Борис Ряховский - Как Саушкин ходил за спичками Страница 4

Но где же следы альпинистов? Нет следов! Стало быть, великан похватал их, рассовал по карманам! Прочь, прочь отсюда!

Недалеко убежал Саушкин от пустого палаточного городка.

Его окликнули громовым голосом:

— Эй, парень, погоди!

Другой бы побежал во весь дух, а Саушкин поплёлся. Плёлся, уныло говорил сам себе:

— Мне не убежать, я себя знаю.

Плёлся, ждал: догонит великан, возьмёт двумя пальцами — и в пасть, тёмную и глубокую, как ущелье. А после выплюнет пуговицы и облизнётся.

Тут Саушкин задел ногой обо что-то такое, что зазвенело и загудело. Взглянул — под ногами у него гитара.

— Гляди под ноги-то! — закричали на него детским голоском. — Ишь, чуть мою гитару не раздавил.

Саушкин склонился и увидел, что на гитаре сидит человек величиной с бутылку. Одет человечек в брезентовую штормовку с капюшоном — какие носят альпинисты. За спиной рюкзачок. На ногах у человечка горные ботинки с железными зубчиками, на груди мегафон.

— Тише… — зашептал Саушкин, — за мной охотится великан.

— Я на острове хозяин, снежный человек, — ответил человечек. — А ты кто?

— Я Саушкин… Тише говори, — зашептал Саушкин, — великан тут где-то… только что позвал меня… Погоди, парень, говорит, от меня всё равно не уйдёшь.

— Это я тебя звал, — сказал снежный человек своим детским голоском.

— Ври, только тихо, — попросил Саушкин. Человечек щёлкнул кнопкой мегафона, ударил по струнам и оглушил Саушкина песней:

Лучше гор могут бытьТолько горы,На которых ещё не бывал!

Играть на гитаре человечек не умел. Вернее сказать, не мог: куда ему дотянуться до грифа. Он лишь водил рукой по струнам взад-вперёд, а когда разошёлся, сбросил ботинки, вскочил в носках на корпус гитары. Бил по струнам руками и ногами. В игре не было ни строю, ни ладу, но какая в том беда — всё заглушалось голосом человечка. Мегафон был включён на полную мощность.

— Как нет великана? Вон следы на снегу! — указал Саушкин в страхе.

Снежный человек не ответил, а поднял на спину гитару и понёс. Гитара была для него тяжела, время от времени он клал её на снег. Стало быть, отпечатки гитары толстяки принимали за след великана?

Саушкин озирался — а вдруг вылезет великан из-за горы? — и бубнил своё:

— А на скалах кто пишет?

— Я пишу, — ответил снежный человек.

— На такой-то высоте?

— Что мне высота, альпинисту!

Опять не верил Саушкин снежному человеку:

— А зачем пишешь на скалах?

— Для толстяков пишу, чтоб они учили альпинистские песни.

— А зачем им твои песни?

— Хочу сделать толстяков альпинистами. Сейчас ведь тоска одному. В сезон съезжаются альпинисты со всего света, я их на горы вожу, песни с ними пою. Хвалят, громко поёшь, говорят.

Так они добрались до палаточного городка. Снежный человек накормил Саушкина кашей. Сладкий крепкий чай, как положено у альпинистов, снежный человек налил в алюминиевую кружку. А когда гость выпил чай, снежный человек продел через ручку кружки брезентовый ремень и подал:

— Бери, Саушкин, кружку с ремнем. Дарю! От всего альпинистского сердца! А сейчас я тебе спою знаменитую песню «Эх, подружка, моя большая кружка».

— Некогда мне, — отмахивался Саушкин. Снежный человек вышел из себя:

— Ну что ты за человек! Сроду таких не встречал.

— Я неудачник, пошёл за спичками — и вот где очутился…

Саушкин рассказал о своих злоключениях. Достал кошелёк, показал копейку и закончил:

— Меня мама ждёт, я тороплюсь. Снежный человек скомандовал:

— Пиши маме письмо, вон у меня же здесь почтовое отделение. А когда подружишь нас с толстяками, мы отправим тебя домой.

Саушкин написал маме письмо: про остров со снежными горами, толстяков и снежного человека.

Снежный человек лизнул клапан конверта. Лизнул оборот марки. Поднял письмо и понёс его к почтовому ящику. Так несут лист фанеры: положил на голову и придерживал обеими руками. А Саушкин тихонько снял кружку на ремне, взял свой баллон — и прочь.

Добрался до берега, сел на баллон и отплыл. С горы снежный человек кричал ему в мегафон:

— Это не по-дружески! Это не спортивно!

Дул ветерок, подталкивал баллон с Саушкиным, подталкивал, и вдруг…

Старик-старичище

…И вдруг Саушкин увидел остров, а на нём избу с тесовой крышей, с узорными наличниками. За избой — ветряная мельница и амбар с тяжёлыми дверями, окованными железом.

Саушкин постучал в избу, а открылась дверь амбара. Выглянул оттуда старик. Драная рубаха, борода помелом, взгляд дикий, и галоши на босу ногу.

— Ага! Дождался помощничка! — сказал старик, схватил Саушкина и втянул его за собой в амбар. Закрыл изнутри окованную дверь, а ключ — на пояс.

Оглянулся Саушкин: страшно-то как, земляной пол изрыт, свет плохой, а по углам черно. Саушкин зашептал:

— Мне домой надо.

— Найдём клад, отпущу, — ответил старик злорадно.

— У меня не выйдет, — зашептал Саушкин. — Я неудачник, пошёл за спичками, а вот где очутился…

— Нашёл отговорку! Я тебя ещё неудачливее!

Вот что рассказал старик.

— У меня никакой техники, всё деревянное, природное. Из моей муки хлеб натуральный.

Плывут заказчики:

«Смели без газу, без атому, без электричества».

Мелю, а серебряные рубли в горшок складываю.

Вся моя жизнь нарушилась в один день. Явился страшный зверюга. Зубы щучьи, хвост по песку волочит, весь в чешуе, а ноги кривые с когтями.

— Крокодил, что ли? — прошептал Саушкин.

— Во-во, он самый, знать-то! А усы в разные стороны.

Саушкин засомневался:

— Усов у крокодила не бывает.

— А у этой образины до земли висели, — сказал мельник. — Ночью поскреблась в дверь и говорит человеческим голосом:

«Отдавай-ка мне своё серебро, старик!»

«Не отдам», — говорю.

«Не отсидишься за запорами, дойму!»

Жалко мне серебра, сил нету, ведь полнёхонек чугунок. Сижу, гляжу на него, жду зверину. Думаю, спрячу чугунок — отступится: на что я ей без серебра? Снёс чугунок в амбар и закопал под порогом.

Сижу, думаю: придёт зверина, скажет:

«Давай сюда чугунок».

А я ей:

«А нету чугунка. Сроду не бывало».

Зверина мне:

«А под порогом что?»

Выкопал я чугунок из-под порога, закопал его в углу.

Сижу, думаю: придёт зверина, скажет:

«А давай-ка сюда чугунок».

А я ей:

«Нету серебра, не бывало».

А зверина мне:

«А в углу что у тебя закопано?»

Выкопал я чугунок, закопал его под стеной.

Сижу, жду зверину, думаю: придёт зверина, скажет:

«А давай-ка сюда чугунок».

Я ей:

«Нету у меня серебра и сроду не бывало».

А зверина мне с издёвкой:

«Под стеной-то чего закопал?»

Я за лопату и давай скорее копать под стеной. А там пусто! Мама-мамочка, под какой же стеной закопал, в каком месте?

День рыл, другой. Нашёл пустой чугунок.

Серебра в нём как не бывало!

Я опять за лопату. Нашёл один-единственный рубль. Опять рою денно и нощно, нахожу опять рубль. Ходит серебро под землёй, манит, а в руки не даётся. Из амбара боюсь выйти — рою и рою, света белого не вижу. Уж не знаю: в своём ли я уме.

Перед сном происходил у них в избе такой разговор.

— Я тороплюсь, мама ждёт со спичками, а я тут трясусь от страха перед звериной и землю рою, — говорил Саушкин. — Хоть бы письмо ей написать. Дедушка, почему у вас на острове ни почтового ящика, ни телефона?

Мельник сердился:

— Не надо мне ни почтового ящика, ни телефона, ни селивистера.

— А что это такое — селивистер?

— Ну, ящик такой, с ручками, который показывает. Простуда от него одна.

Саушкин возражал:

— Как это — простуда от телевизора?

— А так! Как он заработает, открывай форточку, чтобы звуки вылетали, не засоряли воздух в избе. Тут и просквозит!

Однажды, когда они перелопачивали землю в амбаре, пробегала у Саушкина под ногами мышка с серебряной монетой в зубах. Саушкин поймал её: вот кто серебро перепрятывает с места на место!

Он отнял монету, а мышку отпустил. Просунул монету в замочную скважину. Подвёл мельника к двери, показал: дескать, что-то блестит там.

— Вот оно куда убралось! — воскликнул мельник. Он снял с пояса ключ, открыл дверь.

Мельник рыл яму за порогом амбара и не видел, как Саушкин подхватил баллон и побежал к берегу.

Вновь Саушкин плыл на своём баллоне, плыл навстречу несчастьям. Вдруг услышал Саушкин…

Коварная усатая старуха

Вдруг услышал Саушкин:

— Угощаем холодным лимонадом, даём дельные советы! Отправляем в путешествия…

Голос становился громче и громче. Наконец Саушкин увидел островок. У причала — лодка, посреди островка — голубенький павильон с вывеской:

«Лимонад — минеральные воды. Все виды услуг».

Саушкин вылез на причал. Взял баллон под мышку и пошёл к павильону. Может, здешние хозяева помогут вернуться домой?

За прилавком сидела старуха, она смотрелась в зеркало и водила под носом электробритвой. Рядом стоял магнитофон и вещал: