Валерий Роньшин - Тайна одноглазой «Джоконды» Страница 14

– Вы уже были на выставке?

– Я там каждый день бываю.

– И все время выстаиваете такую огромную очередь?!

Перепелкин рассмеялся:

– Нет, конечно.

– Глеб Борисович работает в Эрмитаже, – пояснила тетя Мотя. – Разве я вам не говорила, Эммочка?

– Да, да, говорили, – вспомнила я.

– Его очень ценят в музее, – продолжала тетя. – Глеб Борисович один из ведущих искусствоведов Санкт-Петербурга. Он занимается эпохой Возрождения. А как он знает Эрмитаж…

– Перестаньте, милейшая Матильда Эрнестовна, – порозовел от смущения Перепелкин. – Впрочем, Эрмитаж я и в самом деле знаю как свои пять пальцев. Я проработал в музее тридцать с лишним лет. Эрмитаж – удивительный мир, полный чудес. Роль Эрмитажа в истории русской культуры трудно переоценить. Да что там русской, возьмем мировую культуру…

По опыту прошлых приездов я знала, что Глеб Борисыч может рассуждать в таком духе бесконечно. Поэтому, послушав его из вежливости еще секунд двадцать, я перебила:

– Глеб Борисыч, можно вам задать один вопрос?

– Разумеется, милая. – Он поправил на носу очки.

– Копия «Джоконды», что висит у Матильды Эрнестовны в спальне, представляет какую-нибудь ценность?

– Это не копия, – с серьезным видом ответил Перепелкин, – а оригинал.

– Ну-у, начинается, – всплеснула руками тетя Мотя. – Опять вы, Глеб Борисович, за старое…

– Да, опять! – горячо воскликнул Перепелкин. – Я как специалист по итальянской живописи XVI века утверждаю, что в вашей спальне, милейшая Матильда Эрнестовна, висит картина кисти Леонардо да Винчи. Подлинник.

– А что же тогда висит в Эрмитаже? – спросила я. – Копия?

– Нет, там тоже подлинник.

– Как это? – удивилась я. – И тут, и там подлинник?!

– На сей счет у Глеба Борисовича есть целая теория, – засмеялась тетя Мотя.

– Да, целая теория, – с жаром подтвердил Перепелкин. – Она заключается в том, что великий Леонардо написал две абсолютно одинаковые «Джоконды»…

– Успокойтесь, Глеб Борисович, – погладила его по плечу тетя Мотя. – Бог с ней, с «Джокондой». Давайте лучше пить чай.

Но Перепелкину было уже не до чая.

– Не-ет, уважаемая Матильда Эрнестовна. Здесь надо разобраться. Вы думаете, в чем ценность художественного полотна? В красках, которыми оно написано? Или, может, в раме, в которую оно вставлено?.. Нет и еще раз нет! Ценность картины заключается в той творческой энергии, которую в нее вложил художник. И чем талантливее художник, тем больше творческой энергии ему удается вложить в свое произведение. – Глеб Борисыч суетливо поднялся с кресла. – Прошу за мной, милые дамы.

Мы прошли в спальню.

– Встаньте, пожалуйста, сюда, Эмма. – Перепелкин поставил меня справа от «Джоконды». – Чувствуете, какой сильный поток энергии идет от полотна?

Честно признаться, ничего я не чувствовала.

– Чувствую, – сказала я, чтобы не расстраивать старика.

– Замечательно. Запомните свое ощущение. Завтра мы с вами пойдем в Эрмитаж. И вы, стоя у той картины, почувствуете, что она излучает точно такую же энергию.

– При чем тут энергия? – пожала плечами Матильда Эрнестовна. – Просто это очень хорошая копия. Мой третий муж, француз, знал толк в живописи.

– Имеются и другие доказательства. – Перепелкин указал на скрещенные руки Моны Лизы. – Обратите внимание на этот фрагмент. Такие мазки характерны для итальянской школы конца 1503 года. А именно в 1503 году и была написана «Джоконда».

Тетя Мотя демонстративно заткнула уши:

– Глеб Борисович, умоляю, хватит. Вы уже нас забодали своей теорией. Эммочке пора спать. Двенадцатый час ночи.

– Как двенадцатый?! – Я посмотрела на часы.

Да – двенадцатый. Выходит, я целый день продрыхла.

Перепелкин снял очки и начал смущенно протирать платочком стекла.

– Прошу простить, милые дамы. Увлекся. Спокойной ночи, Эмма.

– Спокойной ночи.

Они вышли из спальни. А мне в голову пришла потрясающая идея. А что, если подсунуть Смерти вместо той «Джоконды» – эту?! Раз обе картины нарисовал Леонардо да Винчи, значит, я ничем не рискую.

– И тебе не стыдно, Эмка? – спросил у меня внутренний голос.

– А почему мне должно быть стыдно?

– Ты хочешь обокрасть тетю Мотю.

– Не обокрасть, а взять картину на время. Для того чтобы разоблачить опасного преступника.

– Все равно нехорошо.

– Ладно, заглохни, – сказала я. Со своим внутренним голосом я не очень-то церемонилась.

Голос что-то невнятно пробубнил, но заглох.

