Юрий Збанацкий - Тайна Соколиного бора Страница 40

— Молодцы! А мы сторожим, — вздохнул часовой и попросил: — Махорочки не дашь? У ребят без курева уши пухнут.

— Почему же не дать… А что тут у вас? Командир дома?

— Командир выехал, а комиссар здесь.

Сани двинулись дальше. Виктор думал, что на этом их путь окончился, но время шло, светало, а мимо по-прежнему проплывали лес, поляны, кусты. Лошади едва плелись. Не дремали только ездовые; все остальные спали, как будто они находились не на двадцатиградусном морозе, а в хате, у горячей печки. Один Леня Устюжанин бодрствовал.

Через некоторое время они въехали во двор. Виктор очень удивился, увидев под ветвистыми соснами много саней и стойла, в которых рядами стояли лошади.

В отряде не спали. Конюхи быстро приняли коней. Бойцы неохотно вылезали из саней, сладко зевая и потягиваясь. По едва заметной тропинке они направились в лагерь. Леня, который за всю дорогу не прикорнул и на мгновение, хоть и не спал уже трое суток, шел пошатываясь. Он будто боялся, что не устоит перед искушением лечь тут же в снег и заснуть непробудным сном.

Узенькая, как нитка, дорожка вползала куда-то в непроходимую чащу. Хотя утренний туман уже разошелся и везде пробивался плотный молочный свет, Виктор не мог заметить ничего, кроме деревьев и снега.

— Десять!

— Четыре!

Протоптанная сотнями ног дорога стала шире и тверже. Перед глазами неожиданно возникло какое-то строение. Виктор заметил его не сразу — только тогда, когда на белом снегу стали отчетливо заметны доски и двери. Длинный низкий барак был весь занесен снегом. Откуда-то потянуло дымом, приятно запахло жильем. И как ни был Виктор поражен всем, что видел, он невольно зевнул, и глаза его на минуту закрылись.

Партизаны подошли к соседнему бараку. Из черной железной трубы густо валил дым.

Устюжанин остановился и обратился к своим товарищам:

— Немедленно спать! Через минуту вернусь — только доложу начальству. Виктора положите, хорошенько накройте шубой.

Вошли в темные сени. Кто-то зажег карманный фонарик, кто-то отдернул висевшее у входа одеяло, и на Виктора пахнуло теплом.

Это был барак партизан-подрывников. Они сами его построили, сколотили просторные нары для сна, сложили жаркую печь.

Виктор, как завороженный, оглядывал комнату. Спящие сладко храпели, и у него начали слипаться веки. Кто-то дал ему шубу с подкладкой из волчьего меха и указал место у печки. Мальчик упал на мягкую постель из душистого сена и сразу почувствовал себя совсем обессилевшим. Глаза Виктора закрылись, и теперь уже ничто не смогло бы его поднять на ноги.

«Я партизан!» мелькнула мысль, и сразу же над ним запел ветер, загудели сосны, тихо качнулись сани, а лошади бежали безостановочно, казалось — не вперед, а назад.

«Отчего это они едут назад, дядя?» хотел спросить Виктор, но язык совсем не слушался его, а тело сковал сон.

Комиссар

Проснувшись, Виктор с удивлением осмотрел незнакомое помещение и, вспомнив, куда он попал на рассвете, счастливо улыбнулся.

В небольшое окно пробивался бледный свет, но в бараке было почти темно. Ничего не разглядев, мальчик пополз к окну.

— Выспался, орел? — услышал он голос над собой.

Виктор поднял голову. На верхних нарах, свесив ноги, сидел Устюжанин.

— Выспался, дядя Леня!

Устюжанин спрыгнул вниз:

— Хорошо мы поспали, Виктор! Богатырским сном, семь часов подряд. А теперь умываться! У нас это делается просто: снежком. Не боишься?

Озноб охватил Виктора, когда он вспомнил, как вчера стоял на снегу босой. Но он храбро ответил:

— Ну, подумаешь, побоюсь я снега! Я на снегу и спать бы мог.

— Смотри, какой молодец! Тогда марш умываться! А потом пойдем в мастерскую. Я тебе, брат, такую шинель достану, офицерскую! Одна на весь отряд такая шинель будет. И сапоги тоже, и шапку…

— Мне бы буденновку!

— Можно и буденновку. И жить будешь с нами, подрывниками. У нас ребята, знаешь, первый сорт! Один смелее другого.

— А оружие вы мне дадите?

Устюжанин, набрав в руки снегу, задумался:

— Оружие?..

Покрасневшими руками он мял комок мягкого снега и не торопился с ответом.

— Ну, хоть небольшое… хоть самый маленький пистолетик! Я хочу фашистов бить.

— Ого-го! — захохотал Леня, с удовольствием растирая руки снегом:. — Да ты храбрый!

