Евгений Титаренко - Четверо с базарной площади Страница 7

— А он рассказывал о ком-нибудь?

— О сыновьях. Они у него погибли… — Генке опять до пощипывания в глазах стало тяжело.

— Говорят, он плоховато слышал…

— Да, — сказал Генка. — Стучать к нему надо было громко.

— Он закрывался на замок?

— Закрывался. И всегда спрашивал: «Кто?»

Капитан, словно бы в раздумье, о чем еще спросить, поглядел на своих помощников. Но те, в свою очередь, тоже поглядели на него, и это не укрылось ни от Генки, ни от Сливы. Чуть позже они истолкуют этот взгляд по-своему.

— А Корявого вы знаете? — спросил капитан.

— Мы всех знаем, кто часто на базаре бывает, — отозвался Слива. — Не как-нибудь, а за глаза, по кличкам.

Капитан опять вздохнул.

— Хорошо… Если вспомните что-нибудь существенное и даже не очень существенное, зайдите ко мне, в милицию. А теперь можете быть свободными…

— А это? — спросил Фат. И, подойдя к столу, положил на него рюкзак с продуктами. Слива поставил рядом сумку. Генка выложил запотевшую в кулаке сдачу: шестьдесят три рубля сорок четыре копейки. Капитан развязал рюкзак, заглянул в него, заглянул в сумку.

— Да ведь это больше не понадобится ему, ребята…

— Ну и что? — сказал Генка. — Это его. Мы для него ходили. — И он даже кивнул на пол, туда, где лежал под одеялом бывший красный конник, бывший артиллерист, однорукий и одноглазый, похожий на сказочного пирата полковник.

Фат только глазами сверкнул на капитана.

— Ладно, идите… — сказал капитан.

Оперативное совещание

Чтобы пробраться на первый этаж бывшей бани или бывшего монастыря в той его части, которую по непонятной причине разрушили, надо было двигаться по тому же пути, по какому забирались наверх приблудные кошки: то есть сначала нырнуть через подвальное окошко в глухую котельную, потом уже, взобравшись на кучу железного хлама, через небольшой пролом в потолке, где раньше проходили трубы отопления, — наверх.

С первого на второй этаж вела довольно прочная каменная лестница, сохранившаяся здесь, видимо, еще со времен монахов.

А чтобы попасть на третий, чердачный этаж, приходилось пользоваться узенькой железной лесенкой без перил. Держалась она всего на двух болтах и при каждом шаге раскачивалась, как маятник. Обитый жестью люк над этой лесенкой был прежде заколочен. Но Фат выломал его еще до приезда Генки и Сливы.

Третий этаж от бессмысленного разгула отбойных молотков напоминал собой древнеримскую крепость после набега варваров. Широкие проломы в стенах казались результатом таранов, а то, что осталось от стен, напоминало фантастические колонны.

С третьего этажа можно было выбраться через пролом на крышу Генкиной комнаты, а также обозревать улицы города почти до самого центра, потому что высоких зданий в городе больше не было. Двухэтажный горком партии находился рядом с кинотеатром, в центре, двухэтажные третья и четвертая школы — еще дальше, красный корпус мехзавода располагался аж за военным городком, за станцией.

Над половиной третьего этажа сохранилась кровля, и место это было незримо для посторонних глаз. Генка, Фат и Слива обсуждали здесь все свои главные проблемы и вскоре после допроса уже сидели под решетчатой кровлей, как никогда серьезные и встревоженные.

Слива заглянул в вентиляционные колодцы, четыре отверстия которых зияли в стенах после разрушения, но сделал это скорее по привычке, чем сознательно. Колодцы были давно и тщательно обследованы. Раньше думалось, что это какие-нибудь монастырские тайники, но, прошарив багром на длинной веревке дно каждого, убедились, что это всего лишь следствие банной реконструкции монастыря.

Генка открыл совещание, высказав ту общую мысль, что возникла у друзей, когда капитан переглянулся со своими помощниками: полковник не мог впустить случайного человека. В противном случае он не спрашивал бы всегда: «Кто?» Значит, либо это был его знакомый, а знали его лишь офицеры из городка, то есть люди вне подозрений; либо… кто-то, кто, подойдя к двери и постучав, на вопрос полковника ответил, например: «Это я, Генка…». Или: «Это я, Фат…». Или: «Это я, Слива…»

И все трое подумали об одном и том же.

— Кесый, — сказал Фат.

— Кесый… — повторил Слива.

