Юз Алешковский - Кыш и я в Крыму Страница 7

— Алёша! — позвала мама издалека, и мне стало стыдно, что я заставил её долго ждать на жаре.

Я рассказал маме, что кто-то опять испортил культурные ценности.

— Как он ухитряется остаться незамеченным? — удивилась мама. — Вот наглец!

— Папин сосед по палате, который со шрамом, — сыщик. Он его поймает! — сказал я.

14

На этот раз мы с мамой пошли на другой пляж, поближе к папиному лечебному. Там на берегу лежали громадные камни, скатившиеся когда-то, наверно, с Ай-Петри, и остроконечные, и круглые, и плоские, на которых загорали дикари. И в море тоже стояли целые скалы. Со скал ныряли двое мальчишек из пионерского патруля. Мама нашла для меня бухточку и сказала:

— Вот здесь тебе по грудь. Бултыхайся и учись плавать.

Я сажал Кыша на камень, когда шёл купаться, и он сидел, пугливо оглядываясь по сторонам: ведь вокруг было море. И когда на Кыша попадали брызги от волн, он облизывался. С плаванием у меня ничего не получалось, как я ни старался. Я только наглотался воды, отяжелел и сразу пошёл ко дну.

Тогда мама рассказала мне, как я учился ходить, держась за бороду дедушки…

«Я козёл рогатый! Я козёл рогатый! — говорил дедушка, встав передо мной на колени. — Держись за мою бородёнку!»

И я хватал дедушку за бороду, привставал с пола и вот так делал самые первые шаги в своей жизни…

По совету мамы, я стал держаться двумя руками за зелёную жёсткую бороду камня, ушедшего с макушкой под воду, а ногами учился двигать по-лягушачьи и как ножницами. Но стоило мне выпустить т рук зелёную бороду водорослей, как я захлёбывался и тонул. И меня разбирала такая зависть, что реветь хотелось! На моих глазах мальчишки и девчонки ныряли с камней, плавали в масках, с криком и хохотом отвоёвывали друг у друга матрацы, спорили, кто дольше продержится под водой, а я сидел в своей бухточке, как младенец в корыте, или лежал под самодельным тентом и дрыгал от скуки ногами.

— Тебе нравится вот так отдыхать каждый день? — спросил я у мамы.

— Конечно. А тебе?

— Мне скучно. Прямо зубы ломит от скуки!

— Бери с собой книгу. Ты же привёз сказки Пушкина.

— На солнце трудно читать. Я их дома почитаю.

— Надо тебе купить тёмные очки.

— Лучше купи мне маску и ласты, — попросил я.

— Сначала научись плавать, — сказала мама. Вдруг из моря её окликнул папа:

— Ирина-а!

Мама взмахнула рукой и поплыла к папе. Держась за оранжевый шар-поплавок, они кричали мне:

— Алё-ё!

— Эгей!

Они плавали наперегонки, пока над всем пляжем не загремел голос из репродуктора:

— Отдыхающий Сероглазов! Немедленно вернитесь на лечебный пляж! И приступайте к процедурам! Повторяю: отдыхающий Сероглазов!..

К папе направился катер, но папа быстро поплыл обратно, и диктор замолчал.

15

Я лежал под тентом, размышляя о краже огурцов, исцарапанном Геракле и изрезанной скамейке, и понял, что настал подходящий момент для разговора с Василием Васильевичем. Всё же он настоящий сыщик и научит меня расследовать преступления.

Я сказал маме:

— Вон в заборе щель. Я пойду к папе, он что-то хотел мне сказать, а ты покупайся и позагорай. Ладно?

— Иди, но ненадолго. И в море не лазить! Кышу я велел ждать в тенёчке, но он и не рвался со мной. Положив голову на лапы, он ждал, когда из-под камня покажется крабик.

16

Я пролез через щель в заборе на лечебный пляж. Здесь лежали на деревянных лежаках под маленькими тентами одни мужчины. Почти все они молчали и о чём-то думали или читали, а если говорили, то тихо.

Я залез на волнолом и стал высматривать папу. Но его не было ни в море, ни на лежаках, Я подошёл к лежакам, на которых лежали Федя, Василий Васильевич, Торий и Милованов.

Милованов с большим выражением читал чьи-то стихи:

И там, где мирт шумит над падшей урной,Увижу ль вновь сквозь тёмные лесаИ своды скал, и моря блеск лазурный,И ясные, как радость, небеса…

— Слеза!.. Форменная слеза! — сказал дрогнувшим голосом Федя. — Верите, товарищи, ведь я и сам так думаю! Смотрю вот на это море, на горы, на, так сказать, рай земной и думаю: как мне своими словами воспеть красоту? Ведь разрывает же меня от неё на части! Разрывает! Но вот воспеть не могу…

— Я думал, ты состоишь из одних мускулов, а в тебе, оказывается, теплится Дух! Раздувай его! — Милованов хлопнул Федю по огромному, как у Геракла, плечу. — А вы, Торий, что скажете? Как вам эти стихи?

