Кирилл Кащеев - Актеры на мушке Страница 10

– А-а-а-а! Помогите! Убивают! Дядьки девочку убивают! Совсем! А-а-а!

Анька орала – громко, самозабвенно и так пронзительно, что у всех в автобусе заложило уши.

«Полупородный» замер, коротко глянул через плечо и бросил «качку»:

– Заткни е…

Сказать «ё» он не успел. Я со всей силы въехала ему коленом между ног.

– Ё-е! – выдохнул он. Договорил все-таки…

Выронил нож и согнулся пополам.

Витка извернулась кошкой – окончательно придавленный Леша что-то глухо заорал под ней – и пихнула «полупородного» обеими руками в зад. Тот отпустил свое ушибленное сокровище, взмахнул руками, будто взлететь собрался, и головой вперед рухнул на сиденье. Прямо на колени Петюнечке и Катьке.

– Бум! – Голова «полупородного» гулко вошла в соприкосновение с окном.

«Полупородный» заорал снова и заворочался на коленях у малышей, пытаясь подняться. Катька наклонилась – и укусила его за бок.

Умный ребенок, за зад кусать не стала, сквозь джинсы не прокусишь!

Вопль «полупородного» перешел в ультразвук.

Растерянный «качок» замер, держа на весу ухваченную за шкирку Аньку.

– Отпусти малышку, негодяй! – прижимая кулачки к груди, пронзительно завопила Тося и тут же в ужасе зажмурилась под очками.

– А-а-а! Убивают! – болтаясь в его хватке, продолжала вопить девчонка и, перейдя на совсем уж нестерпимый визг, заорала на всю очередь машин: – Я маленькая! Мне пять лет! Меня убивают!

– Ты что ж делаешь, гад, а ну пусти дитенка! – на ступеньке автобуса стоял давешний водитель молочной фуры, а в руке у него красовалась монтировка. Позади, злые и собранные, толпились его товарищи-шоферы.

– Пусти, кому говорю! – Звереющий на глазах шофер полез в салон…

И вот тут я перепугалась по-настоящему! Сейчас шофер с «качком» сцепятся, Анька окажется между ними! А если еще кто из придурков попробует малышей схватить…

«Полупородный» выказал редкие способности к телепатии. Он вскочил на ноги и тут же протянул лапы к Катьке. Тогда уже заорала я, прыгнула на него и, обхватив руками и ногами, повисла, как в детстве висела в роли обезьянки Читы.

– А-а-а! Пусти, дрянь, гадина неверная, убью! – завопил он и завертелся на месте, колотя меня по рукам. Салон автобуса закрутился у меня перед глазами, локоть, потом предплечье вспыхнули резкой болью…

Раздался звонкий звук пощечины, и все остановилось.

Я с трудом подняла голову. И увидела нашего спонсора Константина Дмитриевича. Невесть как протиснувшись мимо сцепившихся «качка» и шофера, он стоял передо мной и брезгливо отирал платком отбитую об физиономию «полупородного» ладонь.

– Всем стоять! – рявкнул Константин Дмитриевич – и шофер с «качком» как-то моментально расцепились. – Слезь с него, девочка!

Это уже мне. С трудом разомкнув пальцы, я соскользнула на пол и тут же схватилась за отбитую «полупородным» руку – та болела нестерпимо!

Подскочившая Микулишна немедленно ухватила моего убийцу за шкирку.

– И что же здесь происходит? – очень тихо и как-то страшно спросил наш спонсор.

– Пошел вон, неверный! Не лезь не в свое дело! – стряхивая упавшие на лоб мокрые волосы, заорал «полупородный»… и вдруг осекся. – Ой! А… Я только хотел…

– Он только хотел меня убить, – устало пожаловалась я.

Константин Дмитриевич бросил на меня мимолетный взгляд, и я поняла, что он мне не верит.

– Правда! Чистая правда! Мы все видели! Как заскочит! И на Юлю! Витку ударил! У него нож! – загалдели со всех сторон, так что Константин Дмитриевич только протестующе вскинул ладони.

– Тише-тише! Не все сразу! Ну и где он, этот нож? – спросил спонсор и с неожиданным для его крупной фигуры проворством принялся заглядывать под сиденья – одно, другое… Выпрямился… – Ничего не вижу! – небрежно отряхивая ладони, сообщил он.

– Здесь! Тут! Я видел, я! – заорали мелкие. – Я достану! Я! – и тоже принялись нырять под сиденья. Обратно выныривали разочарованные – выпавшего из рук «полупородного» ножа нигде не было.

– А был нож вообще? – вдруг неуверенно вякнул Лешка. – Я вроде видел чего-то… а вроде и не видел…

Тося и Микулишна растерянно переглянулись. Только что они сами видели нож, но вот ножа нет, кто-то сомневается, и они уже тоже не уверены, что они видели, чего не видели…

Витка походя отвесила Лешке подзатыльник и великолепным движением соскользнула с него на пол.

