Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна Страница 5

– Что же заставляет их бесчинствовать таким об разом?

– Да вот именно это самое трение лампы или коль ца. Они должны повиноваться тому, кто занимается этим делом, и выполнять все, что он прикажет. Если он велит им выстроить дворец в сорок миль по фасаду из бриллиантов чистейшей воды, наполнить его леденца ми, или тянучками, или чем-нибудь иным в этом роде и принести туда дочь китайского императора, чтобы повелитель их мог на ней жениться, – они обязаны вы полнить его приказание, и притом не позже восхода солнца на следующий же день. Затем, если ты раздобудешь себе такую лампу или кольцо, то можешь приказать духам перевозить тебя вместе с дворцом куда тебе вздумается, из одного конца света в другой.

– Должно быть, эти духи совсем безмозглые дураки, – возразил я своему атаману. – Ведь им было бы гораздо выгоднее оставить такой дворец себе, вместо того чтобы таскаться с ним по свету, исполняя чужие капризы. Если бы я был одним из духов, меня на верное не удалось бы оторвать от собственных моих дел и вызвать к какому-нибудь болвану, который потирает сукном старую жестяную лампу.

– Ты все вздор мелешь, любезнейший Финн. Если бы ты был духом, то должен был бы явиться волей или неволей, как только тебя вызвали трением твоего талисмана.

– Да ведь я был бы тогда ростом с самое большое дерево, а толщиною примерно с церковь. Ну, что же! Если бы мне непременно пришлось явиться, я задал бы вызвавшему меня человеку такую трепку, что он невзвидел бы света Божьего, и отобрал бы у него свой талисман.

– Знаешь что, Гек Финн, с тобою не стоит говорить о подобных вещах. Ты в них понимаешь ровно столько же, сколько свинья в апельсинах!

Дня два или три я размышлял обо всем этом и затем решил произвести опыт. Раздобыв старую жестяную лампу и железное кольцо, я ушел в лес и принялся тереть их поочередно шерстяной тряпочкой до тех пор, пока пот начал литься с меня градом. Я хотел построить себе дворец и продать его, но эти расчеты оказались ошибочными, так как духи не по желали ко мне явиться. Тогда я решил, что все рас сказы про них были чистейшей ложью милейшего моего Тома Сойера. Впрочем, быть может, он и сам верил в своих арабов и слонов, но на меня лично они производили совершенно явное впечатление питомцев младшего класса воскресной школы.

Глава IV

Медленно, но благонадежно. – Гек и судья. – Суеверие.

С тех пор прошло три или четыре месяца, насту пила настоящая зима. Все это время я почти ежедневно ходил в школу, выучился порядочно читать и малую толику писать. Мне была известна даже таблица умножения от «единожды один – один» до «шестью семь – тридцать пять». Дальнейшего я ни за что не мог вызубрить, даже если бы мне было суждено жить столько же лет, сколько Мафусаилу, и все время не сходить со школьной скамьи. Я в математике не силен и никаких дел с нею иметь не желаю.

Сперва школа была для меня ненавистной, но мало-помалу я к ней привык, и оказалось, что я могу ее выносить. Если она слишком уж мне надоедала, я от нее отлынивал. Тогда на другой день мне устраивали порку, которая производила на меня каждый раз очень хорошее впечатление, так как я чувствовал себя после нее гораздо веселее и бодрее. Чем дольше я посещал школу, тем легче становилось для меня туда ходить. Я начал как будто привыкать к жизни у вдовушки, так что меня там уже менее коробило, чем прежде. Правда, мне казалось еще довольно обременительным жить в доме и спать в постели, но до наступления холодов я время от времени уходил украдкой по ночам в лес и спал там до рассвета. Это доставляло мне в некотором роде облегчение. Прежнее житье-бытье нравилось мне все-таки больше, но я начинал немножко любить и нынешнее свое житье. Вдовушка говорила, что я медленно, но благонадежно продвигаюсь вперед и веду себя очень удовлетвори тельно, так что у нее нет никакого основания очень беспокоиться за меня и стыдиться.

Однажды утром я по нечаянности опрокинул за завтраком солонку и тотчас же схватил щепотку соли, чтобы перекинуть ее себе за левое плечо, дабы пред отвратить угрожавшее мне бедствие. Мисс Ватсон, си девшая как раз напротив, помешала мне выполнить эту необходимую процедуру, воскликнув: «Прочь руки, Гекльберри! Ты совсем не умеешь держать себя за столом». Вдовушка за меня заступилась, но тем не менее я знал как нельзя лучше, что это само по себе не могло отвести неминуемое несчастье. После завтра ка я тотчас же вышел из дома, так как чувствовал себя не в духе. Дрожь пробегала по всему моему телу, когда я задавал себе вопрос: действительно ли стрясется надо мной теперь беда и в чем именно она будет состоять? В некоторых случаях удается предотвратить такую беду теми или иными способами, но я знал, что на этот раз они неприменимы, а потому даже не пытался прибегать к предохранительным мерам. Впрочем, хоть я и был в очень подавленном состоянии, но все-таки внимательно всматривался во все окружающее, ожидая, что вот-вот сейчас со мною случится что-нибудь ужасное.

