Эдмунд Хилдик - Питер Брейн и его друзья Страница 6

— И как же он это сделает? — поинтересовался Питер.

— Что? Э… ну ладно, пусть только причёсывается! — уступил Энди с таким свирепым видом, что любая настоящая русалка, наверное, позеленела бы от страха.

Так постепенно они придумывали и репетировали все движения, которые предстояло выполнять Морису: он карабкался вверх по воображаемым вантам при словах «мы — бравые матросы», падал ничком на пол, когда дело доходило до «а сухопутные крысы валялись на койках в каютах», поглаживал невидимую бороду, когда «заговорил наш капитан», падал на колени, чтобы изобразить «маленького юнгу», и трижды вертелся на одной ноге вместе с тонущим кораблём, а потом ещё трижды и ещё трижды («словно ты хочешь ввинтиться в пол», — наставлял его Энди). Каждое из этих движений разучивалось с таким усердием, что с Мориса пот лил градом, а на следующее утро, когда искальцы вновь сошлись у постели Питера, всё тело у него болело и ныло.

— Если бы я сыграл семнадцать раз в бейсбол, и пятьсот раз подпрыгнул на батуте, и в одиночку поставил бы двадцать пятиместных палаток, мне было бы куда легче, — не то хвастал, не то жаловался он.

— Это всё ерунда, — отмахнулся Энди. — А вот как насчёт магнитофона? Пора бы нам начать записывать! Ведь уже вторник.

— Честное слово, я, по-моему, вывихнул лодыжку, вертясь и уходя на дно с нашим гордым, нашим гордым кораблём.

— Ну, а магнитофон, Морис? — спросил Питер. — Магнитофон твоего папы?

Питер уже столько раз пел «Русалку» на репетициях, что начинал опасаться, как бы его не подвёл голос.

— Энди прав. Пора записывать песню. Сегодня вторник, а конкурс объявлен на четверг.

Я это ему уже говорил не знаю сколько раз, — заявил Энди, сурово хмурясь.

— Да не бойтесь, он скоро будет тут, честное слово. А это, кажется, Лимбо царапается в дверь?

Морис вышел на лестничную площадку. Питер, Энди и Ева тревожно переглянулись.

— Никакого Лимбо там нет! — сказал Питер расстроенно. — Просто ему стало неловко, что он нас так подвёл. Вот он и ушёл.

— Я всегда говорила, что никакого магнитофона ему взять не разрешат, — заметила Ева.

— Что-то я не помню, чтобы ты это говорила, — огрызнулся Энди. И вдруг добавил: «Это всё ерунда. А вот как насчёт магнитофона?»

— Но мы же это и обсуждаем, — удивлённо начал Питер, отворачиваясь от окна.

«…ведь уже вторник».

«Честное слово, я, по-моему, вывихнул лодыжку, вертясь…»

— Магнитофон! — воскликнул Питер. — Он его принёс. Включил на площадке и записал всё, что мы сейчас говорили.

Голос Мориса, доносившийся с лестничной площадки, и вытаращенные глаза Энди сразу объяснили!

«Ну, а магнитофон, Морис? — спросил его собственный голос. — Магнитофон твоего папы?»

Что-то щёлкнуло и, улыбаясь всей своей физиономией — губами, глазами, щеками и даже носом, — в комнату вернулся Морис с магнитофоном в рука:

— Ух ты! — воскликнул Энди, забыв про свою обычную небрежную самоуверенность. — Вот это да. От настоящего не отличишь. Я уж подумал, что начал разговаривать вслух с самим собой!

— Я-то сразу всё понял, — сказал Питер. — То есть почти сразу.

— Ну уж ты-то… — заметила Ева.

— Давайте поглядим! — перебил её Энди, протягивая руки к магнитофону.

— Постой! Да погоди ты! Осторожнее! Дай я. Ну подожди!.. Сначала я должен объяснить, как он pаботает! — отбивался Морис и, прижав магнитофон груди, пятился в угол.

— Я же только погляжу, — возразил Энди и пошёл за приятелем, протягивая растопыренную руку словно готовый к схватке борец. Он вовсе не походил на благонравного пай-мальчика, который ограничится тем, что «только поглядит».

— Давайте разыграем Руфь, — предложила Ева.

— Нет, лучше испробуем его на Лимбо или на Уильямсоне, — не согласился Питер. — Если животные не разберут, в чём дело, то люди и подавно.

— Я же только погляжу немножко. Я ничего не сломаю…

— А можно испробовать на маме. Разозлим eё, запишем всё, а потом проиграем ей…

— Нет!!!

Морис вжался в стену. Он уже больше не улыбался. Весёлые ямочки, морщинки и складки исчезли с его лица.

