Чужаки - Вафин Владимир Александрович Страница 10

— Я вас знаю, вы справедливый и добрый! Мне про вас пацаны рассказывали.

Меня радовало сознание того, что я кому-то помог найти себя, твердо встать на ноги. Для этого я часто ходил в прокуратуру и просил повнимательней отнестись к подростку и не губить его душу.

Больно врезались мне в душу слова одного капитана милиции, работающего в ОБХСС:

— У тебя грязная, вонючая работа, а моя — в белых перчатках.

Как мне было доказать таким, как он, что это и есть настоящая работа, что я не приемлю иного?! Резкое изменение моего отношения к пацанам не могло пройти бесследно, и я стал чужаком для ментов, которые избивали в кровь пацанов, истязали до увечий, заставляли их голыми ползать по коридорам, каждый день оскорбляли и унижали их. Меня стали считать опасным свидетелем, и когда я упрекнул партийного секретаря в беззаконии, а комсомольского — в избиении детей, на меня завели персональное дело, которое обсуждалось на комсомольском собрании. Они требовали моего исключения из комсомола, а тогда это считалось причиной для автоматического увольнения из органов. Но на мою защиту встало несколько сержантов, хороших парней, которых в приемнике, к сожалению, было мало. Они разделяли мою точку зрения и сумели доказать этим партийным лидерам, что я должен продолжать службу. Но те не успокоились и пытались сломить меня. На мою голову посыпались выговоры: за задержку у больного друга в Москве, хотя начальник об этом был осведомлен, за опоздание, когда я встречал друга, приехавшего проездом из армии (опять же с разрешения администрации), за отказ ездить в командировки из-за болезни. Сколько их было?! Начальство решило мстить мне, потому что я стал для них чужеродным, встав на защиту пацанов.

Теперь это была не служба, а борьба за выживание. И я, чувствуя, что приходят мои последние дни службы в приемнике, всего себя посвятил пацанам. Чтобы их существование здесь было не очень тоскливым, я с помощью моих единомышленников стал организовывать встречи: с олимпийским чемпионом Дмитрием Билозерчевым, популярным певцом Александром Серовым, всеми любимым бардом Олегом Митяевым; приглашал ансамбль «Ариэль», трио «Мультики», исполняющих самодеятельные песни. Сколько радости принесли воспитанникам эти встречи! Они останутся у них в памяти на всю жизнь. Может, кому-то они помогли со стороны взглянуть на себя, исправиться. Очень неприятно выглядели сотрудники, которые отбирали у детей плакаты, подаренные А. Серовым. Больно было видеть, как дети подавляли в себе обиду.

Нездоровая атмосфера, сложившаяся вокруг, начала меня душить. Мне уже ничего не прощалось, хотя в то же время начальство сквозь пальцы смотрело на пьянство других сотрудников и их жестокость.

— Почему он не ездит по командировкам? Если он больной — пусть комиссуется. Мы не обязаны за него «пахать»! — теперь часто можно было услышать от сослуживцев.

Больше всех кричали те, кто пьянствовал на работе, был нечист на руку, кто нередко избивал детей. Они не могли простить мне, что я продолжаю оставаться самим собой, и мое неравнодушное отношение к подросткам, с которыми я однажды горел в машине (кстати, в ту минуту, когда мы с водителем тушили горящий «УАЗик», никто из ребят, которых мы везли в спецшколу, не сбежал. Как и не убежали из купе поезда двое парней, которых я вез в спецучилище, когда снимал с крыши вагона хулигана. Они верили мне, а я верил им). Но несмотря ни на что я, стиснув зубы, продолжал работать, так как не имел право предать пацанов. Сколько их прошло через приемник! Только на краткий миг соприкоснувшись с их судьбами, я всегда буду жить в тревоге за их жизни. Сколько они еще встретят на своем пути жизненных невзгод? Выдержат ли? Хочу верить, что выдержат! Не стихает во мне стыд и боль за тех, кого я когда-то обидел и предал. Простите меня, пацаны!

