Даниил Аль - Дорога на Стрельну Страница 40

Папа Шнитов посмотрел на полковника, но ничего, кроме растерянности, в его глазах не увидел. Лицо полковника было белее снега. Кадык у него двигался вверх и вниз.

— Не придавайте значения, товарищ дивизионный комиссар, — вымолвил с трудом полковник Хворостин.

— Ах, не придавать значения?! — На лице инспектора появилась злорадная усмешка. — Это, видимо, ваш излюбленный метод руководства, полковник, — не придавать значения!

Л. нагнулся к личному делу Папы Шнитова, быстро перелистал его и, найдя то, что искал, поднёс дело чуть ли не к самым глазам полковника.

— Вот рапорт старшего лейтенанта Щербачева на ваше имя. Он перечисляет здесь различные проступки своего коллеги Шнитова. А вот резолюция, наложенная на рапорте. Подпись, правда, неразборчива.

— Моя здесь подпись, — не заглядывая в дело, сказал полковник.

— И что же вы тут начертали? Разбираете?

— Разбираю. «Не придавать значения».

— Вот я и говорю: не придавать значения фактам — ваша система.

— Разрешите доложить. — Полковник поспешно встал. Поднялся с места и Папа Шнитов. — Я усмотрел в этом рапорте личные счёты. Рапорт написан офицером, который сам хотел занять должность замполита той самой роты, куда был назначен старший лейтенант Шнитов.

— А какое это имеет значение, — спросил инспектор, — личные тут счёты или не личные?! Факты, изложенные в рапорте, вы проверили?

Полковник молчал.

— Ясно, не проверили… Шнитов! Где живёт ваша мать?

— Жила в Ленинграде.

— А где она сейчас?

— На том свете. Умерла в тысяча девятьсот тридцать третьем году.

— И это ясно. Значит, вы, полковник, разрешали старшему лейтенанту Шнитову дважды в месяц навещать старушку на том свете? Так получается?

— Никак нет. Я не знал…

— Нет, вы знали. В рапорте ведь об этом написано. Значит, знали, но решили «не придавать значения» тому, что старший лейтенант Шнитов водит вас за нос.

Полковник молчал.

— Я же не для себя, — начал было Шнитов. — Я чтоб бойцам своим помочь к семьям…

— Потом будете оправдываться! — оборвал его Л. — В рапорте сообщается, что вы занимались самым настоящим очковтирательством.

— Вот уж никогда…

— Занимались! Всех бойцов до единого в письмах к их родственникам охарактеризовали как лучших в роте солдат. В число лучших попал и такой нерадивый солдат, как некий Пантюхов…

— Пантюхов погиб за Родину, товарищ дивизионный комиссар. Значит, он герой, как и все павшие в бою, которым в каждом приказе Верховного Главнокомандующего воздают славу!

— Прекратите демагогию, Шнитов! Было это или нет с письмами?!

— Было… Я хотел как лучше…

— Чего вы добивались таким образом — это понятно. Хотели задёшево нажить у солдат авторитет добренького дяди! И это вам удалось! Знаете небось, как вас все кличут, в том числе и рядовые? Папа Шнитов. Докатились! Это называется политработник! В армии! Во фронтовой обстановке! Для чего политработникам даны воинские звания?! Чтобы солдаты их в глаза и за глаза называли «Дядя Федя», или «Милый Вася», или «Папа Шнитов»?! Как на дворе или возле пивнушки?! И вы это тоже знали, полковник?

— Знал.

— И по своему обыкновению, не придали значения?

— Виноват…

— Да, виноваты. Но зато среди «художеств» этого Папы Шнитова есть факт, которому вы значение придали. Только совсем не то, какое надо было ему придать.

Инспектор перевернул лист личного дела. Вслед за рапортом старшего лейтенанта Щербачева был подшит номер армейской газеты с фотографией Охрименко и Щукина и со стихами Степана Пули.

— Ну, что же, — сказал инспектор, — с редактором газеты я отдельно поговорю. Безобразие! «И доставлен ими в плен штаба вражеского член». Тоже мне литература!.. Но как могло случиться, что в тыл врага был послан воинствующий сектант, прямо заявивший, что не желает защищать Родину от фашистов?! Это же вообще… Это же полная потеря бдительности!

— А как же в гражданскую? — спросил Папа Шнитов. — И офицеров бывших, и буржуйских сынков разных на территорию белых посылали… И тех же попов… Умели видеть, кому можно доверить, и не боялись.

— А сколько было предателей среди всех этих бывших? Сколько раз они обманывали наше доверие?! В гражданскую войну у нас опыта было мало ещё. Почему из этого вы не сделали нужного вывода? Почему смотрите назад, по старинке размышляете?! Вы пошли на авантюру, которая могла очень плохо кончиться. А начальник политотдела, вместо того чтобы отстранить от должности такого политработника, не нашёл ничего лучшего, как нахваливать его перед строем роты!

