Тайна старинной миниатюры - Ирина Кайрос Страница 13

Костя остановился. В голове у него зародилась идея, которой он поспешил поделиться с сестрой:

– Маш, а ведь, похоже, племянник Таисии Тихоновны подслушивал разговор Петра Ильича с убийцей… Значит, нам надо с ним пообщаться. Давай после школы в его колледж зайдем – может, удастся с ним переброситься парой слов?

– А как мы его там отыщем? Мы же его фамилию точно не знаем!

– Зато я знаю, что за женщина Таисия Тихоновна! Мне кажется, в колледже ее должны были за этот год хорошо запомнить. Зная характер нашей соседки, она там раз сто уже побывала – навещала родного племяша и интересовалась его успехами. Вот к бабке не ходи!

Маша засмеялась и согласилась с братом.

1618 год

Густав сидел у окна в ожидании заказчика. В окно проникали бледные и слабые лучи осеннего солнца. Вот уже год как ушел из жизни Исаак Оливер. Его картину Густав бережно хранил в своей каморке. За этот год он еще больше сблизился с Николасом Хиллиардом и с грустью наблюдал признаки угасания на его благородном лице. Благодаря юному ученику Хиллиард в последний год расширил свою практику. И если раньше он писал только портреты королевской семьи и дворян, то теперь среди заказчиков появились и представители буржуазии. Их портреты, правда, писал в основном Густав.

Глубоко задумавшись, Густав чуть не пропустил стук в дверь. Новый заказчик настаивал на конфиденциальности, поэтому Николас Хиллиард отпустил слуг. Старый художник чувствовал себя сегодня неважно. Он предупредил Густава, что не будет спускаться вниз, поэтому юный подмастерье должен был сам заняться таинственными гостями. Бегом, почти скатившись по лестнице, Густав примчался к двери. Извиняясь за задержку, он пропустил внутрь даму, скрытую за густой вуалью, и ее юного пажа. Юноше было лет четырнадцать, и он был хорошенький, словно херувим.

– Господин Хиллиард обещал, что наш визит останется тайной, – надменно произнесла дама под вуалью в то время, как мальчишка с любопытством озирался вокруг. – Деньги вы получите не столько за работу, сколько за свое молчание.

– Госпожа, могу вас заверить, что я не из болтливых. Тем более, недолог час, когда я вернусь на родину, во Францию.

– Что ж, это замечательная новость, – дама стала благосклоннее к Густаву. – Сегодня вы проведете сеанс в моем присутствии. Если же понадобится еще один визит, хотя я и не вижу в этом нужды, Генри сможет навестить вас уже без меня. Но помните, вы не должны выпытывать у него моего имени. Оно должно остаться в тайне!

Она прошла и села на кресло в глубине комнаты.

– А теперь не будем терять времени: я хочу, чтобы вы написали не совсем обычный портрет Генри. Собственно говоря, я желала бы, чтобы на моей миниатюре была часть лица моего пажа, например, глаза. А еще лучше один глаз. И все. Фон может быть любой. Это уж ваша забота – сделать миниатюру интересной.

Густав не удивился этому заказу. Он знал, что при дворе некоторые заказывают подобные миниатюры, на которых просят изобразить детали лиц своих протеже: губы, или глаза, или руки… По такого рода мелочам угадать их владельца невозможно. «Теперь понятно, откуда такая таинственность!» – подумал Густав, но вслух ничего не сказал, а только поклонился в знак согласия.

Работу он закончил довольно быстро. Хватило двух сеансов. Он с удовольствием бы написал большой портрет юного пажа: такого внешнего совершенства в человеке до сих пор он еще не встречал. Но и помимо этого в лице Генри было что-то привлекательное, какая-то нотка авантюризма, сверкавшая лукавой искоркой в фиалковых бездонных глазах. И потрясающая незаметная или легкая полуулыбка, которая сразу же вызывала у всех симпатию!

Во второй свой визит паж все-таки разоткровенничался:

– Леди Арабелла очень добра ко мне, любит, как сына, – глядя на оторопевшего Густава, смеялся Генри. – Рассказывает всем, что я ее дальний родственник.

– А на самом деле? – не смог сдержать любопытства художник.

– А на самом деле я сын ее горничной итальянки и грума ирландца. Вот такая гремучая смесь. Папаша был очень сентиментальным, любил поэзию, рассказы Джеффри Чосера[12], ну и, конечно же, как все ирландцы, был ужасным патриотом, на чем и погорел. Эти ирландцы все время за что-то борются! Мать была весьма расчетливой женщиной. Но и эмоциональной. Впрочем как и все женщины. Позволила чувству взять верх над собой. Вскоре после моего рождения ее убили вместе с отцом. Я чудом уцелел. Арабелла Холл, – он снова лукаво рассмеялся, – вот я и выдал случайно свою покровительницу, – взяла меня на воспитание, а когда подрос, сделала пажом. Говорит всем, что я ее дальний родственник.

Густав удивился. Он знал, что леди Арабелла очень благородная дама. Поговаривали, что в нее влюблен Томас Уэнтуорт[13], граф Страффорд, один из лидеров оппозиции. Но граф был женат, поэтому сочетаться узами брака с леди Арабеллой не мог. Правда, ходили слухи, что его супруга часто болеет, а значит, у леди Арабеллы все же есть шанс стать графиней Страффорд. А еще поговаривали, что Томас Уэнтуорт в чести у будущего короля Англии Карла I. А это значит, что у графини Страффорд в будущем будет весьма и весьма завидное положение. Неужели она рискует все это потерять из-за простого слуги. Как же так?

Но паж не дал ему времени поразмыслить об этом, пригласив в соседний трактир. В этот вечер Густав смог убедиться, что, несмотря на молодость, Генри силен и ловок, а также храбр до безумия.

Они собирались уже распрощаться, когда из-за угла на них выскочили двое громил. Густав, хотя и приготовился дать отпор, немного струхнул. А вот Генри повел себя совершенно неожиданно. Он не стал ждать нападения, а выхватив шпагу и зажав в другой руке кинжал, с воинственным криком бросился в атаку. Злодеи позорно бежали. А мальчишка повернулся к побледневшему Густаву и, озорно сверкнув глазами, сказал: «Оборона – не для меня». Спокойно засунул шпагу в ножны и, откланявшись, скрылся в лондонском тумане. Тогда Густав думал, что навсегда…

Наши дни

Строительный техникум располагался в весьма неказистом здании, которое нуждалось в серьезном ремонте. Юные сыщики подумали, что не помешало бы администрации устроить для своих учеников практику прямо здесь, по месту учебы. А то получалось, как в поговорке – «сапожник без сапог».

Поднявшись по трем каменным ступенькам, ребята открыли скрипучую дверь и вошли в плохо освещенное помещение. Стены его были покрыты облупившейся краской неопределенного цвета. В глубине