Самуэлла Фингарет - Скифы в остроконечных шапках Страница 9

— Здравствуйте, мальчики. Здравствуй, Филл, прекрасно, что навестил родича. Надеюсь, хвори еще не набросились ни на тебя, ни на твоих друзей. Как здоровье Мирталлы?

— Мать здорова, шлет тебе добрый привет и кусок египетского полотна чистейшего белого цвета, который так любят Асклепия, дочь Гигиея, и ты, сказал нараспев Филл.

Ликамб усмехнулся. Он действительно был одет во все белое. Даже подошвы сандалий были привязаны к ногам белыми ремешками.

— Не забудь передать Мирталле мою благодарность. — Он взял протянутый Филлом сверток и отдал слуге. Его движения, как и речь, были размеренны и неторопливы.

— Что привело тебя, Филл, в наше уединение? — спросил он. — В твои годы стремятся туда, где шум веселья и смех. Холм Асклепия погружен в тишину и печаль.

— Мой гость по имени Арзак — Медведь, скиф из племени царских скифов, стремился к тебе через степь, опережая ветер. Он набит тайнами, как мешок богача монетами, и на нашем языке говорит, как настоящий эллин, родившийся на берегах Понта или в самой Греции.

Ликамб внимательно оглядел чужеземца. Стройный мальчик с круглым скуластым лицом и светлыми волосами ему понравился. Особенно привлекательным показалось живое, взволнованное и неуловимо гордое выражение его лица.

— Значит, ты из племени «царских» скифов-пахарей. Говори, мальчик, что привело тебя ко мне?

— Хайре, мудрый врачеватель, знающий скифские племена! — сказал Арзак.

— Пусть не споткнется твой конь, не пролетит мимо цели стрела. Я пришел просить у тебя сонного зелья, от которого человек падает бездыханным, словно его настигла смерть.

По лицу Ликамба пробежала тень. Брови сдвинулись, выпуклый лоб прорезали вертикальные складки.

— Кто послал тебя, чужеземец? — спросил он быстро и глухо.

— Меня послала нужда, и заклинаю тебя мечом и твоими богами, не откажи. Вот золото. — Арзак сорвал с руки три браслета. — Возьми и дай мне взамен сонного зелья, цвета белужьей икры.

— Ты называешь цвет! Клянусь Аполлоном, отцом Асклепия, немногим случалось видеть неразведенный настой. Этот слуга, ученик и моя дорогая жена, с которой мы собирали травы, гуляя среди холмов, — вот и все, кто его видел. Ученик и слуга о настое болтать не будут. Ту, которую я любил, отняли боги. Мальчик, кто рассказал тебе обо всем?

Арзака охватила тревога. Мысли закружились с такой быстротой, что он испугался, как бы они не вырвались со словами. Нет, второй раз он не нарушит клятву. Прижав руки к груди и очень волнуясь, он сказал:

— Твое имя в степь принесли торговцы. Они клялись, что мудростью ты превосходишь всех врачевателей, что слава твоя на вечные времена. Я отправился в Ольвию на поводу их клятв. Дай мне зелье, и я привезу тебе золотые кольца, и траву-«безымянку» для лечения ран, и целый мешок «скифской» травы — с ней можно прожить без пищи десять и даже двенадцать дней. Я сделаю все, что ты скажешь. Дай мне зелье.

Во время этой сбивчивой речи Ликамб не отводил от Арзака горящего взгляда. Потом складки на лбу разгладились, взгляд прояснился, и Ликамб спокойно сказал:

— Не откажись, чужеземец, прогуляться со мной к источнику. Мне необходимо проверить уровень воды, и наш разговор мы продолжим в подземном коридоре.

— Слышал! — воскликнул Филл, не успела упасть на место завеса, за которой скрылись Ликамб и Арзак.

— Говорили в голос, конечно, слышал, — ответил Ксанф.

— Ах, Ксанф, неужели ты не заметил, что Ликамб, как и я, заподозрил тайну. Побегу послушаю, о чем они говорят.

— Подслушивать стыдно!

Но Филл исчез за колоннами, прежде чем Ксанф успел его задержать. Только мелькнул полотняный хитон.

— Купцы не солгали, мальчик, — сказал Ликамб, входя с Арзаком в галерею, наклонно сползавшую в толщу холма. — Мне открыты целебные свойства трав, я знаю действие соков, которыми плачут деревья. Снотворный настой, о котором ты говоришь, способен свалить даже быка. Это сильное средство, и прежде, чем дать тебе хотя бы каплю, я должен знать, что она не послужит во вред. Здесь мы одни, и ты скажешь мне правду.

Арзак не был уверен в том, что они одни. Ему слышался шорох, он косился по сторонам, стараясь понять, откуда доносятся звуки, но взгляд упирался в глухие каменные стены.

— Ты молчишь, чужеземец?

— Я боюсь утомить тебя длинным рассказом.

— Не беспокойся, я привык выслушивать истории целой жизни. Больные рассказывают их каждый день.