Генка, сознавая ответственность главного следователя, воздержался от своего слова. Он предложил составить список всех, кого они видели сегодня на базаре. Огрызок карандаша и потертую записную книжку всегда можно было найти в карманах Сливы.

Друзья чувствовали себя не только вправе, но — обязанными произвести расследование, ибо убийца воспользовался для своей цели их именем… А еще потому, что в последний свой миг однорукий полковник мог подумать, что и они замешаны в преступлении… Нет, не подумал, конечно. Но мог подумать… Ведь, кроме них, о существовании полевой сумки никому не было известно…

Список мало что добавил к их первому предположению.

Как назло, именно сегодня они почти не бродили по базару. И, как назло, именно сегодня подозрительных завсегдатаев почти не было.

Список получился коротким. Вот все, кого они приметили: Арсеньич, парень с картами, Живодер, трое слепых, торгаш с французскими подштанниками, старик с морской свинкой, лотошница, мужик в овчинном полушубке, Корявый, женщина, которую он обокрал, парень с кнутом, Сергей Васильевич и Кесый.

Фату казалось, что утром он заметил Банника, брата Кесого, но утверждать это Фат не мог, и Банника оставили под вопросом.

Арсеньич и парень с картами отпадали, так как им не удалось бы незаметно исчезнуть на время убийства: когда Генка ходил со двора полковника на разведку, около обоих по-прежнему толкался народ.

Живодера они знали давно, и, как правило, он после базара отправлялся на подводе в районы выселков или татарки. Проверить это было проще всего. Живодера всегда кто-нибудь видел, и не дурак он, чтобы среди бела дня где-то бросить свою подводу.

Трое слепых были включены в список лишь истины ради.

Торгаш с французскими подштанниками спекулировал старьем и был до того увешан одеждой, что едва передвигался в толпе. К тому же он не попытался скрыться, что наверняка сделал убийца, когда завладел сумкой.

Лотошница, женщина, которую обокрал Корявый, парень с кнутом и Сергей Васильевич также были вне подозрений.

Корявый, совершив убийство, не стал бы рисковать из-за трехсот рублей, поэтому вычеркнули и его.

Оставались Кесый и мужик в овчинном полушубке. По странному совпадению, они стояли недалеко друг от друга, когда Генка и Слива возвращались домой от Арсеньича. Это во-первых. Во-вторых, мужик был определенно как-то связан с Арсеньичем, раз подбивал Генку на стрельбу ради привлечения зрителей, — одно это уже вызывало подозрение. А если предположить, что он знает Кесого… С какой стати в прохладный апрельский день Кесый надумал продавать воду? Да еще и остановился у самого монастыря, где народу было мало.

— Надо попытать Кесого, — заключил Генка, подводя итоги своего анализа. — Одно дело — чутье, другое дело — логика. — И он с надеждой поглядел на Фата.

— Завтра попытаем…

Фат опять заметно воодушевился.

— Завтра — в женский… — глубокомысленно напомнил Слива.

— После уроков, — отмахнулся Фат. — У кого деньги есть?

Генка и Слива переглянулись: денег у них давненько не бывало.

— Зачем? — спросил Слива.

— Будем в чик играть. Я буду! — уточнил Фат. — Кесый сейчас дураков обдирает в Детском парке — там уже подсохли две прогалины, это самое удобное, чтоб столкнуться с ним.

— Копеек шестьдесят я достану… — пообещал Генка.

— И я копеек шестьдесят… — неуверенно поддержал его Слива.

— А у меня целый рубль, — заявил Фат. — Войти в игру можно!

— А милиция там не схватит нас? — осторожно поинтересовался Слива.

— Ты что, бегать, что ли, не умеешь? — искренне удивился Фат. — А потом: мы ж не ради денег, а ради следствия. Они вон Корявого схватить не могли, а мне уйти от них — плевое дело.

Начало операции было, таким образом, продумано.

Осторожно спустились вниз, осторожно выкарабкались через подвальное окошко на поверхность. Голубая Генкина телогрейка стала при этом полосатой на груди: черно-голубой. Генка долго тер ее пучком соломы и в результате добился, что угольная пыль распределилась по всей груди равномерно.

На телогрейке Фата никакие дополнительные пятна не бросались в глаза. А хитрый Слива перед тем, как лезть в окошко, снял свое пальто и перемазал одну рубашку: за рубашку всегда меньше попадает, чем за верхнюю одежду.

Впрочем, Генка придумал, как скрыть грязь: он еще на лестнице расстегнется, а распахнув дверь в комнату, сразу начнет снимать телогрейку, так что мать увидит одну подкладку…

Но этот хитроумный план оказался лишним.