За девять лет службы в милиции я пришел к выводу, что такие приемники не должны существовать, особенно под ведомством милиции. Рано или поздно они превратятся в приюты, которые станут для этих несчастных детей теплым домом. Но когда это будет? Уже не первый год существует закон о российской милиции, по которому приемники должны быть переданы из МВД управлению народного образования, но в действительности Указ Президента не выполняется. Утешает только то, что как альтернатива создаются приюты и, может быть, настанет время, когда в них будут работать думающие, верящие в детей учителя и добрые, внимательные воспитатели. Может, они будут бережно относиться к детству жителей завтрашнего дня. Хочется верить в это!

Но пока приемники — горький упрек нам за бездушное отношение к детям.

Атмосфера же, которая царила в челябинском приемнике, была нездоровой. Недоброжелательное отношение сотрудников друг к другу, интриги, сплетни, склоки, доносительства разобщали коллектив. Трудно было работать в таком коллективе, и я находил отдушину в общении с теми немногими людьми, которые сохранили в себе частицу добра. Я с теплотой вспоминаю этих людей: инструктора по труду, ветерана войны, к которому ребята относились с уважением и с удовольствием работали в мастерской; заботливых и сердобольных женщин, так называемых вольнонаемных: дезинфектора, старых добрых нянечек, сестру-хозяйку. Были и среди тех, кто носил погоны, люди, которые с вниманием и заботой относились к ребятам.

Однажды в приемник доставили маленькую девочку-негритянку, волей злой судьбы оказавшуюся брошенной. И тогда я увидел, как выплеснулась из них чуткость, какими отзывчивыми и милосердными оказались они по отношению к этому крохотному существу с темным цветом кожи. Но в остальном они старались жить, как говорится, не выпячиваясь, по принципу невмешательства: отслужил свое — и домой. Мрачная среда приемника затягивала их, они боялись противопоставить себя тем, кто растерял все человеческое в себе. Чисто по-человечески их можно было понять: им хотелось доработать до пенсии. Они все занимали позицию страуса, уткнувшегося головой в песок, слепых, ничего не видящих и не слышащих. И, может быть, с их молчаливого согласия творился в приемнике беспредел, когда врач, по долгу своему обязанный облегчать страдания, развалившись в кресле, подзывал к себе какого-либо воспитанника и бил его ногой в живот, с улыбкой наблюдая, как он корчится от боли; когда сержанты развлечений ради били детей по животу, как бы проверяли пресс, или тот же воспитатель раздевал подростка догола и ставил его на обозрение мальчишек и девчонок.

У читателя может возникнуть вопрос: что, там постоянно избивали детей? Справедливости ради должен сказать: нет, не постоянно, но часто, и били в те места, где не могли появиться синяки. Но вот повару было безразлично, чем и куда бить ребенка. Был такой случай, когда девочка, не наевшись, вынесла из столовой кружочек колбасы и за это повар избила ее на глазах всего приемника, сопровождая свои действия отборным матом, в то время, как после ужина она выносила в сумках мясо, масло и другие продукты, украденные у детей.

У подростков приемника отнималось все лучшее. Когда шефы «Челябоблмебельбыта» выделили материалы, чтобы утеплить детскую спальню, то начальник из них отгрохал себе кабинет. Для него не было ничего зазорного выписать для себя лекарства «под детей». Или утративший стыд бухгалтер, обиравший сержантов по рублю, чтобы потом в виде премии получить украденные деньги. Все это еще один беспредел, творившийся в челябинском приемнике-распределителе.

Но страшнее всего было пьянство, и заправлял этими пьянками сам заместитель начальника приемника. Как-то он мне сказал:

— Может мы и пили, согласен, но это для того, чтобы сплотить коллектив.

Что правда, то правда, коллектив был разболтанный, и эти сотрудники милиции сплачивались за бутылкой вина или канистрой пива везде: в подвале, в гараже и в спальне. И самое страшное, что эти пьянки происходили на глазах у детей, которых забрали от их родителей-пьяниц. Конечно, об этих попойках докладывалось начальнику, и тот для видимости устраивал разносы, сохраняя объяснительные записки нарушителей до подходящего момента, чтобы потом, потрясая этими бумажками, загнать провинившихся в угол. Ему было так удобнее руководить. Как-то в разговоре водитель автомашины, прослуживший только год в приемнике, признался, что раньше он пил меньше.