Павел Мисько - Новосёлы Страница 9

— Это вы ничейную собаку поймали? Бродячую? — спросил я. Пусть и Женя знает о моих способностях угадывателя.

— Сам ты бродяга! — вдруг вскипел мужчина. — А ну катись, а то как спущу пса с верёвки, клочья с тебя полетят.

А я нисколечко не боялся, я думал, что сначала собака вцепится этому дядьке в штаны. Я хотел ещё спросить, за сколько можно такую бродяжку купить, но Женя в это время подошёл к овчарке.

Продавал овчарку такой взрослый школьник, как Женя. Хлопец стоял, а овчарка сидела рядом без всякого поводка и была ему по грудь. В наморднике… Ух, красавица! Спина чёрная, а живот и лапы беловатые, вроде слегка подкопчённые. А глаза у овчарки весёлые, с хитрецой! Будто хочет сказать: «Что, слабо? Не купите?»

— Сколько?.. — спросил Женя, и голос его дрогнул. Понравилась собака и ему!

— Шестьдесят.

— Что — шестьдесят?

— Рублей шестьдесят.

— Фю-ю-ю… — свистнул Женя.

Овчарка улыбнулась: «Что, спёкся?»

— Мне знаешь сколько могли б за Джека заплатить пограничники? Минимум — сто рублей! Три года обучал… Любого шпиона или бандита поймает. А мне некогда к пограничникам ехать, мне сегодня надо транзистор купить.

Ах, если бы у меня было шестьдесят рублей! Но столько папа никогда не даст, хоть умирай на его глазах. Это же дороже, чем «Орлёнок» стоит, велосипед.

Стоят вокруг овчарки дядьки, хлопцы и мальчишки, даже одна девчонка. Все овчаркой любуются, а овчарка на людей не смотрит, хозяину заглядывает в глаза. Грустный у неё взгляд, будто хочет сказать: «Ты меня хочешь продать? Предать?! Меня-я, твоего верного дру-уга?!»

У всех зрителей, у кого на руках, у кого в сумке, у кого за пазухой, сидят щенки. Только у девчонки — на земле, на поводке и — взрослая. Щенки разные — и белый лохматик, и чёрный, словно отполированный, с коричневыми пятнышками над глазами, и пёстрый, как сорока, и жёлтый, как лисёнок. Мы всех переспросили. Двадцать пять рублей… Двадцать… Пятнадцать…

Десять рублей просила только девчонка за свою длинную, как будто сложенную из двух (помните, у клоуна в цирке?), собачонку. Ноги коротенькие и кривые, на брюхе, как пуговицы в два ряда, торчат чёрные сосцы.

Я смотрел-смотрел на эту застёгнутую на все пуговицы собаку и вдруг как захохочу! Чуть семечками не подавился…

— Ты чего? Ты чего? — застукал мне в спину Женя.

— Я… Я подумал, как она будет шпиона ловить… Гы-гы…

Тут и Женя захохотал как сумасшедший, и все хлопцы и дядьки, что щенков продавали. А девчонка дёрнула за верёвочку свою собачонку — и бегом с рынка.

Оставили мы эту компанию, подошли к двум мальчуганам. Они почему-то держались поближе к забору, подальше от собак. Один, длинный, лупоглазый, как сова, держал в руках дырявый мешок. Через дыры видать было в мешке что-то рыжее и живое, и то живое урчало: «У-у-у-у! У-у-у-у!» Второй парень пониже, носик сапожком. Ему почему-то не по себе: вертит головой, подёргивает плечом, стегает прутиком по забору.

— Какая порода? — спросил Женя.

— А какая вам нужна? — осторожно спросил длинный, который с вытаращенными глазами, а меньшой по очереди подвигал бровями, словно хотел подмигнуть, да ничего не вышло.

— Нам нужен хороший щенок, породистый, лишь бы какого мы и задаром не возьмём.

— Боксёр! — уставился на Женю и даже не мигнул длинный.

— Это кличка такая? — спросил я.

— Это у тебя кличка, а у него порода — боксёр.

— Не тот, что морда расплющена, как будто по носу стукнули? — уточнил я.

— Тот самый… И уши уже обрезанные, и хвост отсечён…

— А ну, покажи! — потребовал Женя, словно и в самом деле разбирался в собачьих хвостах.

Лупоглазый сунул в дырку мешка руку. «У-мр-р!» — заурчало в мешке.

— Ай! — выхватил вдруг руку продавец боксёра.

Поперёк руки краснели три кровавые полосы. Длинный полизал царапины, сплюнул.

— Не обученный ещё… А характер — до трёх не говори. Вырастет — не собака будет, а находка.

Он ещё раз, уже осторожно, сунул руку в дырку, вытащил на свет коротенький, с палец, боксёрский хвост. Но лохматый какой-то, у собак этой породы таких не бывает.

— И уши уже оформлены, как надо… Могу и уши показать… — Пучеглазый опять лизнул свою руку. — Характер! Потому и в мешке держим.

— Не надо ушей, и так верим. Сколько хочешь? — спросил Женя.

— Дешёвка… Червонец.

Курносый удивлённо взглянул на длинного и опять отвернулся к забору, ещё усерднее принялся стегать прутиком по доскам.

