Неделчо Драганов - Два пистолета и хромой осел Страница 9

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА ДРУГОЙ ДЕНЬ

— Эй, алло!

Я вскочил. Сильный свет слепил мне глаза. Какой-то мальчишка в морской тельняшке махал нам рукой, чтобы мы вылезли из лодки. Еще сонные, но не соображая, где находимся, мы ступили босыми ногами на палубу, влажную от росы. Незнакомый мальчишка презрительно посмотрел на наши грязные, в ссадинах ноги; затем его взгляд скользнул по нашим залатанным коротким штанам и рубахам с оторванными пуговицами и, наконец, насмешливо уставился на наши головы, обросшие жесткими, как щетина, волосами, давно не знавшими ножниц. Сам же он был в длинных, как у взрослых, брюках, с блестящим красным ремнем, с золотой пряжкой.

— Э! — развел он руками, желая, видимо, спросить: «Эй, оборванцы, как вы попали на корабль?» Его новые ботинки блестели, как лакированные.

Мы молчали, засмотревшись на его красивую одежду. Мальчишка сделал нам знак следовать за ним и самоуверенно пошел вперед, не оборачиваясь. Страшно гордый мальчишка!

Откуда-то появились моряки и закричали что-то на своем языке. Один из них подошел поближе и сказал:

— Алло, Мишель, — и еще целый водопад французских слов. Все засмеялись, а Мишель только махнул рукой и продолжал гордо вышагивать. Мы шли за ним, словно арестанты. Стало мне обидно. Чего он, в самом деле, воображает? Но сейчас было не до драки. Живот ужасно болел от голода.

Поэтому мы послушно шли за мальчишкой, шагавшим важно и гордо, словно он — капитан корабля. Он провел нас по узкой железной лесенке и вошел в каюту, оставив дверь открытой. Даже не обернулся посмотреть, идем ли мы следом.

Подталкивая друг друга, мы робко перешагнули порог каюты. За маленьким письменным столом сидел пожилой человек в капитанской форме. Длинной золотой ручкой он что-то записывал в корабельном журнале. Подняв голову, он оглядел нас с головы до босых ног холодным пронизывающим взглядом. Мальчишка, видно, был его сыном: они были очень похожи. Теперь я понял, почему он держался так надменно.

Мишель громко заговорил, поглядывая на нас с презрительной гримасой. По его жестам мы поняли, что он рассказывает отцу, как нашел нас в лодке и приказал идти за ним. Капитан задумчиво кивал головой. Потом обратился к сыну и произнес несколько слов.

— Уи, мон капитэн! — ответил мальчишка и вышел.

Капитан встал и нервно заходил по тесной каюте, посматривая на нас так, будто собирался выпороть. Это был высокий, крепкий, широкоплечий человек, и бицепсы у него были, наверное, с футбольные мячи. Такой только тронет… Вдруг он остановился перед нами и показал рукой на рот: мол, голодные?

— Голодные, очень голодные! — в один голос завопили мы.

Он кивнул, чтобы показать, что понял. Тогда Минчо вдруг, ни к селу, ни к городу, высказался:

— Пардон! Мерси! Бонжур!

Капитан удивленно поднял брови и засмеялся. Мы тоже засмеялись, и подбодренный Минчо Грач еще раз повторил:

— Пардон! Мерси! Бонжур!

Внезапно лицо капитана снова стало строгим, и он раздраженно погрозил нам пальцем.

Снова появился Мишель в сопровождении какого-то негра. Негр, стройный парень с хорошо развитой грудью и мускулистыми руками, был в спортивной майке, когда-то белой, а теперь серой, в жирных пятнах. Его голова — вся в мелких одинаковых завитках — казалось, только что побывала у парикмахера. Он, как и мы, был бос, в штанах, залатанных на коленях.

Капитан что-то сказал, и негр велел нам идти за ним. Парень взлетел по крутой железной лесенке быстро и ловко, как кошка. На палубе он остановился подождать нас. Мы же карабкались, высунув языки — обессилели от голода. Негр дружески усмехнулся и пошел медленнее.

Он привел нас на кухню — тесную комнатку, наполовину занятую железной плитой. Я впервые увидел такую большую плиту. Тут пахло жареным луком и подгоревшим молоком. Очень приятный запах.

В углу стоял маленький деревянный столик. Парень усадил нас на табуретки, тоже маленькие, словно для гномов сделанные. Потом поставил перед нами две чайных чашки, снял с печки блестящий чайник и налил нам кофе. Затем взял еще больший и тоже никелированный чайник и долил в наши чашки молоко. Никогда в жизни я не пил кофе с молоком. Дома редко покупали молоко, и то только для мамы, потому что у нее был больной желудок. Я знал, что по утрам пьют молоко только сыновья богачей, живущие в центре города. Потому и лица у них были бело-розовые, как у детей с новогодних открыток.

