Эрнест Сетон-Томпсон - Маленькие дикари Страница 8

— Ну и молодец! — сказал Сэм с искренним восторгом.

Это вывело Яна из оцепенения. Восхищенный бесстрашной птицей, мальчик был погружен в глубокое молчание.

Впереди на дороге прыгал воробей. Когда Сэм и Ян нагоняли его, он взлетал, мелькая белыми перышками на хвосте, и снова садился впереди мальчиков.

— Это трясогузка, — заметил Сэм.

— Нет, воробей! — сказал Ян, удивившись, что тот ошибся.

— Может быть, — не стал спорить Сэм.

— А говорил, что знаешь всех птиц в округе! — вспомнил Ян их первый разговор.

— Я просто похвастался. Хотел, чтобы ты считал меня необыкновенным парнем, — сознался Сэм. — Ты ведь так и думал сначала.

Дятел в красной шапке, гоняясь за лимонницей, уселся на забор и оглядывал мальчиков. Лучи заходящего солнца на ярком оперении дятла, сиреневая изгородь и желтая бабочка — все это пышное сочетание красок очень нравилось Яну.

Солнце село, но в этот необыкновенно тихий и теплый вечер откуда-то с вяза долго еще лилась звонкая песня малиновки.

— Я бы остался здесь навсегда, — сказал Ян и слегка вздрогнул, вспомнив, с какой неохотой он ехал в Сэнгер.

Мальчики в молчании шли по дороге, каждый погруженный в свои мысли.

Сапоги были готовы. Сэм перекинул их через плечо, и мальчики тронулись в обратный путь.

И тут над их головами раздалось громкое, но нежное «гу-ху-ху-ху», словно где-то в вышине ворковал огромный голубь. Мальчики остановились, и Сэм шепнул:

— Большая сова.

Сердце Яна затрепетало от радости. Он много читал об этих птицах, даже видел живых в клетке, но здесь он впервые услышал крик настоящей совы.

Было уже совсем темно, но отовсюду неслись звуки: лесная жизнь шла своим чередом. В чаще тянул свою песню козодой, квакали лягушки, с заболоченного озера докатился странный крик, напоминавший смех. Вдруг в лесу раздалось громкое, пронзительное: «Уа-уа-уа-уа-уа!»

— Слышал? — воскликнул Сэм.

И снова, на этот раз гораздо ближе, прокатился дрожащий звук, резкий, непохожий на птичьи голоса.

— Енот, — прошептал Сэм. — Вот уберут хлеба, придем сюда поохотиться.

— Здорово! — обрадовался Ян. — Как жаль, что нельзя сейчас! Я никогда не охотился на енотов, да и вообще ни разу не был на охоте. А зачем ждать до осени?

— Сейчас не найти их. А тогда только скажешь: «Я и моя собака встретим енота у ближнего амбара», — и вот посмотришь, так оно и получится.

— Но они ведь совсем рядом! Слушай, еще один!

— Вот и ошибаешься! — сказал Сэм. — Даже охотники путают. Сейчас кричала сова-сипуха. Ее голос мягче, чем у енота, и свистящий…

Ян тут же понял, каким неистовым казался крик енота по сравнению с этим нежным, мелодичным звуком.

Когда мальчики подошли ближе к дереву, откуда кричала сова, что-то серое бесшумно пролетело над их головами, на миг заслонив собой звездное небо.

— Вот она! — прошептал Сэм. — Сипуха! И совсем она не сипит, верно ведь?

— Вот бы поохотиться на енота! — снова сказал Ян.

— Можно попробовать, если тебе так хочется, — ответил Сэм. — А животных я знаю больше, чем птиц, — продолжал он. — Попрошу отца как-нибудь пойти вместе с нами. Может, мы нападем на след оленя, если уйти отсюда миль за десять, на Дальнее болото. Жалко, что отец поссорился с Калебом, — он-то все места знает! Его старая гончая поймала столько енотов, что и не сосчитаешь!

— Ну, если это во всей округе единственная собака, которая ловит енотов, я берусь ее достать! — заявил Ян.

— Верю! — восхищенно сказал Сэм.

Было десять часов, когда мальчики вернулись домой. Все спали, кроме мистера Рафтена. На следующее утро, придя в сарай, мальчики увидали, что Си Ли пришил дымовые клапаны, переделал самые неудачные заплаты и подрубил весь низ покрышки.

Мальчики сразу отнесли покрышку в лес. Когда они подходили к кустарнику, стоявшему стеной около реки, Ян сказал:

— Давай оставим метки на дороге для Калеба.

— Ладно. Делай зарубки на деревьях через каждые несколько ярдов.[6]

— Так? — спросил Ян, надрубив ствол в трех местах.

— Нет, — покачал головой Сэм, — это получилась «метка охотника» для капканов, а «метка дороги» делается на обеих сторонах дерева. Тогда ее увидишь и при возвращении. А если этой тропой ходят ночью, зарубки надо сделать поглубже.