– Единственное, что ты мог видеть, – мою задницу. Ты под ней прятался! – бросила она Лешке. – Нож был! – авторитетно объявила она Константину Дмитриевичу. – Этот вот… – Она презрительно скривилась в строну «полупородного», и тот чуть снова не кинулся – на Витку, но под взглядом Константина Дмитриевича мгновенно присмирел. – Точно пытался зарезать Юльку! – объявила она и злорадно шепнула мне прямо в ухо: – А жалко, что не зарезал, и чего я вмешалась?! – предъявила Константину Дмитриевичу пропоротое ножом пластиковое ведерко.

Тот осмотрел его со всех сторон и с сомнением пожал плечами – видно было, что и ведро ему не доказательство:

– Что эти вот… – Он повторил Виткину интонацию, но кивнул уже не только на «полупородного», но и на «качка»: —…Мерзавцы и хулиганы – очевидно. Но убивать…

Пришедший нам на помощь шофер молоковоза тоже покивал головой, подтверждая, что убивать – это уж слишком.

Ну да, даже если целый автобус детей будет утверждать, что видел нож и готовящееся убийство, взрослые все равно лучше знают!

И вот тут мой личный несостоявшийся убийца открыл рот и как заорет:

– Убить! Убить дрянь русскую, убить их всех! Я мужчина, а она, она посмела… Она и ее мелкие пащенки издевались надо мной. Они… Они били меня! Они… они меня кусали! – Его голос вдруг потерял яростный накал и сорвался чуть не на плач.

Новая хлесткая пощечина прервала истерику. Константин Дмитриевич с сожалением поглядел на платок, которым вытирал руку раньше, но, видно, посчитал, что второй раз его использовать не годится, и по-простецки вытер руку об футболку «полупородного».

– Мужчина? – недобро глядя на парня, процедил он. – Отлично! Завтра вся твоя родня узнает, что ты на русских девочек напал, а они тебя побили и покусали! Завтра – родня, послезавтра – город, а еще через день – весь Крым! Тащите отсюда этого… мужчину! – Он резко мотнул головой, и двое парней – наверное, шофер и охранник нашего спонсора – крепко ухватили «качка» и «полупородного» за локти и выволокли наружу. «Качок» шел покорно, а мой убийца рванулся так, что чуть не выдернул себе руки из суставов:

– Отпусти меня! Пусти, слышишь! Пусти! Вы тоже на их стороне, тоже, да? – его уже выволокли из автобуса, и теперь он орал так, что из окон машин начали высовываться головы любопытных. – Проклятые! Проклятые! Они выгнали нас из наших домов! Из-за них умирал наш народ! Они и теперь сидят на нашей земле, а их девки гадят нам на головы! Проклятые!

– Я не гадила ему на голову! – кротко сказала я. Мы со спонсором со ступенек автобуса смотрели, как мой убийца упирается и орет, а его тащат, а он все упирается, пока наконец не скрылся за какой-то «газелью». – Я всего лишь выплеснула ведерко… Ну а в нем, да, было…

Спонсор поглядел на меня дикими глазами – и захохотал.

– Ты… должна извинить его, девочка, – вытирая выступившие от смеха слезы, пробормотал он. – Он… немного нервный мальчик.

Ну, если этот кошмар с ножичком – мальчик, то наш Лешенька тогда кто – плюшевый зайчик?

– Он тяжело воспринимает историю своей семьи. Их депортировали в 44-м году, когда татар выселяли из Крыма. Все старшее поколение умерло в ссылке – от голода, от болезней, это сказалось на детях и на внуках…

– Вот гнида татарская! – выпалил шофер молоковоза и вдруг покосился на Константина Дмитриевича. – Не в обиду кому будь сказано, гниды во всех народах имеются, а только этот ваш «мальчик» – гнида и есть! На детишек-то… Ну ладно, вроде управились, пошел я свое скисшее молоко охранять.

– Да, конечно… – невпопад откликнулась я и, когда он уже слез со ступенек, наконец сообразила крикнуть вслед: – Спасибо вам огромное! А… А что вы с ним собираетесь делать? С тем парнем… – спросила я спонсора.

Тот повернулся и уставился прямо на меня:

– От тебя зависит, девочка, – не отрывая от меня пристального взгляда, медленно произнес он. – Можем хоть сейчас вызвать милицию, и его арестуют. Не за покушение на убийство, конечно. – Голос его стал снисходительным, видно было, что он мне по-прежнему не верит, считая весь рассказ фантазией испуганного ребенка. Тем более что ножа так и не нашли. – Но за хулиганство – безусловно. – Он отвел от меня глаза и, кажется, призадумался. – Хотя никого ведь не поранили… Будет разбирательство, вас всех вызовут свидетелями…

Я нахмурилась:

– То есть ни нормально выступать, ни отдыхать мы не сможем?

Он выразительно пожал плечами:

– Откуда же мне знать? Думаю, да. Каждый день вам всем… да-да, всем… – он возвысил голос, чтоб его было хорошо слышно в салоне, – придется проводить в милиции – показания, очные ставки… Выяснения, был нож или нет…