Я дёрнул Женю за пиджак — у нас же как раз десять рублей! Хоть бы не передумали. А Женя почему-то медлит…

— За породистого знаешь сколько люди просят? — кивнул лупатый на продавцов собак. — А тут даром отдаёшь, и то нос воротят. Во народ пошёл! — искренне возмущался он.

Ну, сколько за породистых просят, мы уже знали.

— Берём. Вот деньги… — Женя отдал десятку, а я взял тёплый, шевелящийся свёрток.

— Не открывайте мешка, пока в дом не внесёте! — скомкал деньги в руке длинный. — Чтоб дороги не видел, а то удерёт назад. Боксёры знаете какие умные? Не всякий человек до них дотянется…

Курносый тронул длинного за локоть: «Кончай…»

Мы повернулись и пошли.

Пробирались через весь рынок к тем воротам, где оставили машину, а боксёр ворочался в моих руках и угрожал: «У-умр-ру!» Но не залаял ни разу.

Машина была на том же месте, где и оставили. Около неё стоял дядя Коля и растерянно смотрел по сторонам.

Марины возле него не было!..

Есть ли хвост у боксера?

— Марина не с вами? — сразу спросил дядя Коля.

— Не… Она ведь в машине оставалась… — Мы с Женей посмотрели по сторонам, а потом ещё и в машину заглянули — нет нигде!

— Прихожу — дверка открыта… — Дядя Коля растерянно разводил руками. — И вот… Одни туфельки стоят на сиденье.

— А записки в туфлях нет? — спросил Женя.

— От Марины записка?! Студент, у тебя все дома? — повертел пальцем у виска дядя Коля.

Студентом Женю назвал! А тот ещё девятиклассник.

— Украл кто-то Марину. А потом выкуп за неё затребует. В Америке часто так делают… — говорил Женя, а сам ощупывал туфли, всматривался в них.

— Ну и сказанул! Это ж тебе не Америка! — разозлился дядя Коля. Шрамы и рубцы на его лице то белели, то делались багровыми.

Я захныкал. Что мы скажем маме? Хоть и разбалованная Марина и вечно надоедает всем, капризничает, но ведь она наша. На-ша!

Женя старательно обыскивал машину, передвигал с места на место сетки с картошкой и яблоками.

— Должна быть записка… Воры должны записку написать, у кого Марина, какой и куда нести выкуп…

Дядя Коля нервно смотрел по сторонам.

— Следов борьбы не видно… — Женя обошёл машину, приглядываясь к земле.

— Перестань дёргать мне нервы, слышишь? Перестань разыгрывать из себя сыщика! — Дядя Коля мучительно, как от зубной боли, морщил лицо. — Чуяло моё сердце: не бери обузу на шею, не бери… Ты во всём виноват — добренький нашёлся, позабавиться ему захотелось.

— Дядя Коля, она никуда далеко не уйдёт, — сказал я. — Она дома и на ковёр боится босиком стать. «Навтыкали иголок!» — кричит.

Женя сделал ещё один виток вокруг машины и склонился над неглубокой канавкой у тротуара. Выложена канавка камнями, дно занесло песком.

— Есть след!!! — закричал он как полоумный и присел на корточки. — Вот!

На песке и в самом деле отпечатался след детской ноги, только пальцы не пропечатались, как будто их и не было. И направлялся тот след прямёхонько к воротам рынка.

— Встань, не молись на этот след… — сказал Женин отец. — Может, это ещё и не её… А если и её след, то пошла она в носках, чтоб не так кололось.

Ай-яй-яй, вот так хитрюга эта Марина… В носках! Но почему не в туфлях, а в носках? Если идёшь пропадать, так иди без фокусов, обувшись!

Но как будто нам было бы легче, если б она пошла в туфельках!

И тут к нам подплыла толстая тётка. И сама толстая, и голые руки чуть не с меня толщиной. На один голый локоть нацеплена красная повязка.

Я эту тётю видел в воротах, когда шли с рынка. Все, кто нёс или вёз чего-нибудь много продавать, покупали в кассе билетики и показывали ей при входе.

— Это не ваша девочка здесь вертелась? Беленькая такая, в кудельках, и разутая…

— Ну вот! А я что говорил? — хлопнул себя по бедру дядя Коля.

— Куда она пошла? Она не говорила вам? — подступили к тётке поближе и Женя, и я.

— Такая потешная девчушка… — Тётка расплылась в улыбке, провела красной повязкой себе по лбу.

— Говорил ей, посиди немного, мы сейчас придём. А она… — не то жаловался тётке, не то оправдывался Женин отец.

— Ой, живой мне не быть!.. Умора, а не девчонка… Спрашивает: «Тётенька, а почему у вас повязка? Вы дружинница?» — «Нет, говорю, деточка, я не лружинница». — «А-а, это вы билетики на базар проверяете, как в кино или в цирк!» — «Ага!» — говорю. «А на базаре интересно?» — «О, ещё как интересно бывает, каких только фокусов не насмотришься…» — говорю ей. «Тётенька, просится, пустите меня без копейков посмотреть на базар!» Такая потеха, живой не быть…