Сильвиа Каваллано - Реестр Исполненных Желаний Страница 9

Глава 12. На следующий день после бессонной ночи.

После бессонной ночи мне хотелось поспать подольше, но меня разбудили. Не дети. И не рабочие. Родители! Они проверили свои обратные билеты и выяснилось, что поезд у них сегодня вечером, а не завтра, как они думали!! Я в такой спешке укладывала чемоданы, созванивалась с агентством, мыла квартиру, что времени на то, чтобы забежать к Элизе, не осталось. Телефонами мы не обменялись и нашелся ли реестр — так и осталось для меня загадкой. Придумывать развязку самой мне было некогда, поэтому двенадцатая глава уместилась в четыре строчки.

Часть вторая

Глава первая. Господин Майер

21 июля мы прилетели в Айнтховен. Мое давнишнее, хотя и не слишком настойчивое желание поехать на цветочную выставку в Голландию, исполнилось. К посещению достопримечательностей я не подготовилась, но муж снабдил картами и распечатками из интернета. В аэропорту нас встречал агент мужа в Голландии, Бруно. И тут выяснилось, что в Айтнховен какая-то конференция, свободных мест нигде нет, и жить мы будем в БД. Если бы я заранее настроилась на достопримечательности Айнтховен, то наверное, эта новость меня бы огорчила. Я еще раз убедилась в правоте старого высказывания «не горячиться». Оно применимо ко всему на свете. Не надо бросаться выполнять задание — его могут отменить, не надо сломя голову спешить, все как-нибудь утроится. В подавляющем большинстве ситуаций эта мудрость срабатывает. Бруно нашел нам недорогой пансион недалеко от всего: от центра, от вокзала, от магазинов. Снаружи он был ничем не примечателен, такой типично голландский дом из темно-красного кирпича, а вот наша квартира оказалась настолько необычной, что я долго не могла сообразить, как она устроена и понять ее реальные размеры, так как зеркальные стены обманчиво раздвигали пространство, а подвешенная к потолку резного дерева с инкрустацией ширма в нужный момент разрезала его надвое. Хозяин пансиона оказался высоким человеком с седыми волосами, аккуратной острой бородкой и прищуренными глазами. У него был небольшой тик — нервничая или увлекшись, он вдруг начинал часто-часто кивать головой, будто чихал, потом приглаживал правой рукой, оттопырив в сторону большой палец, свои пышные белые волосы. В молодости он много путешествовал, подолгу жил в Южной Америке, потом вернулся в Голландию, в Д-Б, где и основал клуб для испаноговорящих голландцев. Раз в год устраивал вечеринки (официально - заседания) клуба прямо у себя дома, на набережной Бьютенхафен, благо размеры дома позволяли принять до 100 человек. Одним из условий вступления в клуб была рекомендация от испаноговорящего выходца из Латинской Америки, да и на вечеринку иначе и попасть было нельзя — исключительно в сопровождении выходца из Латинской Америки. «Иначе мы будем не клубом, а сборищем ненормальных голландцев, говорящих между собой на чужом языке». Звали его господин Майер.

Майер любил старые и красивые вещи, для него это были синонимы, новая красивая вещь, напротив, была оксимороном. В его доме практически не было предметов современного ширпотреба, даже электрические розетки, выключатели и замочные скважины были какие-то необычные. В том смысле, что таких розеток больше нигде нельзя было увидеть. Не знаю, были ли они старинными, изготовленными на заказ, или он приобрел их, как и большинство из обстановки, на какой-нибудь барахолке. Сам он говорил, что старые вещи замедляют ход времени и помогают вернуть прошлое, раз уж вернуться туда невозможно. Собственно, и вернуть прошлое невозможно, но он довольствовался атмосферой и своими от нее ощущениями. Еще он говорил, что с удовольствием отказался бы от многих современных удобств. Друзья подшучивали над ним и советовали поселиться за городом, ужинать при свечах, воду брать из колодца, стирать в канале, а вместо автомобиля 56 года завести себе еще более старинное транспортное средство — лошадь. Он и сам об этом подумывал, но по вечерам у него были концерты в городе, почти каждый день, так что переехав за город он бы загрязнял атмосферу гораздо больше, чем живя в городе и пользуясь велосипедом. Он писал картины и давал частные уроки живописи, играл на саксофоне и фортепьяно. Подробности о своем прошлом он не скрывал, но рассказывать о них не любил. Знавшие его близко говорили, что он вовсе не голландец, а итальянец из Ливорно, будто бы отбыв три месяца тогда еще обязательной военной повинности, а служил он на каком-то захолустном военном аэродроме, был отпущен в двухдневный отпуск в Голландию, на свадьбу брата, влюбился, и в Италию больше не возвращался. Другие утверждали, что прежде чем осесть в Голландии, Майер изрядно поскитался по свету, и эта его страсть к испанскому языку и Латинской Америке — не спроста. Да и вообще, утверждали третьи, никакой он не Майер. Он просто любит менять имена, считая что это делает его многоликим. Он не просто подстраивает свое имя под произношение каждой новой страны, нет, он меняет его совершенно, чтобы начать все заново - переродиться! Впрочем, неизвестно, правда ли это, так как рассказывал об этом не он сам. Был он богат, но насколько — неизвестно. Хотя к деньгам всегда относился пренебрежительно и стремился не зависеть от них. «Если уж хочешь быть независимым, то надо не зависеть от денег». Живя в Латинской Америке, умудрялся за год потратить всего несколько ж долларов: жил у друзей, ходил пешком или ездил на велосипеде, оставленном вернувшимся в Европу знакомым, природа здесь столь щедра и изобильна, что не нужно особой изобретательности, чтобы жить и ни от кого не зависеть. И при этом он стал богатым: когда деньги тебе не нужны, они буквально преследуют тебя. Все его многочисленные занятия и увлечения (в том числе и женщинами, у него было пятеро взрослых детей от трех жен разных национальностей. Ни с одной он так и не смог ужиться) поглощали большую часть свободного времени, но не давали ощущения значимости. Всю жизнь он старался избегать скучных и ординарных вещей. И его жизнь никак нельзя было назвать ординарной. Даже сейчас, когда он осел в Голландии, где мусорные баки открываются только с помощью индивидуальной пластиковой карточки и то, сколько мусора ты произведешь за месяц, квартал, год подсчитано кем-то заранее, где «альтернативы нет» означает что ее действительно нет, он умудрялся жить неординарной жизнью. Свой дом, вполне голландский снаружи, он обставил в кубинском стиле: в огромных фонарях резного дерева сидели птицы и экзотические лианы оплетали столбцы балдахина, в фальшивых окнах со ставнями качались от ветра пальмы, на чердаке был гамак и шезлонги. Его окружали шумные латиноамериканцы, он играл в непрофессиональной группе на саксофоне; писал странные картины, где главным был цвет. Поэтому краски изготовлял сам, не доверяя промышленным краскам. Кроме того, так поступать толкало его все то же гипертрофированное чувство свободы и независимости. Он растирал вулканический песок, землю, обожженный уголь, серый и белый известняк, кирпичи, смешивал их с маслом, яйцами, воском. Помимо другой колористики и другой консистенции красок, помимо удовольствия от самого процесса получения цвета, перетирания пигментов, работая с красками, он погружался в прошлое, или приближался к прошлому, когда художники знали источник используемых пигментов, когда краски не покупались в большом магазине на окраине города, а доставлялись из Богемии и Тосканы, Индии и Афганистана. Все делал по старинной книге Челлити, купленной у букиниста. По городу он ездил на американском 56 года выпуска салатовом бьюике с фокстерьером на переднем сиденье, причем, будучи человеком слегка рассеянным, нередко сворачивал через двойную сплошную, так как, направляясь к подруге, забывал забрать в кондитерской свежие булочки, а делать крюк не хотелось. Все это — живопись, увлечение музыкой, латиноамериканской культурой — лишь занимало его, не больше, оставаясь внешней стороной жизни. Плодом этих многочисленных и разнообразных занятий было лишь спокойное удовлетворение, а он искал буйного восторга. Может, и все его попытки вернуть прошлое, были поисками тех свежих ощущений, которые бывают у человека в юности. Ведь в юности все мы парим над Землей, все видится с высоты птичьего полета, так что ничего не стоит заглянуть за горизонт, и все кажется возможным. Взрослея, мы «приземляемся» и уже не летаем, а бегаем, не замечая деталей и не заглядывая за горизонты - не споткнуться бы и не вляпаться! Майер никак не ожидал, что такое случится и с ним. Что он утратит способность парить и мечтать... Ведь крылья для полета тебе дает именно мечта, «приземленность» возникает не только от отсутствия времени, но и от того, что с возрастом становишься трезвее и перестаешь мечтать о многом, заклеймив его «несбыточным» или «абсурдным», что-то сбывается, и это тоже вычеркиваешь из списка — глядишь, и мечтать просто не о чем! Хотя дело не только в объекте мечтаний, а в том, что дети не умеют заглядывать вперед, делать прогнозы, поэтому мечтают вольно и легко, а все предостережения исходят от родителей. Майер стал было подумывать, что к нему все это пришло позже, и он повзрослел только к старости, как вдруг...