Негр достал из шкафа большую буханку хлеба, нарезал длинными ломтями, положил ненадолго на горячую плиту (кто не знает, как чудесно пахнет подсушенный хлеб!) и потом намазал толстым слоем масла. Мы сразу же схватили по ломтю. Ох, до чего же вкусно — подсушенный хлеб, а на нем тает масло!

Негр смотрел, как мы уплетаем хлеб, и посмеивался. В полумраке кухни его зубы белели, как морская пена. Корабль слегка покачивало, и мы наклонялись то в одну, то в другую сторону, но это не мешало нам лопать. Парень заговорил: он махал руками, вращал черными глазами — пытался что-то сказать нам. Но кто его поймет, этот французский! Потом он ударил себя в грудь и выкрикнул:

— Дуду! Дуду!

Ага, значит его зовут Дуду.

— Я — Любо, — отвечаю с набитым ртом, — а он — Минчо.

— Браво! — всплеснул руками негр. — Муа Дуду, Туа — Любо, люи — Минчо.

— Понял? — сказал я Минчо. — Муа — это я, туа — ты, люи — он. Запомни хорошенько.

— Нечего запоминать, — высокомерно сказал Грач. (Утолив голод, он снова стал задирать нос). — Я французский знаю. — Он обернулся к Дуду и выговорил свои знаменитые три слова:

— Пардон, мерси, бонжур!

Дуду засмеялся, но не как капитан — одним ртом, а всем лицом: смеялись и его глаза, и сморщенный нос, и дрожащий подбородок, и уши; он смеялся звонким смехом, от которого и нам стало весело, полегчало на сердце.

Мы притихли, потому что вошел пожилой, необыкновенно толстый негр, сразу заполнивший собой всю кухню. На голове его возвышался белый колпак, какой носят все повара на свете.

Увидев, что мы веселимся, засмеялся и повар. Его огромный живот заколыхался, и он охватил его обеими руками, словно боясь, чтобы тот не отвалился.

— Мон папá, — показал на него пальцем Дуду.

— Говорит, что этот негр — его отец, — важно объяснил Грач.

Ну, это он слишком! Его отец — биндюжник, иногда Минчо ездит с ним в порт и вертится возле иностранных моряков. Я поклялся себе выучить миллион французских слов, а то Минчо, того и гляди, совсем возгордится и объявит себя атаманом. Да, в конце концов, не так уж много он знает.

Наевшись досыта (отец Дуду дал нам еще и по чашке варенья из инжира), мы вместе с парнем вышли на палубу. Погода была тихая и ясная. Розовый закат над Карабаиром, наверное, предвещал только у нашего берега. А пароход плыл в открытом море. Насколько хватало глаз — вода и только вода. Мое сердце исполнилось гордости. Я стал настоящим кругосветным путешественником! Я не знал, куда мы плывем, но сейчас это не имело значения. Ведь мы далеко от берега, и капитан не может нас высадить!

Дуду вернулся на кухню, а мы с Минчо пошли на корму и засмотрелись на широкий след, тянувшийся за кораблем. Словно могучая и бесконечная река текла среди моря, и наш пароход плыл точно по середине этой реки. Легкий ветерок касался наших лиц. Над головами с криком кружили белые чайки. Как хорошо! И вдруг кто-то крикнул:

— Эй!

Мы обернулись. Широко расставив ноги, как это делают морские волки, на нас дерзко смотрел Мишель. Сейчас он был в бархатных шортах и сандалетах на босу ногу. Вместо тельняшки на нем была спортивная майка, белая и отутюженная, словно только что из магазина.

Мишель шагнул вперед. Я заметил, что он специально напрягает руки, чтобы показать свои мускулы. Я не понимал, чего ему от нас надо. Стоит и вызывающе усмехается. Неожиданно он подскочил и ухватил Минчо за нос. Вокруг взорвался громкий, неудержимый смех. Хохотали французские моряки. Наверное, Мишель обещал их рассмешить, и теперь, сунув руки в карманы широких штанов, они ждали, что будет дальше.

Минчо был не из тех, кто терпит такие обиды. Он оттолкнул французика и сжал руки в кулаки. Два моряка подскочили к нам и стали подстрекать дерзкого мальчишку:

— Алле, Мишель, бокс, бокс!

Внезапно он бросился, мой друг не успел увернуться, и кулак Мишеля угодил ему прямо в лицо. Из носа Минчо хлынула кровь. Не успел Минчо опомниться, Мишель ударил его еще раз. Кровь полилась сильнее, но Минчо не испугался. Он размахнулся и вернул французику пару хороших ударов. Но тот умел боксировать. Он был не сильнее Минчо, но знал приемы бокса и сумел оглушить своего противника. Я локти кусал от обиды и бессилия, что не могу помочь другу. Но, когда двое дерутся, третий не лезь — таково правило.

Но Мишеля поддерживали моряки, поэтому я собрался незаметно подставить ему ножку, когда кто-то тонко и пронзительно закричал: