Михаил Водопьянов - Полярный летчик Страница 51

– Это он вас не подпускает, потому что вы чужой, а с нами он ласковый, – заметил Коля.

– Давайте, ребята, пари держать, что никому из вас не удастся его погладить, – сказал я уверенно.

Ребята громко засмеялись.

– Да я его в санки запрягу, и он повезёт меня куда угодно! – с гордостью заявил Петя.

– Хорошо, – согласился я, – если вы его погладите, покатаю вас на самолёте.

Мальчики недоверчиво посмотрели на меня: они, наверное, подумали, что я шучу.

Мы молчали минут пять. Каждый думал свою думу. Я стал уже сомневаться в том, что выиграю пари, но вспомнил, что и повара, который его всегда кормил, мишка сегодня утром не подпустил к себе.

На зимовке за небольшой загородкой к стене склада был привязан прочной цепью большой медвежонок. Петя первым подошёл к нему. Мишка со злым рёвом бросился на мальчика и острыми когтями распорол бок его оленьей кухлянки. Петя словно кошка отпрыгнул в сторону. На рёв зверюги прибежали бортмеханик моего самолёта и повар зимовки.

– Ну, кажется, выиграл пари, – засмеялся я. – Ну что, Петя, ты ведь самый смелый, один на старого медведя ходил, а молодого мишку испугался!

– Пари мы проиграли, – сказал удручённый Коля. – Но я хотел бы знать, что это с ним случилось?

– Вероятно, подрос и вот диким становится, – заметил Петя.

– Совсем он не дикарь! – запальчиво ответил Коля. – Я по глазам вижу – с ним что-то стряслось. Наверное, в лапу гвоздь или острая проволока попала.

– Он ещё, чего доброго, сорвётся с цепи, – опасливо пробормотал Петя. – Давай лучше застрелим его, а шкуру отдадим дяде Мише, он её выиграл…

– Дяде Мише я отдам другую медвежью шкуру, – перебил его Коля. – А вот что с мишкой случилось, я хочу знать.

Коля не спускал глаз со зверя, подходил к нему всё ближе, заглядывая на него то справа, то слева.

Вдруг на лице его появилась улыбка.

– Нашёл! – радостно закричал он. – Это мы сами виноваты – надели ему жёсткий ремень на шею. А шея-то выросла и потолстела. Ремень надо ослабить. Эх, и, повар-то не догадался…

– Ну, как же ты это сделаешь теперь? – спросил я мальчика.

– Трудно, – ответил Коля, – а сделать надо. Приведу отца и ещё кого-нибудь, накинем на мишку брезент, снимем ремень и выпустим – он и убежит.

– Убежит ли? – спросил механик.

– Конечно, убежит. Ему тогда не будет больно, он никого и не тронет.

– Ну, давайте сами попробуем, – решил я. – А ну-ка, сбегайте к кладовщику, пусть даст нам чехол от самолёта.

Пока механик ходил за чехлом, я и не заметил, как куда-то исчез «смелый» Петя.

Нас собралось четверо. Мы долго подкрадывались к медведю и, улучив момент, набросили на него крепкий брезентовый чехол. Всей нашей тяжестью мы прижали его к земле. Коля быстро расстегнул ремень-ошейник. По команде мы вскочили и отпрыгнули в разные стороны.

Мишка несколько секунд лежал спокойно, а потом рванул в ворота и бросился стремглав по снежной пустыне.

– Теперь его уж не поймаешь, – сказал повар. – Рад небось, что вырвался на волю.

Коля держал в руках ремень, снятый с медведя. Он был весь в крови.

– Если бы не это, – сказал он с сожалением, – я выиграл бы у вас, дядя Миша, пари…

На следующий день погода прояснилась. Я решил поднять ребят в воздух: ведь они совсем случайно проиграли пари. Колю искать долго не пришлось, а вот за Петей надо было посылать его приятеля два раза. Он не шёл, вероятно, потому, что ему было стыдно… Ребята остались очень довольны воздушным катанием. Когда мы шли с аэродрома мимо склада, я глазам своим не поверил: наш беглец мишка вернулся. Он с явным удовольствием уплетал вкусную еду, которую вынес ему повар в большой деревянной миске.

Товарищи терпят бедствие

Два самолёта – мой и другого полярного лётчика, Линделя, – выполняли задание разведывательного характера: мы должны были облетать большой северный район, чтобы установить, как организовать регулярное пассажирское и почтовое авиасообщение в этих краях.

Однажды в районе Анадыря, где по плану должны были сесть наши машины, мы попали в полосу сильного снегопада. Возвращаться обратно не было смысла, так как мы забрали на базе горючее до последней капли и ждать его было неоткуда.