Я разделась и легла спать. И хотите верьте, хотите нет, сразу же уснула.

Глава XIX

Одноглазая «Джоконда»

Утром за окном все так же лил дождь. Какой все-таки в Питере паршивый климат. Настроение у меня тоже было паршивое. От вчерашней бодрости не осталось и следа. Проснувшись, я первым делом осмотрела левое плечо в слабой надежде, что черное пятно исчезло. Фиг попало. Пят-но не только не исчезло, а даже больше стало.

Я поплелась в ванную и кое-как ополоснула свой фэйс. Тети Моти в квартире не оказалось. В прихожей, у телефона, лежала записка: «Эммочка! Я на четыре дня уехала в Новгород. По экскурсионной путевке. Чувствуй себя как дома. Целую. Тетя Мотя».

Рядом с запиской лежал ключ от квартиры.

Странно. Вчера вечером Матильда Эрнестовна никуда ехать не собиралась. Она преспокойно играла в карты с Перепелкиным и говорила о чем угодно, но только не о поездке в Новгород. Впрочем, с какой стати ей делиться со мной своими планами?..

Я пошла на кухню. На плите стояли две сковородки. Одна – с жареной картошкой; другая – с жареными бифштексами. Я все это быстренько разогрела, кинула пару бифштексов Гафчику, и мы стали завтракать.

Пока я с аппетитом уплетала содержимое сковородок, в голове у меня вертелись сотни мыслей. Мысли мои были все о том же. Кто подложил бомбы?.. Что за странные слова прохрипел Немухин?.. Почему Лола его застрелила?.. Зачем таинственной Смерти понадобилась «Джоконда»?.. Кто? Что? Почему? Зачем?.. Куча вопросов и ни одного ответа.

С расстройства я подцепила вилкой третий бифштекс и отправила его в рот.

В это время в прихожей зазвонил телефон.

– Слушаю? – взяла я трубку.

– Доброе утро, Эмма. – Это был Перепелкин.

– Здрасьте, Глеб Борисыч.

– Матильда Эрнестовна уехала в Новгород?

– Да, уехала.

– А вы не забыли, что я вас жду в Эрмитаже?

Этого мне еще не хватало! Григорий Молодцов со своими молодцами, наверное, с ног сбились, разыскивая меня по всему городу. А Перепелкин меня в Эрмитаже ждет, в самом людном месте Питера. Не слабо.

– А зачем вы ждете?

– Я же обещал вам показать «Джоконду».

– Глеб Борисыч, давайте завтра.

– Нет, Эмма. Завтра я, возможно, уеду в командировку.

– Ну и ладно. Перебьюсь как-нибудь без «Джоконды».

Перепелкина чуть удар не хватил от моих слов.

– Да вы не понимаете, Эмма! Это же чудо! Это же шедевр! Это же самый знаменитый образ в истории мирового искусства! Это же… это же… – прямо задохнулся он. – Ах, Эмма, Эмма, как можно такое говорить?! Вот она – современная молодежь!

– Ну хорошо, – согласилась я. – Сейчас приду.

Я вернулась на кухню и подцепила вилкой четвертый бифштекс. Ох уж этот Перепелкин. Достал своей дурацкой «Джокондой». Вообще меня уже все достало: взрывы, убийства, преследования, телефонные звонки… Я решила ничего не предпринимать до приезда Воробья. Я где-то читала, что мужской мозг в два раза тяжелее женского; вот пускай Володька чего-нибудь и придумает своими тяжелыми мозгами.

А пока мне следовало изменить внешность, раз уж я иду в Эрмитаж.

В спальне я открыла зеркальный шкаф и принялась рыться в тети-Мотиных шмотках. К счастью, мы были с тетей Мотей примерно одного роста, и после недолгих поисков я подобрала себе подходящую одежду. Потом я нашла косметичку и сделала крутой макияж. А напоследок решила укоротить свои и без того короткие волосы.

В ящике письменного стола я обнаружила маникюрные ножницы; конечно, они не совсем подходили для стрижки волос, но других не было.

И вот, когда я с ножницами в руках шла к зеркалу, мне под ноги, играя, прыгнул Гафчик. Я споткнулась об него и полетела на пол. Пока я летела, в голове сверкнула мысль: сейчас я упаду на ножницы!.. Я резко отбросила их в сторону, и тут же поцеловалась с полом.

– Ну, Гафченция, я тебе задам!! – вскочив на ноги, заорала я.

Орлиным взором я оглядела спальню. Гафча нигде не было. Уже куда-то слинял, паршивец!.. Мой взгляд остановился на «Джоконде». Я невольно ахнула.

И, поверьте, было от чего ахать.

Из правого глаза Моны Лизы торчали маникюрные ножницы. Я медленно подошла к картине. Острие ножниц воткнулось точно в зрачок итальянской красотки.

Эх, жизнь… Казалось бы, судьба дает мне классный шанс. Вот она, «Джоконда». И не какая-нибудь задрипанная репродукция, а чуть ли не второй оригинал (если, конечно, верить Перепелкину). И что же делает эта дура Мухина?.. Она протыкает картину ножницами.