Марина Елькина - Тайна старинного парка Страница 10

— Значит, подслушивать не умеешь.

— А ты умеешь? Может, у тебя есть «жучки», которые можно подложить в вентиляционное отверстие? Или еще какая-нибудь подслушивающая аппаратура?

Львенок рванулся к тумбочке:

— Аппаратура есть! Получше, чем все ваши «жучки»!

И он с видом победителя вытащил из тумбочки обыкновенный граненый стакан — неизменную принадлежность гостиничного номера.

— Все! — воскликнула Зина. — Львенок окончательно сошел с ума. Теперь тебе даже водительские права не дадут, шофер-дальнобойщик!

— Ах так! Не верите? Ну-ну, мировые знаменитости! Кто первый хочет проверить мое подслушивающее устройство?

— Могу я, — засмеялся Костя. — Если, конечно, оно не взорвется.

— Не взорвется, обещаю! Это способ испытанный. Я им дома часто пользуюсь, ведь надо подслушать, что мама говорит обо мне папе, когда он возвращается из рейса.

Львенок приставил стакан как раструб к стене-перемычке между их номером и номером соседа, прислонил ухо к донышку и прошептал:

— Акустика отличная!

Костя тут же вырвал стакан из его рук. Ему не терпелось испытать это подслушивающий аппарат в действии.

Слова из-за стены слышались приглушенно, но вполне разборчиво:

— Петергоф — конечная цель, — это был голос соседа. — Я уже близок. Так близок, что становится не по себе. Мало кто поймет меня сейчас, но я знаю, что потомки оценят.

— Гонит, что ли? — прошептал Костя. — Бред какой-то про потомков.

— Дай послушать! — Зинка выхватила стакан.

— Погоди! Послушаю, что другой скажет.

Второй помолчал и проговорил:

— Петергоф — конечная цель. Я уже близок. Так близок, что становится не по себе. Мало кто поймет меня сейчас, но я знаю, что потомки оценят.

Костя провел рукой по взмокшему лбу.

— Что? Ну, что он сказал? — наперебой спрашивали друзья.

— То же самое, — растерянно произнес Костя. — Слово в слово.

Львенок с досадой вырвал у Кости из рук стакан и сам приник ухом к донышку. Он повторял вслух все сказанное соседом:

— Есть люди, которых устраивает любое положение вещей. Они — мотыльки, которым хорошо в солнечную погоду и плохо в ненастье. А есть люди, которые имеют силы изменить хоть что-то в этом мире. Тогда и солнце, и дождь ведут только к одному результату. Мой результат — известен. Нужно только отыскать пути.

— А дальше? — спросила Ира.

— Он повторяет снова. Все, что только что сказал. И про мотыльков, и про дождь.

— Чертовщина какая-то! — пожала плечами Зина.

Ира мгновенно испугалась:

— Может, он — колдун? Заклинание читает?

Костя покачал головой:

— На заклинание не похоже.

— Тогда что это?

— Наверное, он актер! — догадалась Зина. — Он учит роль, поэтому повторяет то один кусочек, то другой!

— А при чем тут Петергоф?

— Может, спектакль про Петергоф будет.

— Да не похож он на актера! — насупился Львенок. — Актеры такими злыми не бывают!

— Много ты актеров знаешь!

В это время Ира заняла место у подслушивающего стакана.

— Послезавтра будет решающий день, — вполголоса повторяла она. — Пора приступать к действиям. Я уже наметил план, теперь нужно четко отрегулировать детали.

— Какие еще детали? — насторожился Костя.

— Все. Замолчал.

— Какие детали?

— Значит, завтра он снова едет в Петергоф, — подвел итог Львенок. — Очень жаль, что мы не сможем посмотреть детали.

— Мне это очень не нравится, — озабоченно нахмурился Костя. — Ясно, что он не актер. Я бы даже сказал, что он задумал что-то нехорошее.

— Убийство, например, — усмехнулся Львенок.

— Вы как хотите, я в зоопарк завтра все равно не иду, — решительно сказал Костя. — Вместо прогулки по городу я снова отправлюсь в Петергоф.

— Один? — изумилась его храбрости Зина.

Львенок насупился. Выходило, что друга в беде бросать нельзя. Выходило, что зоопарк, в который он так стремился, отменяется. Не скажет же он при девчонках, мол, пускай Костя сам следит за этим придурком, если ему делать нечего.

— Я поеду с тобой, Костя, — вдруг сказала Ира. — Я тоже не хочу в зоопарк.

— И я, — буркнул Львенок.

Костя расцвел от Иркиного предложения. И сопровождение Львенка было совсем некстати.

