Лев Прозоровский - Чужие ветры. Копье черного принца Страница 59

— Тогда зачем же существует археология? — подшучивали товарищи.

— Для того чтобы ученый, копаясь в старине, смелее утверждал права будущего.

В жизни — попадаются люди с характерами архивариусов, по странной случайности работающие в области разведки будущего. Сергей Петрович, напротив, был историком с пламенным темпераментом новатора. Он даже внешностью напоминал революционера начала девятисотых годов: длинные волосы, вдохновенное открытое лицо, ясные глаза за очками в тонкой металлической оправе, быстрота движений, без намека на суетливость, такая же точность и быстрота в восприятии окружающего.

И наряду с этим в Сергее Петровиче было много детского, чистого, восторженного…

Янка приходил к матери в музей довольно часто. Он ходил сюда еще до того, как сдружился с Генкой. Здесь в музее и было положено начало историческому знакомству с Сергеем Петровичем. Состоялось оно, надо сказать правду, не по Янкиной инициативе. Это маме хотелось, чтобы сын пристрастился к чему-нибудь путному, не бегал зря по улицам. А так как самым симпатичным и самым общительным тут был Сергей Петрович, то мама и познакомила Янку с ним. В момент знакомства сыну была дана характеристика, существенно отличающаяся от тех, которые приходилось слышать Янке от мамы в иной обстановке.

— Мой Янка — хороший мальчишка, — говорила мама. — Добрый и смышленый. Одна беда — отца у нас нет… Уж вы им займитесь, Сергей Петрович.

Сергей Петрович знал Янкину трагедию, видел, что мальчик очень болезненно переживает ее, и в разговорах старался не касаться этой темы. На первых порах отношение парнишки к Сергею Петровичу было сдержанным: практичный Янка не мог всерьез восторгаться человеком, живущим в отвлеченном мире старины.

Но после того как Янка познакомился и сдружился с Генкой и тот, независимо от Сергея Петровича, приподнял перед другом завесу, за которой скрывались древние миры, когда он рассказал о страшных гуннах, которые иссекали себе подбородки ножами, чтобы помешать расти бороде, об испанском короле Карле Третьем, который загонял в ограду оленей и косуль и расстреливал их из пушек, — тогда трезвомыслящий друг начал проявлять некоторый интерес к истории.

Надо ли говорить, что Генку и Сергея Петровича свел Янка? Свел, гордясь перед одним — своим начитанным другом, а перед другим — своей близостью к таким людям, как Сергей Петрович.

…Услышав, что подозрительный аспирант оказался всего-навсего безобидным археологом, оба друга заметно приуныли. Подозревать больше некого, вся таинственность рассеялась. В конце концов выяснится, что наконечник свалила тряпкой уборщица или зацепил щеткой Симгай, когда обметал пыль, и предмет, вокруг которого разгорелось было столько страстей, преспокойно валяется, наверно, где-нибудь в уголке или в мусорном ведре.

Друзья стояли, скучая. А Сергей Петрович тем временем все внимательнее и внимательнее всматривался в их лица и затем спросил, осененный внезапной мыслью:

— А вы почему тут сегодня очутились?

— Мы? — переспросил Янка и замялся. — Мы к маме пришли…

Генка отвел глаза в сторону. Сергей Петрович взял его за руку и повернул к себе.

— А ну-ка, признавайтесь, какое отношение ко всему тому, что здесь произошло, имеете лично вы?

— Мы? — переспросил на этот раз Генка и бросил быстрый взгляд на Янку. Увы, этого взгляда для Сергея Петровича оказалось достаточно.

— Выкладывайте, куда делся наконечник и что это за фокус вышел с иностранцем!

Сергей Петрович хотел говорить строго, но это у него не получилось. Он уже достаточно хорошо успел изучить характеры обоих «любителей старины». Если книжник Генка имел хоть какое-то отношение к загадочной истории с наконечником, следовало ожидать самого неожиданного объяснения, такого, что старик Вальтер Скотт ахнул бы! Плохо только, что романтично настроенные юные историки без разрешения трогают музейные экспонаты. Подумав об этом, Сергей Петрович нахмурился по-настоящему.

— Ну, я жду.

— Говори ты, — произнес, наконец, Генка, подтолкнул Янку, своего человека в музее. — Только береги честь женщины!

— Что такое? — удивился Сергей Петрович.

— Ничего, — ответил Янка, уразумев смысл поданного сигнала. — Мы с Генкой пришли на выставку, увидели, что наконечник с копья Черного принца пропал, стали выслеживать похитителя, выследили, тайком взяли у него похищенный наконечник…

— И вот теперь оказалось, что это совсем не тот, — грустно закончил Янка.

— А при чем здесь женщина?