— Мне было четыре года, Одатис была меньше ягненка, когда мать привязала Одатис ко мне на спину и сказала: «Спрячься в овраге». Я так и сделал. Одатис плакала, потом затихла. Потом мы с ней очутились у Старика. Старик сказал, что был бой из-за пастбищ и что все люди нашего кочевья убиты, мать тоже.

— Старик приходится тебе дедом?

— Нет, он сам по себе. Его зовут «Стариком» из-за боязни накликать беду, по-настоящему его имя — Гнур.

— Суеверия есть и у греков. Например, считается дурной приметой сидеть нога на ногу, скорее это должно назвать дурной манерой. Но скажи, почему твои соплеменники боятся Гнура?

— Из-за его мастерства, они думают, что в кузнечной работе Старику помогают духи земли и луна.

— Это Гнур сделал те замечательные браслеты?

— Да, только они не замечательные, они принесли беду.

Арзак настороженно посмотрел на Ликамба и замолчал. Ему снова послышался шорох, теперь совсем близко.

— Как случилась беда, мой мальчик?

— Из царского стойбища приехали пять дружинников за нетупеющим акинаком. С ними приехала царская жена. Она сказала: «Старик, сделай мне три золотых браслета на манер эллинских, каких не было ни у одной из жен». Старик сказал: «Сделаю». Потом царская жена услышала, как поет Одатис, и спросила: «Это твоя внучка?» Старик промолчал. Тогда она спросила Одатис: «Ты любишь петь?» — «Очень-очень-очень», — ответила Одатис. «Поедем со мной в царское стойбище». — «Нет», — сказал Старик. Но царская жена кивнула дружинникам. Один из них схватил Одатис и ускакал, четверо других выхватили кинжалы. «Нет», — повторял Старик. Он сделался белым, словно вся кровь ушла под землю. — «Ни одного акинака больше не будет». — «Зря беспокоишься, — сказала царская жена и повела глазами, — твоей внучке будет хорошо. Пусть повеселит меня песнями, а в следующую луну я приеду за браслетами и привезу тебе девчонку живой и невредимой». Так она сказала, и все ускакали. Пес Лохмат убежал еще раньше за конем, который помчал Одатис.

— Прошу тебя, продолжай, — сказал Ликамб.

— Прежде чем луна миновала, умер Савлий, а когда умирает царь, за ним в могилу уходит жена и служанка жены. Они должны быть с царем там, где живут после смерти.

— Какой страшный обычай.

— Он пришел к нам от предков, из стародавних времен. Но Одатис никогда не была служанкой, и вот теперь она едет в белой кибитке, ее убьют вместе с царской женой.

В облицованный камнем проход сверху свалился Филл.

— Это моя невеста. Девочка с волосами цвета пшеницы, ей грозит смерть! — закричал он, бросаясь к Арзаку.

— Я не верю своим глазам! — воскликнул Ликамб. — Мой племянник посмел подслушивать?

— Арзак, объясни скорее дяде, что речь идет о моей невесте, вспомни гадателя на агоре — он так все и сказал!

— Убирайся прочь, мальчишка, наш с тобой разговор впереди.

— Я не уйду, я знал, что здесь укрывается тайна.

Но Ликамб сдвинул брови, и Филл ушел. Он уходил, чуть не плача, оглядываясь через каждые три шага.

— Прости, Арзак. Мне в голову не пришло, что нас подслушивали.

Ликамб обнял Арзака за плечи и повел вниз по ступеням.

— Ничего, что подслушивали, — сказал Арзак, всматриваясь в подземный проход, едва освещенный горевшим светильником. — Филл должен все знать. Если Одатис спасется, ей нельзя оставаться в степи. Скифы ее видели в кибитке царской жены, и для них она ушла за царем в вечную жизнь.

— Конечно, мы возьмем Одатис к себе. Но как ты рассчитываешь спасти сестренку? Чем может помочь настой? Надеюсь, ты не думаешь заставить уснуть сразу всех скифов?

— Нет, только Одатис. Если Одатис выпьет сонное зелье и станет как мертвая, ее выкинут из кибитки.

— Все понял, мой мальчик, ты рассчитал правильно, и да помогут тебе Аполлон и Асклепий.

Ликамб взял в руки мерцавший светильник, провел язычком пламени вдоль стены и, отыскав железную скобу, отодвинул один из камней. Открылась темная ниша, уходившая в глубину.

— Снотворный настой изготовлен из трав, растущих в местностях, обильных влагой. Поэтому я храню его близ воды.

Ликамб просветил внутрь, достал небольшой, в пол ладони сосудик из красной глины с высоким горлом и протянул Арзаку.

— Возьми, мой мальчик, — сказал Ликамб. — В этом амфориске заключен чудодейственный дар бога сна — Морфея, и если выпить содержимое, не разбавляя водой, бездыханный сон мгновенно скует тело. Сон будет длится три дня и три ночи и пройдет сам собой. Нет, плата мне не нужна, оставь при себе свое золото, — добавил он быстро, поняв, что Арзак хочет снова сдернуть с руки браслеты. — Лучше скажи, кто научил тебя так превосходно говорить на языке эллинов?