Андрей Нуйкин - Посвящение в рыцари Страница 14

— Вот и умница! Давно бы так. А в отличиях чего там не понимать. Которая за нас, та настоящая, которая не за нас — ненастоящая. Жаль только, что бомбы и у ненастоящей науки настоящие получаются. Итак, мои малютки, сейчас быстро топайте ножками в свой детский садик и подберите надежных ребят. Разъясните им насчет текущего момента, как вот я вам сейчас толковал, и начинайте кумекать про оружие. К утру чтоб все было готово. Одного пришлете на инструктаж. Ферштеен?

— Верштеен, верштеен! — закивали серенькие.

— Тогда чао. Шпарьте то есть!..

— Ну, — сказал Задира, довольно потирая руки, когда мы остались одни, — все идет как по нотам. Мы им…

— Именем Его Несравненства и Бесподобства Солнцеликого Короля Серляндии, Отца Вымрукиндии вы арестованы, — парадно чеканя слова, произнес хорошо знакомый нам голос. Увы, перед нами стоял Карла. Из-за всех кустов бесшумно, словно в кошмарном сне, выплыли громилы-стражники и застыли в ожидании следующей команды. Стоило раз взглянуть в их пустые глаза, чтобы больше не сомневаться — для этих перекрутить позвоночник, оторвать руку, ногу, голову что чаю попить.

— Кажется, доигрались! — вздохнул Научный Мальчик. — Ну что же, веди, Карла, нас в Вашу Бастилию.

Второй разговор с Карликом Великим

Привели нас не в Бастилию, а в императорский дворец. Карлик Седьмой, но, разумеется, Первый по мудрости и благородству, долго молча смотрел на нас. В глазах его была грусть и ирония. Мы стояли растерянные, почти убитые.

— Ну-с, Мои юные друзья, хорошо ли вы подготовили Мое низвержение с престола или есть еще некоторые недоделки?.. Достаточно ли высок боевой дух вашего войска? Впрочем, может быть, у вас недобор? Не стесняйтесь, Я вам могу одолжить на время пару полков. А то что за революция с дюжиной мальчишек и девчонок? Такую революцию и «заливать в крови» неинтересно.

Задира насмешек не выносил. Он сделал шаг вперед и твердо посмотрел в глаза Карлика.

— Зря стараетесь, Ваше Непотребство. От нас вы ни одного имени не узнаете. Мучайте, убивайте — пожалуйста. Все равно дни ваши сочтены! Но пасаран! Рот-фронт! Ход истории необратим… Правда, профессор?

Научный Мальчик грустно, но торжественно кивнул.

— Что вы, что вы! — запротестовал Карлик. — Разве Я против законов истории. Я же сам финансирую историческую науку, как же Я могу ей не верить. Очень серьезная наука. Как только Я вас увидел, Я сразу понял, что дни Мои сочтены. Ничего не поделаешь, уйду на пенсию тотчас, как только вы сформируете парламент. А имена заговорщиков где уж Мне узнать? Не придумано еще таких пыток, которые помогли бы распутать все нити вашего до невозможности тайного заговора! Введите, пожалуйста, сюда эту милую крошку Мяу!

Мы вздрогнули: неужели один из самых надежных наших друзей раскрыт сыщиками вымруков? В зал втолкнули девочку. Да, это была она, бедная Мяукалка, так мечтавшая о розовой ленточке. Мяу бросилась на колени перед троном и застыла с опущенной головой.

— О Величайший из Великих… — тоненьким дрожащим голосом начала она.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо перебил Карлик. — Ближе к делу. Что ты сообщаешь Нам про этих молодцов?

— Они все мои друзья.

— Да, да, знаю.

— Они очень хорошие друзья. Такие заботливые, добрые…

— Я уже сказал: Мы учтем это. Говори, что именно ты сообщаешь про них. Ну?

— У них у всех карманы не зашитые. Целых шесть, я хорошо сосчитала — вот тут два, тут, тут и еще изнутри и там, сзади, тоже.

— Понятно. Дальше.

— На них все не серое.

— Ну, их одежду Я и сам могу разглядеть. Еще что?

— А еще вот этот Вадимом Михайловичем дал мне неприличного цвета орден, значок называется. Чтобы тлетворно повлиять на меня.

— Угу, это уже серьезнее. Подрывная пропаганда, так сказать. Дальше.

— Они все, и вот Вадимом Михайловичем тоже, расспрашивали, как перебраться ТУДА, за реку. Наверное, хотели ввести через разведанные места зарубежную интервенцию.

— Та-ак. Это уже интересно! И серьезно, тут военным шпионажем попахивает. Что еще?

— Ах ты кошачья дочь!.. А я-то… Врет она все! — взорвался Задира. — Какая там «интервенция»? Нам самим брод нужен. Нас же обманом в вашу паршивую странишку заманили. Горбатый этот ваш. Ну погоди, он у меня еще потанцует!

— Вы, Вадимом Михайловичем, не отказываетесь от своих слов про дружбу? — спросила Мяу у Задиры. Честно так в глаза ему смотрит, жалобно.

— Я-то от своих слов никогда не отказываюсь. И тебе не мешало бы. Эх ты, «Вадимом Михайловичем»! Сколько раз тебе втолковывал — Вадимом — это когда кем-чем. Фашистам продалась, нашла кому. Да ну тебя совсем!

Расстроился Задира. И было отчего. Мы ведь Мяу действительно другом считали, и нате вам — «чтобы тлетворно повлиять»… «ввести интервенцию».