— Увы! — искренне вздохнул Генка. — Действительно, женщина оказалась ни при чем.

— Нам так хотелось найти наконечник, — сердито сказал Янка. — И вот, здравствуйте-пожалуйста, что из этого получилось.

— Эх, где они, славные рыцарские времена, — горько промолвил Генка. — Где вы, удары меча о кольчугу, где ты, плач полонянок, где она, романтика старины? Разве в наши дни могут быть настоящие приключения? Один таинственный иностранец попался, и тот оказался не шпионом, а каким-то дурацким художником.

— Скука и тоска! — мрачно резюмировал Янка.

Сергей Петрович перевел взгляд с одной кислой физиономии на другую и невольно улыбнулся.

— Чудаки! Вы забыли самое главное — наконечник-то ведь не найден.

— Ну и что, раз он железный, — пренебрежительно бросил Янка.

— Но он — исторический! А исторические вещи не имеют права пропадать бесследно.

— Что же вы предлагаете?

— Искать.

— Где? Как?

— Когда в темноте или тумане странствующий рыцарь собьется с пути, что он делает? Генка, отвечай!

— Бросает поводья, чтобы лошадь нашла дорогу сама, — ответил Генка.

— Устраивает нас такая позиция?

— Н-нет.

— Вот тебе и славные рыцарские времена, вот тебе и плач полонянок! — поддразнил Сергей Петрович. — А теперь вопрос Янке: если с пути собьется партизанский разведчик, что делает он?

— Он сам находит правильный путь! — решительно заявил Янка.

— Да! Хотя бы для этого ему пришлось вернуться назад и вновь, с самого начала, пройти все… И мы, братцы, начнем все с начала! Прежде всего, узнаем, как, когда и при каких обстоятельствах попало в музей копье Черного принца.

Янка разинул рот от удивления.

— Разве это теперь можно узнать?

— Конечно! Обо всем нам расскажет инвентарная книга. Пошли со мной!

Обняв воспрянувших духом друзей, Сергей Петрович потащил их в канцелярию.

В тот самый момент, когда все трое дошли до канцелярии и Сергей Петрович собрался открыть дверь, в коридоре появилась Янкина мама. Она быстро спешила к ним.

Янку это не особенно обрадовало. Он шепнул Генке:

— Зря мы ее не посвятили в наши дела. Теперь нам было бы в двадцать раз спокойнее.

Друзья проторчали в музее целый день. Так долго они не задерживались еще ни разу. Музей уже был закрыт, а они все еще были здесь. Это наверняка не понравится маме.

Но, к удивлению Янки и Генки, мама почти не обратила на них внимания. Правда, она опросила:

«Почему вы тут торчите до сих пор?» Но не успел Янка раскрыть рот, для того чтобы ответить, как мама уже повернулась к Сергею Петровичу и сказала, заметно волнуясь:

— Из военкомата звонят… Вызывают меня к телефону…

— Наконец-то! — обрадованно воскликнул Сергей Петрович. — Это очень хорошо!

— Еще неизвестно, хорошо или плохо. Вот бегу…

Короткие фразы, которыми обменялись между собой Сергей Петрович и Янкина мама, ничего не значили для постороннего, но Генка и Янка сразу поняли весь важный смысл этого коротенького разговора.

Генка толкнул друга в бок.

— Ты слышишь?

— Слышу, — ответил Янка тихо.

Если бы при этой сцене присутствовал еще кто-нибудь, он наверняка ничего бы не понял. Даже Симгай, который был посвящен во многие музейные дела, тоже, наверное, удивился бы этим загадочным словам.

Все трое, не сговариваясь, уступили дорогу. Сергей Петрович открыл дверь, и Янкина мама первой вошла в канцелярию.

В жизни каждого человека, далее очень молодого, бывают ответственные моменты, когда надо напрячь всю волю, чтобы сохранить спокойствие. Сейчас такой момент наступил для Янки.

Генка, как верный друг, тоже сразу позабыл про всякие пропавшие наконечники. История, которая его так занимала, моментально вылетела из головы. То, что он сейчас услышал, было значительно важнее. Речь шла о чести Янкиного отца.

Глава пятая

ЧТО СКАЗАЛ ВОЕНКОМ

В историческом музее канцелярия была тоже историческая. Массивный письменный стол у окна относился к эпохе Людовика XIV, стулья были золоченые, обитые синим бархатом; занавески на окнах, сделанные из бамбуковых дранок и разрисованные тушью, попали сюда из далекой восточной страны. Даже чернильница на столе была какая-то особенная, выточенная из куска черного базальта.

Рядом с чернильницей под стеклянным колпаком красовались массивные бронзовые часы, настолько редкие, что никто не рисковал из заводить, и поэтому они с первого дня своего появления здесь неизменно показывали одно и то же время.