— А мне что? Стану у дороги, когда фашисты поедут, наведу на них пистолет и выстрелю. И не один раз, а выпущу все пули из пистолета, поубиваю всех, а сам убегу… Вы знаете, дядя, какой я быстрый!

Устюжанин чуть не падал со смеху. Виктор, маленький, коренастый, в широкой фуфайке, сопел носом, все время поправляя наползавшую на глаза непомерно большую фуражку. Леня увидел, что он даже и не думает умываться.

— Ты что же? Говорил, что и спать можешь на снегу, а сам и прикоснуться к нему боишься?

— Да как же быть? Видите, рукава какие!

Действительно, рукава фуфайки свисали чуть ли не до колен.

Вероятно, считая, что дал исчерпывающий ответ, мальчик снова спросил:

— Так как будет с пистолетом?

— Да как тебе его дать, если ты умываться не хочешь?

— Я не хочу?

Глаза мальчика сверкнули, он решительно сорвал с головы картуз, снял фуфайку и рубашку и, голый до пояса, стал рядом с Леней. Они оба фыркали, бросая друг в дружку снегом.

— Ну теперь я вижу, что ты парень хоть куда! — сказал Леня. — Останешься с нами. Когда мы пойдем на железную дорогу, будешь барак стеречь. Сделаем тебя завхозом.

— Не хочу я завхозом! Мне бы оружие…

Они вбежали в барак, и Леня стал растирать своего подопечного полотенцем.

В это время их позвали к комиссару.

По дороге к штабу Устюжанин на ходу поправлял ремни на груди. Он так спешил, что Виктор еле поспевал за ним.

— Смотри ж, по всей форме! — приказал Виктору Леня, на минутку остановившись у порога одной из землянок, и толкнул дверь.

— Разрешите, товарищ комиссар?

— Заходите.

— Командир диверсионно-подрывной группы старший сержант Устюжанин явился по вашему приказанию.

— Здравствуйте, товарищ Устюжанин!

— Здравия желаю!

Из-за широкой спины вытянувшегося перед комиссаром Устюжанина с любопытством выглядывал Виктор, мявший в руках свою большую фуражку.

Последние дни комиссар был болен. Возвращаясь после одной операции, он едва не утонул, и теперь его знобило. Он лежал в постели, закрытый одеялами и полушубками. Но и во время болезни он занимался делами отряда.

— Командир отряда вечером выехал в Соколиный бор. Берите свою группу и немедленно выступайте в этом же направлении. Там предвидится боевая операция, а у командира мало людей.

— Есть, товарищ комиссар!

— Не задерживайтесь ни минуты. До свиданья!

Устюжанин козырнул и направился к выходу, но потом, круто повернувшись, запросто обратился к комиссару:

— Вот этот хлопец, Михаил Платонович, орел! Отдайте его нам на воспитание.

— Хорошо, посмотрим.

Устюжанин быстро вышел из штаба, а «орел» проводил его таким взглядом, точно хотел полететь за ним.

Комиссар внимательно разглядывал нового партизана. Начальник штаба, оторвавшись от работы, тоже смотрел на мальчика. Виктор, красный от волнения и снежного душа, переступал с ноги на ногу, шмыгая носом и поглядывая своими синими глазенками то на начальника штаба, то на комиссара.

— Садись, Виктор. Так тебя, кажется, зовут?

— Так, — тихо ответил мальчик.

— Сколько тебе лет? Да ты садись, садись!

Виктор осторожно сел на круглый чурбан, заменявший стул.

— Я забыл, дядя, было мне уже одиннадцать или только будет. Но, наверное, уже было.

Комиссар на минуту умолк, внимательно вглядываясь в мальчика. Он напомнил ему сына, вот такой же синеглазый сорвиголова. И тому тоже должно было исполниться одиннадцать. Комиссар поймал себя на том, что он уже не помнит, сколько лет исполнится сыну в этом году. Его молчание Виктор понял по-своему.

«Сердитый какой! Лучше б уж отпустил… Леня куда веселее, тот свой парень», подумал он и перевел глаза на начальника штаба. Но и тот молчал. Виктор вздохнул.

— Как же ты к нам попал, Виктор? — наконец спросил комиссар. — Где твои родители?

Виктор шмыгнул носом и, часто моргая глазами, стал объяснять:

— Мой отец — большой генерал, на фронте, а мать — летчица. Она с Гризодубовой летает. И отец и мать в армии, а я в Киеве был, у бабушки. Бабушка умерла, а я тогда — в партизаны. Я долго искал…

— Вот как! — удивился комиссар. — А как твоя фамилия?

— Тимошенко Виктор, перешел в третий класс.

Комиссар улыбался одними глазами. Начальник штаба снял очки.

— Хорошие у тебя родители! — похвалил комиссар.

Виктор просиял:

— У моего отца орденов — на всю грудь. И у мамы два: Красная Звезда — еще во время революции ей дали, и орден Ленина.