— В рядах революционной армии небольшое замешательство? — улыбнулся Император Серляндии. — Не надо падать духом — это бывает. Уберите девчонку, выдайте ей, что полагается, и введите остальных.

На смену Мяу ввалилась целая толпа ушастиков и замерла, в немом восторге обожания уставившись на свое горбатое божество.

— Итак, Мои драгоценные, что вы сообщаете? Только не все враз. Коротко и называйте для протокола свое имя.

— Этот вот, — выступил вперед один ушастик и указал на Задиру, — сказал, что он мне друг.

— И мне… И мне… Мне тоже! — загалдели остальные.

— Хорошо, хорошо. Все вы сообщаете об этом. Мы не забудем. Имя?

— Сюк. Я доношу на их карманы. Вот, взгляните, у каждого по нескольку — и руки туда суют и прячут, что хотят…

— Дальше.

— Мой друг уговаривал меня свергнуть… свергнуть…

— Не бойся, говори прямо, кого ты должен был свергнуть?

— Вас, Ваше Несравненство.

— Чудесно, Мой милый Сюк. Кто из вас еще должен был Меня свергать?

— Я, я, я, я, я…

— И как вы должны были это сделать?

— Вооруженно!!! Наш ДРУГ велел каждому взять кому нож, кому палку, топор… Я Ляу.

— А я Тюк. Он говорил, чтобы всех Господ Вымруков опровергнуть, нет, низвергнуть и посадить за решетку…

— Я Тяу. У него топор есть. Очень опасный. Им убить даже можно. Вот.

— Я Кук. Завтра мы должны были перестать бояться Господ Стражников и всех поубивать. Мы должны были надеть цветное — белое, синее и даже красное…

— И про реку все спрашивал. Хотел всех священных спиралей отравить. Говорил: купаться в реке будем и на ту сторону плавать — там демо… демо… забыл как дальше… демокакия какая-то, а императоров всех перерасстреляли. Я Люк.

— Оскорблял Господ Вымруков и Господ Стражников, будто пахнут плохо и балбесы. Чук я.

— А тебе, крошка, нечего сказать? Что-то ты молчишь все время?

— Я… я… Они нас вербовали в шпионы, чтобы мы все им сообщали, где мосты, где качели, и чтобы начальства не слушались… Обещали дать по розовой ленте. И по голубой. Я Фау.

— Хорошо. Мне все ясно. Идите. Там подпишете ваши сообщения и получите, что полагается.

— Этот вот всем нам ДРУГ!

— Да, да, это Мы учтем. Идите.

— Так на чем Мы остановились. Мои дорогие… ДРУЗЬЯ? Ах да, на на том, что дни Мои сочтены, а история неумолимо движется вперед. Ну что ж, продолжайте, продолжайте, Я вас слушаю с большим интересом.

Мы подавленно молчали.

— Фу, как нехорошо со стороны этих Мяу и Ляу. Ворвались, наболтали тут всякого, настроение Моим гостям испортили… Да вы плюньте, главное ведь не отдельные Люки и Мяу, главное — стать выразителем дум и чаяний всего угнетенного народа, не так ли?.. Кстати, что за шум слышим Мы на дворцовой площади? Уж не восстал ли угнетенный Наш народ, чтобы спасти своих заступников от безвременной смерти? Ах, нам, тиранам, не позавидуешь — всегда будто на бочке с порохом сидим!

Кряхтя, Карлик сполз с высоченного своего трона и, подобрав полы пышной мантии, заковылял к балкону:

— Пойти разве взглянуть, что там за шум такой непонятный…

Двери балкона распахнулись, и на нас обрушился рев толпы. Но стоило нашему мучителю поднять руку, как над площадью повисла мертвая тишина. Тишина эта длилась бесконечно, она густела, расширялась, давила на голову обручами и вдруг взорвалась тонким пронзительным криком:

— Дети Мои!..

Карлика Седьмого нельзя было узнать. Мантия распахнута, корона небрежно сдвинута назад, в глазах — огонь безумия, руки сжаты в кулачки.

— Дети Мои!.. Спасибо вам!.. Вы всегда со мной… Возле меня, когда надо мной смертельная опасность… Они, ТАМ, надеются нас разобщить, расколоть, купить за розовый бантик… Но мы — одно целое… у нас одно сердце… один разум, одна воля… Дети Мои! Пока мы как одна семья, нам не страшны ни пушки, ни бомбы, ни наемные убийцы, вроде вот этих!..

Площадь взорвалась гневным гулом:

«Смерть им! Казнить!.. В костер их!.. В реку…»

— Спасибо! Спасибо, дети Мои! — властным жестом восстановив тишину, продолжал Карлик. — Они, эти вот, лишь жалкие наемники… Главные враги — там, за рекой. Смертельные враги! Это апологеты индивидуализма — коммунисты… это кровожадные демократы… это человеконенавистники-гуманисты… Мы сорвем их зловещие планы… Я сам возьму топор в руки… Я буду питаться сухим хлебом, спать полчаса в сутки, носить рубище (Карлик потряс полой своей горностаевой мантии), но гордое знамя Вымрукинии взовьется над столицами врагов наших и на всей земле, которую завещали нам наши предки, воцарится окончательная справедливость… Вы будете питаться одними пирожными!.. Купаться в бассейнах с лимонадом!!! Целыми днями смотреть цветные телевизоры!.. А ЭТИ, ТАМ будут покорно подставлять спины под ваши плетки, когда вам захочется размять руку. На нашей улице будет вечный праздник. Я обещаю вам это, дети Мои. Я, ваш верный слуга, сильный только вашей силою, умный только вашим умом, движимый только вашей железной волею!..