VIII Священный огонь

— «Десять крепких шестов и два длинных тонких», — читал Ян вслух свою запись.

Шесты были тут же срублены и принесены к месту постройки.

— «Связать их вместе с покрышкой…» Связать, а чем? Он говорил, сыромятным ремнем, и еще говорил, что покрышка должна быть из шкур. Придется нам взять простую веревку. — Ян несколько смутился от своей уступки.

— Я так и знал, — не спеша проговорил Сэм, — поэтому захватил моток веревки, только не решился сказать тебе дома.

Мальчики прочно связали треножник и укрепили его в земле. Девять шестов аккуратно вбили по кругу. Последний, с покрышкой, привязанной к нему за выступ между клапанами, поставили против двери. Теперь потребовались соединительные булавки. Ян хотел сделать их из побегов орешника, но мягкое дерево не годилось для этого. Сэм сказал:

— Булавки надо делать из белого дуба.

Сэм расколол дубовое полено, потом половинки снова расщепил на две части, и так до тех пор, пока не получились тонкие лучинки, которые можно было обстрогать ножом. Ян тоже взялся за топор.

— Не так! — сказал Сэм. — Старайся попасть в самую середину, а то топор пойдет криво. Будешь колоть всю зиму — научишься.

Мальчики сделали десяток колышков и воткнули в заранее приготовленные для этого дырки. Получилось красиво, потому что все колышки были одинаковой формы. Теперь оставалось только закрепить покрышку кольями внизу.

— Сделай десяток дубовых колышков длиной в дюйм и шириной в четверть дюйма, — сказал Сэм Яну.

Затем он отрезал от веревки десяток концов по два фута длиной и, продев их в дырки на краю покрышки, завязал каждую узлом. Десять петелек, накинутых на колья, крепко прихватили типи к земле. Наконец все было окончено.

И вот пришел черед самой торжественной минуте — оставалось зажечь первый костер. Мальчики испытывали те же чувства, что и настоящие индейцы: ведь освещение новой типи всегда считалось актом глубочайшей важности и значения.

— Лучше не спешить, чтобы костер не потух, — сказал Сэм. — Плохо, если не зажжем с первой спички.

— Еще бы! — поддержал его Ян. — Эх, Сэм, если бы нам удалось добыть огонь трением!

— Эй, ребята! — послышался за спиной голос. Мальчики обернулись. Перед ними стоял Калеб. Он подошел поближе и кивнул:

— Построили типи, да? Неплохо. Только зачем вы ее к западу повернули?

— Чтобы на речку смотрела, — ответил Ян.

— Забыл вам сказать, — начал Калеб, — индейцы всегда ставят типи лицом на восток. Во-первых, утреннее солнце падает внутрь, а потом, ветер чаще дует с запада, и от этого тяга лучше.

— А если ветер с востока, как во время дождей? — спросил Сэм.

— Когда ветер восточный, — сказал Калеб, ни к кому не обращаясь, словно ему и не задавали вопроса, — нужно натянуть туго клапаны один на другой, вот так. — И Калеб скрестил на груди руки. — Дождь ни за что не попадет тогда, а если при этом нет тяги, надо приподнять слегка край покрышки около двери. Потом помните: никогда не ставьте типи под деревьями. Это опасно: во время грозы в них может ударить молния. И после дождя с деревьев часами капает. Выбирайте для типи самое солнечное место.

— Мистер Кларк, вы когда-нибудь видели, как индейцы добывали огонь из дерева?

— Конечно. Но теперь индейцы пользуются спичками. А раньше часто видел.

— А это долго? Трудно?

— Не трудно, когда знаешь, что к чему…

— Эх, разжечь бы так первый костер! — с жаром воскликнул Ян. — А вы можете добыть огонь таким способом?

— Да, — ответил старик, — только надо особое дерево. Не всякое годится. Индейцы, живущие на равнине, берут корень виргинского тополя, а горные индейцы пользуются липой, кедром, серебристой сосной или пихтой. Легче всего устроить бурав. Найдется у вас кусок оленьей кожи?

— Нет.

— Или просто полоска мягкой кожи?

— Ремешки от моих башмаков не пригодятся? — спросил Ян.

— Тонковаты… Но мы сложим их вдвое. Тогда все в порядке. Веревка сгодилась бы, да она быстро перетирается. — Калеб взял ремешки и сказал: — Найдите мне небольшой камень с ямкой посредине.

Мальчики пошли к реке, а Калеб — в лес. Скоро он вернулся с плоским обрубком сухой пихты и колышком из того же дерева. Он принес еще слегка согнутую палку в три фута длиной, немного соснового трута и сухого кедра.

Колышек имел восьмигранную форму, «чтобы держался ремень», как объяснил Калеб. С обоих концов он был заострен. Калеб привязал ремешок к выгнутой палке, как тетиву к луку, но свободно, так что можно было еще раз обернуть вокруг колышка и натянуть как следует. Плоский кусок пихты он обстругал, на одном конце сделал выемку и затем над ней кончиком ножа вырезал маленькое углубление.