Тихо, вы, расшумелись!», ни­кто не воскликнул: «А вот и Джон приехал!»

Может быть, в доме гости, подумал я, те, кто заблудил­ся на вересковой пустоши. Такой уж у моего отца харак­тер: путника, потерявшего дорогу, он не оставит даже ради собственного сына. Почувствовав ревность и обиду, я на­щупал в кармане новую трубку, которую купил для него в Тивертоне, и решил, что он ее не получит до утра.

Нет, что-то тут не так, подумал я. Шестое чувство подсказывало мне, что в доме сейчас только свои. Я ступил на порог и вошел в дом. Никто не сказал мне, что отца нет в живых, но я уже знал это, и, зная, не проронил ни слезин­ки. Я молча спустился в подвал, где хранились дрова, и никто не остановил меня, не промолвил ни слова, и я ос­тался один, наедине со своим горем.

Наверху было тихо, но внезапно там раздался шум, и с каждым разом он становился все громче. Это, сидя друг возле друга, плакали мать и сестра. Это плакали самые до­рогие для меня люди, и все же в ту минуту я был не в со­стоянии видеть даже их, и я сидел один, в темноте, до тех пор, пока они не позвали меня, потому что им нужна была моя помощь по дому.

Глава 4

Матушка посещает Долину Дунов

Дуны из Беджворти убили моего отца в субботу вече­ром, когда он возвращался домой с рынка в Порлоке [9]. Он был не один: рядом с ним скакали еще шесть фермеров. Это были рослые, сильные мужчины, и никто из них не был пьян, все, как говорится, в здравом уме и твердой памяти. Внезапно у них на пути встал незнакомый всадник. Он был высок, могуч и вооружен до зубов, и фермеры сразу поняли, что перед ними — один из Дунов. Трясясь от страха, все шестеро безропотно отдали ему свои кошельки.

Один только мой отец, подняв над головой тяжелую дубину, бросился на разбойника. Тот ловко увернулся и, при­шпорив коня, сделал вид, что отступает. Отец рванулся вдогонку, но разбойник издал вдруг пронзительный свист, и не успел отец остановить коня, как вдруг, словно из-под земли, выросла — верховые и спешенные — целая дюжина Дунов. Но отца это не обескуражило. Он был так силен и дрался так яростно, что перевес в стычке был даже какое-то время на его стороне. Четверо злодеев, бездыханные, уже валялись на земле, остальные, повернув коней, броси­лись наутек, и тогда тот, что стоял в отдалении, где отцов­ская дубина не могла его достать, прицелился из пистолета и выстрелил. А дальше... Язык не поворачивается про это рассказывать.

Когда Смайлер прискакал домой, вся спина его была залита кровью. Отца нашли на следующее утро: он лежал мертвый на вересковой пустоши. Так моя матушка стала вдовой, а дети ее — сиротами. Нас у нее было трое, но она не могла рассчитывать на нас, потому что мы были еще слишком малы и сами нуждались в ее заботах.

Я, Джон Ридд, был самым старшим, и я сразу понял, что главная ответственность за будущее нашей семьи ляжет на мои плечи. Сестричка Анни была на два года младше меня, и еще у нас была маленькая Лиззи.

И вот теперь, когда я вернулся домой и узнал о тяжкой потере, — кажется, еще ни один мальчик на свете не любил своего отца так, как я любил своего,— матушка моя совер­шила нечто такое, что во всей округе ее сочли просто су­масшедшей. В понедельник утром, — отец лежал еще непо­хороненный, — не сказав никому ни слова, она отправилась пешком к тому месту, которое у нас называли Воротами Дунов.

Не было там, сказать по правде, никаких ворот, а был узкий проход между скал и тьма там стояла непроглядная. Часовой не выстрелил в матушку; ей только завязали гла­за, и кто-то, взяв ее за руку, повел вперед, а другой после­довал за ними, подгоняя ее сзади дулом тяжелого мушкета. Дорога была долгой и каменистой, — это все, что запомни­ла тогда матушка. Потом с нее сняли повязку, и, оглядев­шись вокруг, она не поверила собственным глазам.