— По-моему, в них нет ничего особенного, — заметил Торий. Он, как всегда, играл сам с собой в шахматы. — Констатация очевидного. Перечисление красот. Только ритмично организованное. «Своды скал, блеск моря» и, разумеется, вопрос: «Увижу ль вновь?» Все его себе задают, уезжая из Крыма.

— Слушайте, вы нас разыгрываете или впрямь не чувствуете поэзии? — спросил с удивлением Милованов. — И вообще чуда Красоты?

Не отрывая взгляда от шахматной доски, Торий скучным голосом ответил:

— Повторяю: поэзия для меня в игре Мысли, в её попытке проникнуть в тайны природы. Чудо же Красоты я вижу вот в этом гениальном этюде: белые начинают, но проигрывают.

— Это вы бесконечно проигрываете, — заметил всё время молчавший Василий Васильевич.

— Прошу пояснить, — сказал Торий, передвинув пешку.

— Эх! — только и сказал Василий Васильевич.

— Обратите внимание: вы в очередной раз бессильны доказать, что я неправ, — невозмутимо заметил Торий.

— Тебя не прошибёшь! — сказал Федя.

— Это из-за таких людей, как вы, гибнут реки, уничтожаются целые виды животных, засоряется мировой океан и вообще нарушается равновесие в природе! — вскочив с лежака, воскликнул Милованов.

— При чём здесь я? Прошу пояснить. Я никого не уничтожаю, ничего не засоряю и не нарушаю.

— Верно, но такие, как вы, пытаются проникнуть в тайны природы и спокойненько и крепко спят, когда эту природу уродуют, а то и губят, — сказал Василий Васильевич.

— Да! Я крепко сплю, и меня ничем не разбудишь. Ну что вы, товарищи, ко мне прицепились из-за какого-то Геракла и дурацкой вазы? — засмеявшись, спросил Торий и сложил фигурки.

— Эх! — снова сказал Василий Васильевич и махнул рукой.

— Вот и правильно! Махните на меня рукой и позвольте вздремнуть, — попросил Торий, улёгся на лежаке и закрыл глаза.

— Во человек! — удивился Федя. — Уже спит! Из разговора взрослых я мало что понял, но если бы меня спросили: «Ты за кого?» — я бы не задумываясь ответил: «За Милованова, Федю и Василия Васильевича!»

Я стоял в сторонке. Василий Васильевич окликнул меня:

— Алёша! — Я подошёл. — А где же пёс?

— Ловит крабов.

— А ты, наверно, мечтаешь изловить похитителя огурцов?

— Хотелось бы. Только я не умею.

— А вы здорово испугались?

— Больше всех мама, а хозяйка почему-то обрадовалась, хотя тоже немного испугалась. Я решил этой ночью дежурить в засаде. Боюсь только, что Кыш не вовремя залает.

— Верно. Да и зачем дежурить? Ведь неизвестно, явятся ночью за огурцами или нет. Лучше расставь ловушку с сигнализацией и спи себе спокойно.

— Спасибо за совет, — сказал я.

— Между прочим, ты слегка обгорел. Скажи маме, чтобы натёрла тебя одеколоном и дала на ночь димедрол.

— Я его в детстве пил от диатеза, — сказал я и спросил: — А вы правда решили узнать, кто поцарапал Геракла?

— Конечно. Но жаль, что резчик по камню и дереву предупреждён. Это осложняет мою задачу. Но ничего. Справимся.

— А вы не знаете, между прочим, где мой папа?

— На машине времени катается.

— Что это за машина времени? — удивился я.

— Она за душевой. Сходи и взгляни. Очень забавно.

Я сбегал к маме, чтобы она не волновалась, и сказал, что папу я ещё не видел, потому что у него процедура на машине времени, и что я только сейчас туда пойду.

Кыш всё так же лежал, смотрел под камень и ждал появления крабика.

17

Я пошёл, искупался в своей бухточке и заметил, как мальчишки из пионерского патруля кидают в Кыша камешки.

Мальчишек это забавляло, и они, кидая камешки, хохотали.

Я подошёл и сказал:

— Вы тут собаку дразните, а в «Кипарисе» появилась неуловимая личность.

— Ладно, ладно! Не напускай тумана!

— Мы в сыщиков не играем, — сказали оба мальчишки, и тот, который был с биноклем, напялил мне на глаза панаму.

Но я не обиделся и снова сказал:

— Неуловимая личность изранила Геракла, испортила вазу и изрезала скамейку. Неужели вам всё равно?

— Совсем не всё равно, но у нас есть дела поважней, — с таинственным видом сказал мальчишка с биноклем.

— Тебе такие не снились! Думаешь, мы целыми днями купаемся?

— А что же вы делаете? — спросил я.

— Вечером пойдём по следу. Только не спрашивай по какому. Всё равно не скажем.

— Ну и не говорите. Сам всё сделаю. И сыщик настоящий мне поможет. Вы ещё пожалеете.

Так я сказал и пошёл к папе.