— Разрешите доложить, — снова подал голос Папа Шнитов.

— Ну, что ещё? Что вы ещё можете сказать? Факты сами за себя говорят, а вы хотите по каждому вопросу митинговать. Тоже по примеру гражданской войны?! Ну, что ещё?

— Всякое дело вернее всего по результатам судить… А ведь рота у меня хорошая… Дисциплина… И настроение… И боевые показатели… А баптист этот Щукин «языка» привёл и не убежал никуда… Воевать стал хорошо… А если все это под углом кляузы рассматривать… так оно, конечно, все в чёрном свете вымазано будет…

— Ну, хватит, Шнитов, свои заслуги расписывать. Скромнее надо быть, скромнее. Судить вас надо за ваши «художества», а вы тут заслугами размахиваете…

— Судите, если виноват…

— Так вот, Шнитов. Учитывая ваш возраст, участие в гражданской войне и малое образование, считаю возможным ограничиться в отношении вас одной мерой — отстранением от политработы.

— А вот это не в вашей власти, товарищ дивизионный комиссар, — сказал Папа Шнитов с такой твёрдостью в голосе, что полковник Хворостин посмотрел на него с удивлением и страхом. Ему подумалось, что Папа Шнитов сошёл с ума.

Л. вскочил с места и упёрся кулачками в стол.

— Ах, не в моей власти?! — вскричал он. — Ну, хорошо, поглядим. Рядовым пойдёшь на фронт! Завтра же будет приказ о разжаловании!!!

— Вот это в вашей власти, — спокойно согласился Папа Шнитов. — Что ж, пойду рядовым… А от политработы меня может отстранить только фашистская пуля… Если вот сюда… — Папа Шнитов ткнул себя пальцем в грудь против сердца.

Дивизионный комиссар Л. сдержал своё слово. От должности замполита Папа Шнитов был отстранён. Угрозу разжаловать в рядовые Л. приводить в исполнение не стал. Довольно мягко он поступил и с полковником Хворостиным. По его указанию полковник был переведён в другую армию Ленфронта с незначительным понижением на должность начальника политотдела бригады.

Замполитом в роту капитана Зуева был назначен старший лейтенант Щербачев. Тот самый, который хвалился тем, что умеет брать в ежовые рукавицы, и который написал на Папу Шнитова кляузу, оставленную в своё время без внимания полковником Хворостиным и не оставленную без внимания дивизионным комиссаром Л. Этим его назначением лучше всего было подтверждено то, что полковник Хворостин был прав, когда предпочёл ему Папу Шнитова. Новый замполит не сумел наладить сколько-нибудь нормальных отношений с командиром роты. Капитан Зуев не мог ни минуты спокойно с ним разговаривать даже на людях. А наедине, как передавалось по «солдатскому телефону», не раз называл его сукиным сыном. Трудно сказать, так ли это. Старший лейтенант Щербачев стал писать на капитана Зуева рапорт за рапортом, но ни в одном из них на такое не жаловался. Не завоевал он авторитета и у бойцов. Не прошло и двух месяцев, и старшего лейтенанта Щербачева, как не сумевшего наладить деловых отношений с командиром, из роты убрали.

Папу Шнитова перевели в соседнюю дивизию, где назначили командиром стрелкового взвода. Несколько раз приходил он навещать «свою» роту. Передавал приветы через Николая Максимилиановича, с которым тоже где-то встречался. А потом, зимой, дивизию, в которой он служил, перебросили на Ораниенбаумский плацдарм.

В январе сорок четвёртого две дивизии, стоявшие раньше по соседству под Пулковом и Пушкином, двинулись навстречу друг другу — одна из-под Пулкова, другая из-под Ораниенбаума. В день снятия блокады передовые роты обеих дивизий встретились в заснеженных полях под Ропшей. Тысячи бойцов и командиров, проваливаясь в снег, размахивая автоматами и винтовками, подбрасывая в воздух шапки, нестройно крича «ура!», размазывая по лицу рукавицами неудержимые слезы, бежали навстречу друг другу. Многие бойцы роты капитана Зуева надеялись встретить в эти радостные минуты Папу Шнитова. Некоторым даже казалось, что они видят его среди бегущих им навстречу. Происходило так потому, что почти все набегавшие издалека выглядели полными: у каждого под шинелью была надета телогрейка. И шапки на всех были такие, в какой в прошлую зиму ходил Папа Шнитов. Из-за глубокого снега каждый бежал, неуклюже переваливаясь, что тоже помогало «увидеть» то в одном, то в другом бегущем навстречу Папу Шнитова. Но никому из бойцов роты капитана Зуева, знавших Папу Шнитова, встретить его тогда не удалось. Никому из них не довелось его встретить и когда-либо потом.