Однако лететь вперёд тоже было нельзя: видимость ухудшилась, поднялся сильный ветер, самолёты стало резко бросать. Впереди – горы. С ними шутки плохи. Пришлось изменить намеченный курс и вместо удобного перевала идти в обход. Мы решили облететь горы ближайшими ущельями.

Но там нас поджидал такой встречный ветер, что самолёты почти стояли на месте.

Радист связался с Анадырем. Там ответили, что погода хорошая и нас ждут. Тогда, учитывая медленность нашего продвижения, мы радируем: «Запаздываем, прилетим ночью. Не жалейте керосина, жгите как можно больше костров. Если услышите звук мотора, сообщите, с какой стороны. Мы будем беспрерывно вас слушать. Боимся пролететь мимо».

Солнце село. Снегопад кончился. Мы шли на высоте тысячи двухсот метров. Настроение у меня поднялось. Предвижу скорую посадку. Хотел сообщить товарищу разговор с Анадырем, порадовать его, но на втором самолёте отказала рация. Он шёл всё время справа. С трудом в надвигающейся мгле я различал мутный профиль самолёта. Вдруг он стал резко снижаться, а через минуту я потерял его из виду.

Этого только недоставало! Что случилось? Отказал мотор? Но выяснять некогда, и я принимаю решение: лететь дальше. Лучше я сам потом буду разыскивать его, чем кто-то будет оказывать помощь нам обоим.

Сумерки быстро сгущались. Вскоре я уже шёл в сплошной темноте. Судя по времени, под нами должен быть Анадырский залив…

В конце концов я был счастлив, когда сел не в Анадыре, а на другом берегу залива – в Рыбкомбинате, работники которого тоже на всякий случай разожгли для нас костры.

За себя я был теперь спокоен. Но что случилось с моим товарищем?

Тут же я узнал, что не он один совершил вынужденную посадку. Мне рассказали, что два дня назад из бухты Провидения в Анадырь летели лётчик Масленников и штурман-радист Падалка. Они попали в пургу, и им пришлось сесть, не долетев километров сорок до Анадыря. К ним высланы нарты.

Настало утро, которого я дожидался с нетерпением, чтобы вылететь на помощь товарищам. Но об этом нечего было и думать. Началась пурга. Меня «успокоили» тем, что пурга здесь продолжается уже целый месяц. За всё это время было только полтора лётных дня: полдня, когда летел Масленников, и день, когда прилетел я.

Снегу нанесло столько, что едва виднелись крыши домов. Даже телеграфные столбы пришлось удлинять.

Мы с бортмехаником ужасно мучились. Становилось нестерпимо стыдно, что мы, люди, умеющие неплохо летать, имеющие в своём распоряжении прекрасную машину, сидим в тепле и бездействии, в то время как наши товарищи-лётчики, затерянные в снежных равнинах, под ударами ледяного ветра, ждут нашей помощи. Но что можно сделать! Двигаться с места в такую пургу – полное безрассудство.

К вечеру мой товарищ со своим бортмехаником, видно, починили рацию, так как прислали нам радиограмму:

«Сели благополучно, не долетая ста километров до Анадыря. Сидим на реке Анадырь. Вышлите посуду для подогрева воды. Дров не надо – есть кустарник. Причиной посадки явилось сомнение, хватит ли бензина».

Настроение у нас, конечно, сильно поднялось. Мой бортмеханик ещё пошучивал, что «они живут там как на даче»: он подсчитал, что у них с собой чуть ли не целый мешок мороженых пельменей, есть палатка и спальные мешки. «Пускай поправляются!» – весело заключил он.

Я тоже был уверен, что высланные за моим спутником нарты быстро доберутся и легко обнаружат его, поскольку он сидел на реке, а это отличный адрес для поисков. На душе стало легче.

А вот с Масленниковым дело было хуже. Посланные нарты вернулись, не отыскав его. Положение было серьёзно. Совершив вынужденную посадку, он радировал в Анадырь:

«Сели хорошо, самолёт цел. Сами здоровы. Находимся, по нашему исчислению, примерно в сорока километрах от вас, в шести–восьми километрах от берега залива, но, возможно, и несколько ближе. Точно определиться не можем. Горизонт закрыт облаками. Высылайте нарты. Завтра нас слушайте в четырнадцать часов».

Масленникову сообщили, что по указанному направлению высланы нарты, но на другой день от него пришла вторая радиограмма:

«Нарты не пришли. Живём в снежной берлоге, вырытой до самой травы. Продовольствия хватит дня на четыре. Вчера Падалка поднимался на сопку и пришёл к заключению, что мы находимся не там, где предполагали. Мы далеко от берега: километров шестнадцать–двадцать, а то и больше. В направлении от нас на двести тридцать градусов виден конец Золотого хребта, подходящего к Анадырю. Предполагаем, что находимся севернее Анадыря. Просим продолжать поиски».

Поиски Масленникова, конечно, осложнились из-за такой перемены «адреса».