Константин Сергиенко - Белый рондель Страница 8

Лежал я и думал. Наскучит мне в Дерпте, отправлюсь в другое место. Быть может, ещё что-то случится в дороге и меня опять примут за другого человека. Так уж бывало не раз, и мне нравится эта игра судьбы. Что же, осесть в одном месте и жить как другие? Это совсем не по мне. Я вспомнил учителя Тарвальда, который ругал Фробелиуса. Жизнь его мне по душе. Вот так же скитаться по миру, спать то на травах, то на кровати, идти пешком, ехать в карете, скакать верхом и всегда ожидать небывалой встречи, быстрого взгляда, посвиста пули, опасности или прекрасного вечера под сенью пурпурного неба и ветвей огромных деревьев.

Но если учитель ищет какую-то гармонию, а видно, он просто сумасшедший, то чего же ищу я? Иногда мне кажется, что я ищу самого себя. Словно бы я разделён на две части и одна потерялась. И вот я рыскаю по дорогам, городам, селениям, горам и лесам, чтобы соединиться с недостающей половиной, а пока не случится этого, я так и не узнаю своего назначения. Скитания мои бесконечны.

Теперь и лицо Анны так прочно поместилось в сознании, что всякая мысль сопровождается его мельканием. Скорей всего, Анна обыкновенная девушка, просто у меня разыгралось воображение, и такое случалось не раз. Бывало, гонишь коня по дороге и видишь силуэт прекрасного замка, а там словно распахнуто окно и кто-то машет тебе без устали. Подъедешь, а это всего лишь скала да трепещет там на ветру сиротский куст. То же и с лицами женщин. Многие прекрасны издалека, будто бы несут в себе тайну, но лучше не приближаться, разочарование тут как тут.

Так что же ищу я в Дерпте? Одно ли детство влечёт меня? Но тут я должен вернуться к тем дням, когда мой дед тяжело болел и прощался со всеми…

Он был всегда красиво и чисто одет. Маленький, сухонький, даже на смертном одре он не отказался от обычая носить рубашки с брюссельскими кружевами.

— Садись, мой мальчик, — сказал он.

Я присел на краешек табурета.

— Я хочу говорить с тобой о делах. Ты знаешь, как я любил строить, хотя того, о чём я мечтал, выстроить не удалось. Ты многое уже знаешь, но если решение твоё идти по моим стопам не переменилось, знать нужно больше.

Я наклонил голову.

— А по сему полагаю, что будет разумным отправиться тебе на учение в Сорбонну, где читает лекции мой старый знакомый Делорм. Я приготовил аттестацию, и, полагаю, она откроет тебе дорогу на кафедру архитектуры.

Лёгкой восковой рукой он извлёк из-под подушки пергамент. Я опять согласно наклонил голову.

— Теперь о другом. Не менее важном. Ты знаешь, что в последние годы жизнь нашего семейства была нехороша. Отец твой терпел неудачу за неудачей, однако жил весьма широко. Был бы ты старше, возможно, ты бы задал себе вопрос: откуда достаток?

Я промолчал. К этому времени мне исполнилось восемнадцать, и я не мог не заметить разлада в семье. Отец уезжал надолго, доносились слухи о его чудачествах, кутежах, о том, что он приобрёл себе ещё два дома и жил на широкую ногу, хотя не имел наследства, а делом давно не занимался.

— Не стоило бы о том говорить, — продолжал дед, — но я боюсь за тебя, мой мальчик.

— Я собираюсь учиться и не последую примеру отца, — ответил я твёрдо.

— Если не представится соблазна, — сказал дед. — Я должен тебя кое о чём предупредить.

— Слушаю вас внимательно, дедушка.

— Должно быть, ты знаешь, что некоторое время мы жили в Дерпте. Там ты родился. В Дерпте я кое-что выстроил. Так вот однажды, когда рыли землю, я обнаружил клад.

— Клад?

— Самый настоящий. Ценность его огромна. Это так называемый «ларец Рорбаха». Рорбах, да будет тебе известно, один из первых воевателей тех земель, тевтонский рыцарь, грабитель и убийца. О «ларце Рорбаха» известно давно, и, скажу тебе, этот ларец весьма поместителен, ты бы в нем легко расположился сидя. Всё, что в нем есть, отнято у людей и полито их же кровью.

Дед помолчал.

— Скажи, мой мальчик, отец ещё ничего не поведал о ларце?

— Нет, — отвечал я.

— Он очень любит тебя. Не сомневаюсь, что тайна перейдёт к тебе по наследству. Но эти сокровища причиняют несчастия, что и объявлено в пергаменте, положенном в ларец. Отец твой воспользовался покуда лишь малой частью, хоть я и противился, но и это пошло не впрок. Мой мальчик, заклинаю тебя, если отец откроет тебе тайну ларца, предай её забвению.

— Но ведь тайну открыли мне вы, дедушка, — сказал я.

