Михаил Водопьянов - Полярный летчик Страница 59

Тысяча метров – ничего не видно. Девятьсот – ничего не видно. Восемьсот… Семьсот…

Люди прильнули к стёклам окон.

Сквозь облака мелькнул лёд, но мы не успели разглядеть его.

Шестьсот метров… Наконец!… Словно сжалившись над нами, облачная пелена разорвалась.

Под нами – крыша мира – полюс!

Насколько хватал глаз, тянулись ослепительные ледяные поля с голубыми прожилками разводьев. Казалось, беспредельная поверхность океана вымощена плитами самых разнообразных форм и размеров. Своими очертаниями они напоминали причудливые геометрические фигуры, вычерченные неуверенной, детской рукой. Среди них надо выбрать самую внушительную, гладкую и крупную «плиту» – льдину.

Все товарищи тоже заняты подыскиванием подходящей льдины.

– Михаил Васильевич, вот замечательная площадка! – кричит мне неистовым голосом кто-то.

– Погоди ты, здесь их много! – улыбаясь, отвечаю я. А сам волнуюсь: ведь опять самое главное впереди – как мы сядем?

Недалеко от разводья мне бросилась в глаза ровная площадка. На глаз – метров семьсот длиной, четыреста шириной. Сесть можно. Кругом этой льдины огромное нагромождение льдов. Судя по торосам, лёд толстый, многолетний.

Развернувшись ещё раз, я снова прошёлся над площадкой.

Штурман открыл нижний люк и приготовился по моему сигналу бросить дымовую ракету – определить направление ветра. Горит она всего полторы минуты. За это время надо успеть сделать круг и идти на посадку. Тут уж медлить нельзя.

Ракета сброшена. Развернулся против ветра и иду на малой высоте. Подо мной мелькают торосы – вот-вот задену их лыжами…

Сердце бьётся так, что кажется, будто у самолёта не четыре мотора, а пять.

Вот кончились торосы.

Самолёт мягко касается снега…

Мы на полюсе!

21 мая, одиннадцать часов тридцать пять минут.

Вот он, советский полюс, под нашими ногами! Растерявшись, мы молча обнимаем друг друга. А ещё через минуту в беспробудной, вековой тишине раздаётся громкое «ура» в честь нашей Родины.

Долго никто из нас не мог произнести первого слова. Наше напряжённое состояние рассеял начальник зимовки на полюсе Иван Дмитриевич Папанин. Он деловито притопывал ногой, проверяя, крепок ли лёд.

Тут все рассмеялись: рядом с Папаниным стоит тяжёлая машина в двадцать с лишним тонн весом, а он топает ногой!

И уже после этого взрыва смеха мы немного успокоились и стали говорить все разом. Что мы говорили, не помню. Мы победили! Мы завоевали полюс! Мы выполнили задание партии!

Это было счастье!

Возвращение в Москву

Прошло четверо суток, как флагманский воздушный корабль сел на Северный полюс. Погода установилась хорошая, непрерывно светит яркое солнце, которое в течение шести месяцев не заходит за горизонт.

В этот день у нас было праздничное настроение: к нам прилетел Молоков, а ещё через несколько дней – Алексеев и Мазурук. С прилётом товарищей наша экспедиция была в полном сборе. Механики стали готовить машины в обратный путь.

6 июня, когда все самолёты были готовы к отлёту, мы собрались, чтобы провести митинг. Начальник экспедиции профессор Шмидт поднялся на санки.

– Сегодня, – начал Отто Юльевич, – мы прощаемся с полюсом. Прощаемся тепло, ибо полюс оказался для нас не страшным, а гостеприимным, родным, словно он веками ждал, чтобы стать советским, словно он нашёл своих настоящих хозяев… Мы улетаем. Четверо наших товарищей остаются на полюсе. Мы уверены, что они высоко будут держать знамя, которое мы сейчас им вручаем.

Наступила торжественная минута.

– Научную зимовку на дрейфующей льдине в районе Северного полюса объявляю открытой! Поднимите флаги!

По алюминиевым мачтам взлетели вверх алые бутоны, и на конце одной мачты затрепетал Государственный флаг СССР.

Мы дали три ружейных залпа, крикнули громко «ура» и во весь голос вдохновенно запели «Интернационал».

Начала работать научная станция на дрейфующей льдине – «Северный полюс-1». С неё и ведётся счёт советским зимовкам на плавучих льдинах.

Через десять минут я отдал приказ запускать моторы. Простились с остающимися. И один за другим в воздух поднялись четыре самолёта, а на льдине остались четыре товарища.

Сделали над ними прощальный круг. Мы видели, как в стороне от палаток среди ледовых нагромождений стояли четыре чёрные точки. Товарищи махали нам руками, желая счастливого пути.