Спустившись в палисадник, я по ступенькам пере лаза перебрался через высокий забор на улицу. Земля была покрыта пластом свежевыпавшего снега толщи ною, по крайней мере, с дюйм, и на этом снегу я увидел отпечатки чьих-то следов, выходившие из соседней каменоломни. Человек, оставивший после себя следы, подошел к перелазу, постоял некоторое время около него, а затем удалился, идя вдоль садовой ограды. Мне показалось странным, отчего он не зашел в дом, если уже дошел до перелаза? Я никак не мог разъяснить себе это обстоятельство, но оно очень меня интересовало, так что я уже собирался пойти по следу, но предвари тельно нагнулся, чтобы обстоятельно его рассмотреть. На первый взгляд я не заметил ничего особенного, но вслед за тем мне бросилось в глаза изображение креста на левом каблуке сапога. Гвозди с большими шляпками были вколочены в каблук таким именно образом с целью отгонять бесовское наваждение.

В следующее мгновение я поднялся и устремился бегом вниз с холма, оглядываясь временами назад. Я не приметил, впрочем, позади себя никого и ничего подозрительного и благополучно добрался до дома судьи Татчера. Увидев меня, он спросил: «Что с тобой, мой мальчик? Ты совсем запыхался. Ты, может быть, пришел получить проценты со своего капитала?»

– Нет, сударь. Разве мне причитаются какие-нибудь проценты? – осведомился я.

– Да, за первое полугодие. Срок наступил как раз вчера вечером. Тебе следует получить более ста пяти десяти долларов, т. е. целое состояние для мальчика твоих лет. Не лучше ли будет положить эту сумму на проценты вместе с твоими шестью тысячами, потому что если ты возьмешь ее теперь себе, то, разумеется, промотаешь?

– Нет, сударь, я не расположен мотать деньги. Мне не надо ни процентов, ни капитала. Я бы желал, чтобы вы взяли их себе. Я хочу отдать вам все: и шесть тысяч долларов, и причитающиеся за них про центы.

Он с изумлением глядел на меня, как будто не понимая в чем дело, но под конец спросил:

– Что бы это могло значить, милейший мой мальчик?

– Пожалуйста, не расспрашивайте меня, сударь. Сделайте только милость, возьмите от меня эти деньги, – ответил я ему.

– Странно, очень странно! Что же такое случи лось? – продолжал осведомляться судья.

– Пожалуйста, возьмите себе мои деньги и не спрашивайте меня ни о чем, так как вы избавите меня этим от необходимости лгать.

Подумав немного, судья сказал:

– Гм! Кажется, что я понимаю теперь суть дела. Тебе надо продать все твое имущество. Так будет не в пример вернее! Ну, ладно. Я его у тебя куплю.

Написав несколько строк на листке гербовой бумаги, он прочел мне вслух содержание написанного и сказал:

– В документе значится, что ты уступаешь мне все твои имущественные права за условленную цену, которую и получил сполна. Ну, теперь изволь получить с меня доллар и подписывайся под документом.

Я подписался и ушел.

Упомянутый уже Джим, негр девицы Ватсон, был счастливым обладателем комка свалявшейся шерсти. Этот комок, толщиной в кулак, был извлечен из четвертого желудка быка и оказался талисманом, обла дающим волшебными свойствами. Джим утверждал, что там сидит дух, которому известна вся подноготная. Я пошел вечером к этому негру и рассказал ему, что мой папаша, без сомнения, вернулся, так как я собственными глазами видел на снегу его следы. Мне теперь желательно узнать, чего ради он вернулся и собирается ли он здесь остаться. Джим вытащил свой комок шерсти, побормотал над ним, поднял его вверх и уронил на пол. Он шмякнулся довольно крепко на пол и откатился всего лишь на какой-нибудь дюйм. Проделав раза два то же самое и с тем же самым успехом, негр стал на колени, приложил ухо к клубку шерсти и начал прислушиваться. Это оказалось, однако, бесполезным. Клубок молчал и, по словам Джима, не был расположен говорить. При этом он объяснил, что его талисман частенько отказывается открывать будущее, если не получит соответствующего денежного вознаграждения. Я сообщил Джиму, что у меня имеется старая истертая фальшивая монета в четверть доллара, которая никуда не годилась, так как медь уже слегка виднелась сквозь тонкий слой накладного серебра. Впрочем, если бы даже медь и не просвечивала, монету никто бы не принял, так как она стала слишком уже жирной на ощупь и каждый сразу мог бы догадаться, что она фальшивая (я решил в уме своем ничего не говорить про доллар, полученный от судьи). Может быть, впрочем, что комок шерсти согласится принять эту монету, так как, пожалуй, не сумеет отличить ее от настоящей серебряной. Джим понюхал поданный ему мною квартдоллар, попробовал на зуб, потер и объявил, что постарается всучить монету комку шерсти, выдав ее за настоящие деньги. Он объяснил, что он разрежет сырую картофелину, положит в нее фальшивый квартдоллар и продержит его там всю ночь. К следующему утру меди совсем не будет видно. Монета перестанет быть жирной на ощупь, и не только комок шерсти, но и жители нашего местечка, не задумываясь, примут ее за настоящую. Я и сам знал, что с помощью картофеля можно до биться такого результата, но в данную минуту как-то упустил это из виду.