— Мы вдвоем с Ирой съездим, — сказал он. — А вы с Зиной в зоопарк, чтобы поменьше наше отсутствие в глаза бросалось.

Львенок секунду подумал, так, для виду, будто сомневался, и спросил:

— Отвлекающий маневр поручен нам. Я согласен. А ты, Зинка?

Зина пожала плечами:

— Мне все равно. Я ужасно не люблю все эти таинственные штучки.

Львенок даже попробовал пошутить:

— Ну, вот, а Леонид Матвеевич сокрушался, что не до конца рассказал нам свою историю. Завтра вы с Иркой дослушаете. Привет ему от меня передадите.

— Ага, — кивнул Костя и язвительно добавил: — А заодно от мартышки из Петербургского зоопарка!

Форт Кронштадт должен был защищать новую столицу Петербург от любых нападений с моря. Петр частенько наведывался к фортам. В эти дни он повелевал готовить яхту и выходил в море ранним утром.

Однако скорость государевой яхты была небольшая. В Кронштадт Петр мог попасть только на следующий день. Ночью не переправлялись и делали привал на крутом берегу Финского залива. Берег резко поднимался и переходил в обширное лесистое плато. Удобное место, прекрасный вид с возвышенности, Кронштадт как на ладони.

— Быть здесь летнему дворцу! — решил Петр. — Для отдыха и увеселения!

Дворец начал строиться незамедлительно. Наверху, на возвышенности, — парадные апартаменты, а внизу, у самой воды, — маленький кирпичный домик на голландский манер, «Монплезир», для удовольствия и доверительных бесед с друзьями. К парадному дворцу можно было подойти на яхте по широкому Большому каналу.

Это было еще десять лет назад. Теперь, побывав в Париже и решив строить свой Версаль, лучшего места, чем Петергоф, для этого и придумать было нельзя.

Петр был увлечен новым строительством. Он не хотел делать копию французского Версаля, он хотел построить что-то новое, невероятное, единственное в мире. И руководило царем не тщеславие, а гордость за Россию. Держава, выигравшая Полтавскую битву, способна не только воинскими доблестями поражать мир. Россия умеет восхищать красотой и талантами.

— Здесь надобны парки и дворцы. Центром пускай остается Большой дворец, но нужно разбить два сада — Верхний и Нижний, построить Большую оранжерею. А самое главное, наши фонтаны должны не просто превосходить версальские. Пусть будет целая система каскадов и фонтанов, окруженная скульптурами лучших мастеров мира.

— Помилуй, Петр Алексеевич, какие же тут фонтаны? — робко возразил один из архитекторов. — На гору воду подавать — сколько сил затрачивать!

— На что голова вам дана? — в обычной резкой манере прервал его Петр. — Думайте.

И архитекторы придумали. Вода шла не на гору, а с горы в Финский залив, по глиняным трубам. Самотечный водовод.

Петр просветлел, когда чертежи увидел:

— Хвалю! Сие не только похвал достойно! России славу создаете, братцы! России-матушке!

После заграничной поездки Петергоф стал любимым детищем государя. Петр сам руководил постройкой, собственноручно набрасывал план парка, указывал направление аллей, выбирал места для дворцов и фонтанов.

Полотняный воротник, расстегнутый коричневый полукафтан с золотыми пуговицами, без манжет, смятая шляпа в руках, которую он почти никогда не надевал на голову. Таким Петра можно было видеть то в одной стороне строительства, то в другой.

Его размашистый, широкий шаг наводил на одних ужас, на других чувство уважения и благоговения. Царь с кем-то ругался, кого-то хвалил, на кого-то обрушивался страшный государев гнев. В гневе Петр был страшен: взгляд царя становился суровым и бешеным, короткие судороги так искажали лицо, что внушали ужас сильнее, чем это сделали бы слова.

Зато и на похвалы государь был щедр. Любого работника возвысить мог до своего приближенного, если видел в нем человека толкового, талантливого. Так он собирал вокруг себя лучших. Так создавал в те годы свое любимое детище, одно из самых удивительных творений мирового искусства — Петергоф.

ГЛАВА VI

Леска

— Рад, что едешь с Ирочкой? — насмешливо поинтересовался Львенок, поглядывая, как тщательно поправляет воротничок рубашки его друг.

— На первый раз сделаю вид, что не замечаю твоих колкостей, — парировал Костя и улыбнулся своему отражению.

Н-да! Плохо, что даже жалкого пушка нет над губой. Вон у дылды Петьки Кузьмичева из их класса не просто пушок — настоящие усы, и он их специально не бреет, чтобы казаться старше. А тут… Пацан пацаном. И четырнадцати никто не даст.