— Его очень легко испортить, — бормотал он. — Просто ничего не стоит, если не знать, как и что. Надо прежде посмотреть, а потом уже браться самому. Вот погоди, я тебе всё покажу, а потом уж пробуй сам. Всего заранее не предусмотришь; скажем, лента пойдёт не так — ну, закрутится, закрутится наш гордый, наш гордый корабль я полезет к сухопутным крысам в механизм. Мама, когда включала его в первый раз, такого натворила, что пришлось отдать его в починку, и это обошлось в пять фунтов десять шиллингов, и отец неделю с ней не разговаривал — только в зале при клиентах.

Энди знал, когда следует отступить. Призыв к его совести мог пропасть втуне, но упоминание о пяти фунтах десяти шиллингах за починку сломанного магнитофона сделало своё дело.

— Ну ладно, — сказал Энди. — Включи его, и возьмемся за работу.

Это был очень красивый магнитофон в зелёном с золотом футляре, снабжённый целым миллионом всяких клавиш и десятками тысяч нумерованных ручек. Впрочем, Морис в них как будто прекрасно разбирался. Полчаса его приятели заворожённо смотрели. как он нажимал то одну клавишу, то другую, поворачивал ручки, щёлкал выключателями, дул в микрофон, заставляя мигать зелёные глазки, и запускал катушки с лентой сначала слева направо, а потом справа налево. Даже Энди смолк и только пыхтел. а иногда тихонько крякал. И постепенно — так, во всяком случае, казалось Интеру — десять тысяч ручек превратились в пять ручек, а миллион клавиш свёлся к семи клавишам.

— Ну, понял? — спросил Морис. — Теперь ты уже немного начал разбираться, вер… Нет-нет! Не трогай. Я должен сперва проверить, насколько ты… Да нет, это не клавиша включения, это кратковременная остановка!

Так начались проверки и ошибки. Ошибок было много. Даже очень. Но Морис был начеку, и мало-помалу Энди начал постигать тонкости управления магнитофоном. Он научился включать его и выключать. Он научился переключать дорожки. Он научился перематывать ленту. И, вновь обретя дар речи, он уже весело бормотал себе под нос:

— Вот мы его изучим… вот мы его изучим… и всё поймём!

Питеру тоже очень хотелось попробовать, но он молчал. Ведь в четверг Энди придётся совсем одному управляться с магнитофоном под эстрадой в павильоне. И самая маленькая ошибка может погубить всё дело. Нет уж, пусть Энди упражняется без помех.

В конце концов маленький шотландец самостоятельно и без единой подсказки включил воспроизведение и прокрутил ленту.

— Всё правильно, — сказал Морис, выключая магнитофон. — Неплохо, очень неплохо. Правда, мне на это потребовалось вдвое меньше времени, но для тебя это просто хорошо. И больше тебе ничего знать не требуется.

— Как так? — проворчал Энди.

— Для четверга тебе хватит и этого — включать воспроизведение. А запись… тут всё куда сложнее. Ею я займусь сам.

Энди выпрямился во весь рост. Он смерил Мориса гордым взглядом. Он снял очки, протёр их. снова водрузил на нос и смерил Мориса ещё одним гордым взглядом.

— Мой отец — инженер, — сказал он. — Специалист по электронике.

— Да, но…

— А мой дед был инженером-судостроителем. Он строил военные корабли — линкоры и крейсеры.

— Да, конечно…

— А отец моего деда одним из первых в Шотландии начал ездить на мотоцикле.

— И очень хорошо. Но при чём тут…

— И все они говорили одно и то же: любой машиной, любым прибором, любым механическим приспособлением можно овладеть, только если… — Энди на секунду умолк и снова внушительно протёр очки. — …только если ты знаешь его насквозь, до последнего винтика. И не одну какую-то часть. А все до единой.

— М-м, — сказал Морис, совсем подавленный.

— Записывающая часть! — объявил Энди. — Ну-ка, покажи мне, как работает записывающая часть. Будь так любезен!

6. СТУДИЯ ЗВУКОЗАПИСИ

Вечер вторника был посвящён изучению «записывающей части».

В парке за окном игры и состязания были в полном разгаре. У батута то и дело раздавался восторженный визг, когда очередной храбрец взлетал высоко в воздух. Весело кричали игроки в бейсбол и крикет, футболисты, баскетболисты, малыши, принявшие участие в организованных прятках, — ну, словом, все, кто во что-нибудь играл. И всё же самые весёлые крики и вопли раздавались не па площадках и не возле туристских палаток, где над деревьями поднимались синие струйки дыма и аппетитно пахло поджаривающейся на кострах колбасой, а в комнате Питера.

Изучение «записывающей части» скоро обернулось всякими играми, не менее увлекательными, чем те, которые были устроены в парке. Например, всем очень понравилась старинная английская забава «Дразни сестрёнку» (и записывай, как она огрызается и возмущённо визжит), не говоря уж о продолжении под названием «Человек, не сердись» (разозлённой сестрёнке проигрывают, как она огрызается и возмущённо визжит).