Она стояла в самом начале глубокой зеленой долины — правильный овал между гор — и скальный гранит высотой от восьмидесяти до ста футов плотно окружал это место со всех сторон. Около матушки журчала прозрачная горная река. Она выходила из-под земли и стекала прямо в доли­ну. На ее берегах росли трава и деревья, а далее, вниз по течению, по обеим ее сторонам стояли одноэтажные дома, сложенные из камня, и первый из них — потом выяснилось, что в нем жил сам глава рода — представлял собой нечто вроде двойного жилища, крылья которого были соединены деревянным мостом, переброшенным через реку. Матушка насчитала четырнадцать домов, и чутье подсказало ей на­правиться в тот, что резко отличался от остальных. Что и говорить, дивная картина открылась взору моей матушки, и казалось, что в безмятежной этой долине, где всеобщий покой и тишину нарушали только бег и журчание воды, должны были жить мирные, простые люди, занятые обыч­ным человеческим трудом,— но не было здесь ни единого честного дома: в каждом жили убийцы.

Двое разбойников проводили матушку вниз по крутым и скользким ступеням, вырубленным прямо в скале, и довели до дома главаря. Дрожа от страха, она встала у порога, ре­шив, несмотря ни на что, выложить все, что было у нее на душе.

Но, подумалось вдруг ей, кто это дал мне право, мне, жене простого фермера, задевать этих высокоблагородных людей только потому, что людская молва сочла их убий­цами ее мужа? (Дуны действительно были из древнего ари­стократического рода, и в Эксмуре об этом знали стар и млад.)

И тут она снова устремилась мыслями к покойному му­жу, снова вспомнила, как он, здоровенный, веселый и бо­родатый, обнимал ее своей крепкой рукой, как он нахва­ливал ее жареную свиную грудинку,— и слезы снова по­катились градом из ее глаз.

В этот момент на пороге дома показался высокий ста­рик — сэр Энсор Дун. На руках у него были рукавицы са­довника — ни дать ни взять, обыкновенный труженик, хло­почущий по хозяйству — но его упрямо сжатый рот, его пронзительные глаза, его горделивая осанка и в особеннос­ти его властный голос говорили о том, что этот человек — не простой смертный.

Он взглянул на матушку большими черными глазами, и она невольно сделала перед ним реверанс.

— Добрая женщина, ведь вы не из наших? Кто привел вас сюда? — спросил он с таким участием и доброжела­тельностью, что после всего пережитого матушка усмотре­ла в его манерах скрытую издевку.

— Мерзавцы! Негодяи! Головорезы! Я пришла, чтобы спросить с вас за своего мужа!

Гнев душил матушку, и она больше не смогла произнести ни слова, и лишь с ненавистью взглянула на своего со­беседника.

- Сударыня,— сказал сэр Энсор учтиво — ибо джентльмен всегда джентльмен, даже если это джентльмен с большой дороги, — сударыня, прошу прощения, но я плохо вижу. Если бы не это, я, возможно, сразу узнал бы, с кем говорю. Но как бы там ни было, если мы захватили вашего мужа в плен, мы освободим его без выкупа.

На сей раз вежливость сэра Энсора растрогала матуш­ку, но при этом окончательно выбила ее из колеи.

- Дайте мне немножко поплакать,— жалобно попросила она.

Сэр Энсор понял, что не угадал, зачем пришла матуш­ка. И пока она всхлипывала, он осторожно расспросил ее, в чем дело, и, узнав, что у нее убили мужа, не рассердил­ся, когда она вновь разразилась рыданиями, а дал ей вво­лю выплакаться.

— Видит Бог, сэр Энсор,— сказала матушка,— я не хо­чу ни на кого возводить напраслину. Но я потеряла мужа — лучшего из всех, каких Господь когда-либо посылал женщине — и я знала его с той поры, когда он был вам по пояс, а я — по колено.