— Пока лишь часть тайны. Ибо ларец найти нелегко.

— Он в Дерпте?

— Он в Дерпте. И ты не станешь его искать. Найти его невозможно. Обещай мне, что ты не станешь искать тот ларец.

— Обещаю, дедушка.

— Обещай, что не станешь придумывать для этого благих целей.

— Обещаю.

Так говорил со мною мой дед и говорил ещё долго. А потом он умер. Спустя год лишился я и отца, так и не узнав ничего больше о ларце.

Так что же? Искал я клад Рорбаха в Дерпте? Нет, не искал, я помнил предсмертный наказ деда. Но тем не менее время от времени со смутным беспокойством проходил я мимо домов, костёлов и башен и вдруг останавливался. Не тут ли? По ночам я терзался сомнением. Так ли я чист? Не потому ли беспечно живу, что надеюсь стать обладателем тевтонского золота?

Лежал я и думал. Июньская ночь светла за окном. Но вот лёгкий шорох под дверью. Кто это, кошка? На двери этого помещения нет запора. Но вот она приоткрывается, тихо отворяется дверь. Кто-то сейчас навестит меня. Привычное дело. Я осторожно беру пистолет, взвожу курок. Если пришли с добром, я не стану стрелять.

Чья-то фигура в дверях. Большой человек в белой рубахе. Я говорю спокойно, как можно спокойней:

— Любезный, надо стучать.

Фигура отвешивает поклон, и я узнаю Кривого Антса. Он закрывает дверь и произносит глухо:

— С вами хотят говорить.

— Странное время для разговора.

Я всё ещё держу пистолет наготове. Кому захотелось говорить со мной ночью?

— С вами хотят говорить, — повторяет Антс.

— Хозяин?

Антс отрицательно качает головой. Вдруг я получу известие от Анны? Сердце вздрагивает, я говорю:

— Готов послушать.

Антс делает жест рукой, и я понимаю, что надо куда-то идти. Что ж, к приключениям не привыкать. Я не боюсь, что меня заманят, судя по всему, здесь тайное дело, а тайны мне по душе.

Я накинул плащ и пошёл вслед за Антсом. Он молча показал, что ступать надо тихо. Мы выбрались из дома неизвестным мне ходом и оказались на улице. Тут шли некоторое время, кружили задворками и наконец оказались у двери ничем не примечательного дома.

Антс стукнул условно, и дверь неслышно отворилась.

Я оказался в комнате с низким потолком, на большом деревянном столе горела свеча. За ним, откачнувшись лицом в тень, сидел незнакомец. Антс подвинул мне табурет, я сел.

Незнакомец молчал.

— Кто-то хотел со мной говорить? — спросил я.

— С тобой говорят обездоленные, — звучным голосом произнёс незнакомец.

Я оглянулся. В комнате не было никого, кроме незнакомца и Антса, тот сидел на лавке у окна, положив на колени большие руки.

— Не ищи их взглядом, — сказал незнакомец, — они спят, многие вечным сном. За прочих скажу я.

— Что же вы хотите сказать мне от имени обездоленных? — спросил я. — И каких обездоленных вы имеете в виду?

— Меня зовут Март Медведь, — сказал он, — должно быть, ты слышал?

— Не имел чести, господин Март.

— Не называй меня господином, брат, — веско произнёс он и приблизил лицо к свече.

Я увидел шрам, пересекавший лоб, переносицу и всю щёку, шрам терялся в густой чёрной бороде. «Должно быть, это “человек со шрамом”, — подумал я, — тот самый, которого боятся саксонцы».

— Вы эстонец? — спросил я.

— Да, я эстонец, и те, за которых я говорю, тоже эстонцы.

— Чем я могу вам помочь? — спросил я, подозревая, что у меня станут просить денег.

— Мы доверяем тебе, брат, — сказал Март.

Я удивился.

— Мы знаем тебя с прошлого лета. Ты выручил Рейна Золотаря, защитил Хромого Юло и дал талер бедной Мари.

Я даже не помнил об этих мелочах, но было приятно, что кто-то остался мне благодарен. Теперь я хорошо разглядел Марта. Поистине он был огромен, настоящий медведь. Даже одежды для него не нашлось подходящей, зелёная куртка буквально лезла по швам.

— Но это не всё, что мы о тебе знаем, — сказал он.

— Вы говорите загадками, — заметил я неопределённо.

— Скажи мне, брат, много ты видел городов, разъезжая по свету?

— Немало.

— И есть среди них, должно быть, красивые.

— Красивых городов много, — согласился я.

— Но видел ли ты столь бедный и столь же разрушенный город, как наш? — спросил Март Медведь.

Я задумался.

— Видел ли ты столь разорённую страну и знаешь ли ты народ несчастней нашего? — Глаза его остро блеснули.

— На вашей земле слишком много воюют, — сказал я.