Несколько дней спустя из Москвы через Северный полюс в Америку пролетела краснокрылая птица. Самолёт вели Чкалов, Байдуков и Беляков. А ещё через несколько дней по этому же маршруту пролетели на таком же самолёте Громов, Юмашев и Данилин. Они пользовались сообщениями о погоде с Северного полюса – это облегчило им полёт.

Как только наши самолёты опустились на Рудольфе, мы сразу же стали готовиться к вылету в Москву.

Мы стремились теперь в нашу родную столицу, чтобы лично рапортовать партии и правительству о выполнении задания.

Но нас беспокоило, сможем ли мы сесть в Амдерме на лыжах. Из Амдермы сообщили:

«Единственное место, где могут сесть корабли на лыжах, – это коса, расположенная в одном километре от посёлка».

Вместе с тем предупреждали:

«Если через два дня не прилетите, снег окончательно растает».

И, как назло, на Рудольфе испортилась погода. Появился такой густой туман, что о вылете не могло быть и речи.

Ещё два-три дня, и нам придётся засесть здесь – ждать, пока прибудет ледокол с колёсами, а прийти он сюда сможет только в августе, когда растает лёд. Всё это нас никак не устраивало.

Прошло два дня. Амдерминцы нас торопили – ежедневно они подвозили на тракторах снег из оврагов и закидывали им проталины. Но яркое солнце быстро уничтожало плоды их работы.

Мы сидели в своих кораблях и глядели по сторонам, стараясь уловить где-нибудь хоть малейшее просветление. Ветра совершенно не было. На хорошую видимость никто не рассчитывал. Решили вылететь в тумане.

Алексеев выбрал наиболее благоприятное направление для взлёта с маленьким уклоном и, чтобы выдержать прямую, поставил через каждые сто метров красные флажки. Но по рыхлому снегу лыжи самолёта скользили очень плохо. Флажки кончались, а самолёт скорость не набирал. В тумане можно заехать в какой-нибудь обрыв. Пришлось вылет отставить. И только на пятые сутки туман немного приподнялся, видимость улучшилась.

Даю распоряжение срочно вылетать. И, как всегда, вырулил на старт и пошёл на взлёт. Флажки один за другим мелькают под левым крылом. Но машина не набирает скорости. Вот уже последний флажок – начинается большой склон, и только тут стрелка указателя скорости начинает показывать сперва шестьдесят километров, затем восемьдесят… девяносто… сто… сто десять… Ещё мгновение – и мы в воздухе!

Встреча самолётов назначена выше облаков, над островом Рудольфа.

Пролетая низко над зимовкой, я увидел между островами Рудольфа и Карла-Александра огромное яркое пятно – это в разрыве облаков светило солнце.

Чтобы не попасть в обледенение, я воспользовался этим окном и поднялся выше облаков.

Сверху мне был хорошо виден мыс Аук, и, ориентируясь по нему, я начал делать круги на высоте тысячи двухсот метров, поджидая товарищей: Сима Иванов сообщил им об этом разрыве и месте, где мы их ждём.

Прошёл час – товарищей нет. Я приказал радисту запросить, почему не поднимаются остальные самолёты. Ему ответили, что они ушли на взлёт, но над зимовкой ещё не пролетали.

Прошло полтора часа – товарищей нет.

Запросили ещё раз. С зимовки вторично ответили: «Три самолёта ушли на взлёт, но в воздухе их не слышно. Где они, в тумане не видно».

Что же делать? Решаю снизиться и пройти над аэродромом.

На острове видимость заметно ухудшилась, стояла густая дымка. То и дело попадая в нависшие космы облаков, я снова прошёл над зимовкой, взял направление на аэродром и, пролетая над ним, сквозь дымку заметил три самолёта.

Я понял, что мои товарищи из-за рыхлого снега не смогли взлететь.

Как тут быть? Лететь одному? Погода уж очень хорошая – в Амдерме ясно. Если не улететь сейчас, то придётся долго ждать парохода, который доставит нам колёса. Всё было за то, чтобы лететь в Амдерму.

Но как я полечу без товарищей? Нет, если уж суждено будет сидеть на Рудольфе, то лучше сидеть всем вместе. Принимаю решение идти на посадку, хотя это и очень обидно.

Садиться на такой перегруженной машине опасно. Можно было бы слить часть горючего через аварийные краны, чтобы облегчить машину, но я этого сделать не могу: на базе не оста-, лось ни одного килограмма бензина, и пополнить его будет нечем.

Решил, не сливая горючего, идти на посадку.

Вот уже подо мной ровный снег, слева мелькнул домик аэродрома. Убираю газ… И вдруг впереди вырастает самолёт Мазурука.

Я даю полный газ – все четыре мотора уверенно подхватывают мою машину. Резко тяну ручку на себя: «Ну, дружище, перетяни!» Ещё не потерявшая скорости машина легко, как хороший конь, берёт барьер.