Дети страха и другие ужасные истории - Елена Александровна Усачева Страница 14

Теперь и ветки были некрасивые. Самые обыкновенные. А солнце осталось. Скоро обед.

– Он все специально подстроил. Ходит и постоянно всякую чушь про меня говорит. Что я черного человека вызываю.

– Какого черного человека? – напрягся старший. – Ты пригласила в лагерь взрослого?

Стало лучше. Вот прямо заметно получшело, и бабочки залетали в животе, защекотали своими крылышками. К горлу подкатило счастье.

– Из первого, ну, который Сережа, сначала ко мне подваливал, мол, нравлюсь, а когда я его отшила, стал гадости говорить. Обещал закопать. И специально все с этой кудрявой девчонкой подстроил, чтобы на меня подумали. Мелких подговорил. Спросите кого угодно в отряде. Он уже всех у нас достал. Его Максим от нашей палаты гонял несколько раз.

– Максим?

– Вожатый первого. Ваш Сережа ведь из первого? Вы у Максима спросите. Он вчера весь тихий час около нашей палаты простоял, чтобы этого не пустить.

Сутулый старший наморщился. В целом-то он был симпатичным парнем. И звали его Володя. Мягкие черты лица, темные глаза, ресницы длинные. Но он умел ухмыляться. Смеяться не умел. Дергал уголком рта. Неприятно. От этого все его обаяние улетучивалось. А когда морщился, так вообще становился похожим на старушку. Вот даже не жалко его сейчас было ни разу.

– Так… хорошо… – протянул сутулый старший.

Замечательное слово «так». Все в нем есть. А если чего нет, легко додумывается.

– Не ходи пока никуда, – приказал старший. – Посиди где-нибудь. – Он оглянулся и тоже увидел березу. Нинка сразу представила себя сидящей в развилке веток, над головой летают птички, она отмахивается одуванчиком. Но старший разрушил иллюзию. – Пойдем со мной, в изоляторе до вечера побудешь. Не надо мне, чтобы с вами кто-то еще говорил. Мне и так тут криков хватает. Этого идиота из первого вожатые восьмого чуть не убили. Прямо суд Линча какой-то.

Про Линча Нинка не слышала, но заранее решила, что мужик был неплохой.

Сутулый старший повел Нинку к административному корпусу. Навстречу им уже бежала-катилась полная медичка.

– Что же я раньше не видела? – взмахивала она руками, но не взлетала. Даже пятки от земли не отрывала. – И правда, есть справка. Что ж ты сама-то молчала? Ты же Козлова?

Нинка прошла мимо. Как по ней, так за последнее время она даже очень много чего говорила. А чего не говорила, того и не надо было.

– Но у нее же общая группа здоровья, я и отложила ко всем, – продолжала свои попытки взлететь врач. – Всего лишь повышенная нервозность. Что он там нес про каких-то братьев? Я звонила ее родителям. У нее действительно есть три брата, но они сначала ушли в армию, а потом уехали. Может, это с мальчиком что-то не так?

Хорошо, что Нинка уже прошла мимо и никто не видел ее лица. Потому что она широко улыбалась. Это всегда приятно, когда вот так. Как надо. И прямо красота вокруг разлилась. Сказочная. Теперь так всегда будет. Только хорошее.

С ней потом, конечно, поговорили. Про жестокость подростков, про необдуманность поступков и последствия. Нинка молчала. Ветром принесло информацию, что кудрявая, и правда, уезжает. Что вопрос с Тинтином решается. Оказалось, что его зовут Сережа Нелаев. Нинка пожалела, что узнала его фамилию. Тинтином он был интересней.

А потом у нее от всего этого разболелась голова, и уже в изолятор она пришла с единственным желанием – уснуть. Говорили, что в соседней палате спит в ожидании папы кудрявая. А Тинтина куда-то увели. Не увидятся они больше.

– На-ка, выпей!

Перед Нинкой появился стакан. Держала его пухлая рука в старческих крапинках.

– Зачем?

– Успокаивающее. – Врачиха улыбалась. Лучше бы она этого не делала. Получалось жутковато. – А то вы все как чумные. Лето только начинается, а уже пол-лагеря на ушах ходит. Пей! Дожить бы с вами до конца дня.

Нинка разгладила простыню. Белая и холодная. На удивление – очень холодная. Словно из холодильника. Почему? На улице тепло.

– Я не хочу пить, – наконец сказала Нинка. Вид у врачихи был какой-то недобрый. Куда она парня с коленкой дела? Съела?

– Давай, давай! Ты мне еще будешь капризничать! И так дел по горло. А тут еще истерики. Пей и ложись спать. Чтобы я ни звука не слышала.

Нинка взяла стаканчик. Жидкость масляно колыхнулась в пластиковых границах.

Выпила. Это была вода. Просто вода. Свежая. Словно из бутылки, а не из чайника, как у них в столовой.

– А этот… с коленкой из второго? Уже выписался?

Вдруг подумалось, что докторша может оказаться вампиром. Все, кто с открытыми ранами попадают сюда, никогда уже не выходят.

– Не могу же я вас всех держать вечно.

Докторша ушла. Дверь с ребристой стеклянной вставкой, перетянутой тонкими проволочками, звякнула. Долго дрожало стекло. Коридор за ним ломался и дробился. Фигура докторши расползлась и разошлась в разные стороны.

И правда, поспать надо. Встала рано, бегала много. Скоро все равно в палату идти.

Нинка вытянулась на кровати. Белоснежная простыня, а она вся такая грязная. Даже руки вымыть не успела. Было боязно шевелиться. Простыня крахмально похрустывала. Крахмал… откуда-то Нинка это слово знала. Никто никогда в ее семье ничего не крахмалил. Но вот в книгах про это говорилось. У героев был крахмальный жесткий воротничок. Он упирался в подбородок, натирал. Наверное, если Нинка шевельнется, то острый загиб тоже упрется, и станет больно.

Нинка успела уснуть, потому что движение рукой ее разбудило. Во сне она испугалась, что порежется о простыню, и выпала из дремы в действительность. По голове пробежали мурашки, руки-ноги похолодели. На мгновение показалось, что она не чувствует пальцев на ногах, но это сразу прошло. Тело ее слушалось.

Сон ушел, но открывать глаза все еще не хотелось. А потом появился звук.

«Баю-баюшки баю… не ложися на краю…»

Нинка крутанулась. Песенка звучала, как будто со стен. Стены были белые. Никакие. Просто стены. Просто покрашены. Неплохо даже. Ровненько так.

«Я стою за спиной… я дую тебе в затылок…»

В затылок не дули, но волосы как будто зашевелились. Нинка быстро провела по волосам.

Глупости! Здесь никого нет. И окна закрыты. И двери. Неоткуда дуть. Если только отдушина?

«Смерть идет…»

Отдушины не было. Ровная стена. И эта стена как будто покачнулась. Сам цвет дернулся и пошел волнами.

Нинка подняла руку, и на мгновение ей показалось, что рука растворилась в белом.

«Придет серенький волчок…»

Окно. Точно. Оттуда. Тинтин развлекается. Мстит, комикс недорисованный. Это он зря. Это она его тогда в печке сожжет.

Нинка подкралась к окну. Вряд