Привидение, которое хрустело печеньем, и другие сказки-рассказки - Григорий Михайлович Кружков Страница 7

– Началось с пустяка. Пошёл я однажды порыбачить на речку. Вижу – место больно удобное: бобровая запруда, а в ней дырка посередине для воды. Рыбе деваться некуда, поневоле надо протискиваться и вместе с водопадом переплёскиваться на другую сторону. Тут подставляй ладони и бери её голыми руками. Забрёл я в воду по грудь и жду, привередничаю: язь мне не подходит, карп костист, этот лосось мелковат… А вот этот будет в самый раз – толстый, как бревно, и жирный, как масло. Схватил я того лосося под жабры, поворачиваюсь к берегу, и вот вам сюрприз! Стоит на берегу огромный медведь гризли и смотрит на меня с такой злобой в глазах, что я прямо опешил. «Ты что же, негодяй, – говорит этот взгляд, – на моём месте ловишь, по какому праву моего жирного лосося хватаешь?»

Положение жуткое. Кобуру-то с кольтом я снял перед тем, как в воду лезть, и вот стою безоружный в самый критический момент. Однако задумываться некогда. Выскочил я на другой берег – и наутёк, а медведь бросился в воду, перебрался через речку и за мной. Пробежал я напролом сквозь какие-то кусты, промчался без оглядки по лугу… Но спиной чую: скоро этот зверюга меня догонит.

И тут передо мной ветряная мельница: её Джим Макноски поставил, чтобы нефть качать из-под земли, да никакой нефти в его яме не оказалось, так что стояла мельница заброшенная. Не долго думая, вскарабкался я повыше, на верхнее крыло, а оно вдруг заскрипело и поехало вниз, потащило меня прямо в пасть хищнику. Перескочил я с отчаяния на другое крыло, с него на третье – лишь бы наверху удержаться. Мельница раскрутилась, а я прыгаю наверху, что твоя белка в колесе, и, как не падаю, сам не понимаю.

Гризли уселся на землю, смотрит на меня снизу вверх и облизывается: мол, покружись, покружись, голубчик, куда ты денешься, даже интересно! Конечно, его там внизу ветерок мельничный обдувает, а с меня пот градом катится. Такую мощность даю, что уже и нефть полилась из трубы: то-то Джиму Макноски счастье привалило! А мне, видно, пропадать ни за понюх табака.

Но смотрю, проплывает надо мной небольшое облачко. Вытащил я на бегу моток верёвки из кармана, сделал лассо и закинул вверх. Зацепился эдак за облако и поплыл по небу. Медведь рявкнул с досады и побежал параллельным курсом, морду кверху задрал, скалится, как волк на луну, а достать, конечно, не может.

И всё бы хорошо, да вот беда: облако попалось с острым краем. Пока я ёрзал внизу, стараясь поудобней ухватиться, верёвка тёрлась о кромку, тёрлась… Перетёрлась и лопнула.

И полетел я вниз; хорошо ещё, на тополь упал, за ветку успел ухватиться. Вскарабкался повыше, сел на развилке, смотрю, что мой медведь делать будет.

Ну, сначала он меня стряхнуть попытался. Обхватил тополь лапищами и качает. Спасибо, дерево попалось могучее, неподатливое. Порычал он ещё немного и ушёл куда-то. Переждал я какое-то время, решил, что опасность миновала, и начал слезать с дерева. Да не тут-то было. Смотрю – возвращается мой медведь. Идёт, валежник под ним трещит, а в передних лапах у него по бобру. Лезу я обратно на верхушку тополя. А медведь подошёл, опустил обоих бобров на землю и зарычал на них. Бобры сразу принялись за работу. Щепки так и полетели из-под их острых резцов. «Ну, – думаю, – пропал бедняга Джо!» Не прошло и пяти минут, как тополь затрещал, зашатался и рухнул на землю. И я вместе с ним, понятное дело.

– Ну, и что медведь? – Фрэнк от волнения даже привстал.

– Как что? Сожрал меня, конечно. Одно слово – хищник. Эх, что там говорить! Был ковбой Джо, и нет больше ковбоя Джо!

Фрэнк Занудас с шумом отодвинул стул и, шатаясь, побрёл к стойке. Слёзы капали у него из глаз.

– Боже милостивый! Такой парень, и так нелепо погиб! – воскликнул он, принимая от старины Билла двойную порцию. – Где ещё найдёшь такого ковбоя!.. Но скажи мне, Билл, почему он всё-таки Неуловимый, ведь медведь его поймал и слопал?

– Всё может быть, – загадочно ответил хозяин «Хромой Лошади». – Вот только на вранье его ещё никто не поймал!

Сказ про деда Остапа. Последняя сказка

Дед Остап жил на своём хуторе один. Это был самобытный дед. Однажды в погожий майский денёк сажал он морковку в огороде. Прилетела ворона, села на трубу и кричит:

– Карр! Карр!

И при этом глядит на деда Остапа нахально.

«Чего ей надо? – подумал дед. – Она, наверное, кричит: вот посадишь ты, дед Остап, морковку, вырастет она большая, прилечу я тогда и склюю твою морковку!»

– Кыш, проклятая! – крикнул он вороне, а та – ноль внимания.

Рассердился дед Остап, взял приставную лестницу, залез на крышу и шуганул оттуда нахальную ворону. Помахал ей вслед кулаком, огляделся – ай да красота кругом! Луга зелены, леса кудрявы, небо синее-пресинее, и облака по нему плывут белые, как сметана.

А на крыше благодать, теплынь, ветерок ласковый.

«Вот ведь где надо морковку сажать, – сообразил дед. – Тут и к солнышку ближе – значит, созреет она побыстрее».

Натаскал дед Остап вёдрами землю на крышу, разровнял и посеял разных овощей: морковь, редиску… ну, конечно, лук, укроп и так далее. К вечеру уморился, постелил тулуп и улёгся спать на крыше – сторожить свой огород от вороны.

А утром просыпается – что такое? Нет лестницы! То ли ветер ночью сильно дунул, то ли земля стряслась, то ли леший с домовым в жмурки играли, лестницу сшибли – это неизвестно. А только факт налицо: лежит она на земле сломанная.

Теперь представьте себе психологическое состояние деда Остапа. Слезть никак невозможно, спрыгнуть – подавно, и позвать некого. Кто бы не растерялся на его месте!

А вот дед Остап не растерялся. Стал он жить на крыше как ни в чём не бывало. Кормился со своего огорода, дождевую воду в миску собирал, спал, завернувшись в тулуп да привязавшись за руку к трубе – на всякий случай, чтобы ненароком не свалиться. Даже огурцы умудрялся солить! Было бы у него ружьё, он, пожалуй бы, и уток наловчился стрелять с крыши, да с таким расчётом, чтобы они точно к его ногам падали по баллистической траектории, но вот беда – не было у деда Остапа ружья. Поэтому утки по осени без опаски пролетали над дедом, торопясь