Родион Белецкий - Рыцарь идет по следу! Страница 16

Рома хотел отправиться поговорить с Юриком и сказать, что вся эта ерунда случилась из-за него. Но тут он живо представил, что ему Юрик будет отвечать на обвинения. Главная мысль – я ни в чем не виноват, я хотел как лучше. Отвечать он будет уверенно, и Рома ничего не сможет ему сказать. По крайней мере, в момент разговора. Рома всегда завидовал людям, столь убежденным в своей правоте. И он, хоть убейте, не понимал, почему нужные слова не приходят в тот момент, когда они так необходимы?!

18

Оказалось, что жонглировать двумя яблоками не так уж и просто. Впрочем, научиться можно. Стоишь над кроватью и пробуешь раз, второй, восемнадцатый, двадцать четвертый… До тех пор, пока одно яблоко не будет взлетать, подброшенное вверх, а второе сей же час не станет плотно ложиться тебе в ладонь, затем, чтобы через мгновение снова взлететь в воздух.

Яблоко может попасть по голове. Это надо учитывать. Яблоко может упасть на пол. И не один раз. Яблоко может попасть вам по голове и потом скатиться на пол.

Рома не мог вспомнить, как звали ученого, которому на голову упало яблоко. Он, должно быть, в момент открытия тоже учился жонглировать.

Рома направился на кухню за третьим яблоком. Там он заодно спрятал мамину зажигалку и сигареты. Надо же было как-то отучать ее от курения.

Научиться жонглировать за выходные приказал Макар Семенович. Сказал, это нужно для спектакля. Вряд ли средневековые рыцари жонглировали, стоя на башнях в ожидании врагов. Маловероятно также, что они выходили на турниры с яблоками в руках. Может быть, только ненормальные, сумасшедшие рыцари. Рыцари, свихнувшиеся во время Крестового похода. Рома не хотел быть чокнутым рыцарем.

Он, понимая, что за выходные может не успеть, принялся жонглировать уже в школе. Яблок у него тогда не было. Нянькин дал ему теннисные мячики. Рома встал лицом к стене, специально так, чтобы мячики падали на мат и никуда не укатывались. А падали мячики часто. Очень часто. Рома устал наклоняться. Вдруг за спиной его хлопнула дверь. Судя по голосам, в спортзал вошли Калина и Андрей Григорьевич. Рому они не заметили, поэтому Калина и продолжала говорить вещи, для ушей школьников явно не предназначенные:

– …Еву надо вернуть. Это несправедливо. Я тоже не верю, что это она.

– Ну как ее вернешь? – устало спросил Андрей Григорьевич. – Я маме ее звонил. Она мне говорит: я в этом вопросе занимаю позицию своей дочери.

– В смысле? – не поняла Калина.

– В смысле забирает из школы Еву, потому что та сама здесь учиться не хочет.

– Это ужасно несправедливо, – вздохнула Калина.

Рома, стоя спиной к педагогам, замер, не зная, что ему делать. Шершавые мячики он крепко сжал в руках, словно они были живыми и могли, заговорив, выдать его.

– Все образуется, – сказал после паузы Андрей Григорьевич.

– Как?

– Не знаю, – ответил Андрей Григорьевич. – Но все обязательно образуется.

Потом они заметили Рому и велели ему идти домой.

Толя Маленький как раз подъехал к школьному крыльцу. Рома попытался жонглировать на заднем сиденье во время пути, но один мячик попал Толе Маленькому по голове, и тренировки пришлось прекратить. Сказать по правде, Рома не мог сосредоточиться на жонглировании. Он думал о Еве.

Рома забрал у Толи телефон и позвонил Еве домой.

– Привет, – сказал он, услышав Евин голос. Но та немедленно повесила трубку.

Рома набирал номер еще несколько раз, но Ева неизменно бросала трубку. Она не хотела с ним разговаривать.

И вот на следующий день Рома стоял над кроватью, подкидывал и ронял яблоки на покрывало, на котором появлялись еле заметные вмятины. Настроение было паршивое. Рома чувствовал себя предателем. Ему позвонил Юрик. Рома сослался на занятость и первый раз в жизни отказался разговаривать с другом. Такого с ним до сих пор не случалось. Раньше Рома с Юриком и молчал с удовольствием. Но теперь все изменилось.

Яблоки одно за другим упали на одеяло. И с последним упавшим фруктом Роме пришла ясная, как весеннее солнце, мысль. Надо съездить в Еве домой. И сделать это не откладывая.

Папа, как обычно, стоял напротив телевизора, неторопливо раскачиваясь, перенося вес с ноги на ногу. Рома пропустил рекламную паузу – она всегда раздражала отца, пропустил спортивные новости, беспокоить отца во время них мог только сумасшедший, и дождался объявления погоды.

– Пап, можно я к однокласснице съезжу?

– Зачем?

– Поговорить.

– Позвони ей.

– Это не телефонный разговор.

– Завтра в школе все ей скажешь…

– Завтра уже поздно будет!

И началось. Рома упрашивал отца отпустить его одного. Папа был против. Он не понимал, что Ева не берет трубку, и в школе больше не появится, и Рома не сможет увидеть ее никак иначе. Пришлось прибегать к запрещенным приемам:

– Пап, а если бы ты был на моем месте…

– Только не начинай.

– Если б ты маму захотел увидеть, а тебя родители не пускали?

Папа сдался. Рома, выслушав ряд инструкций по безопасности, отправился к Еве.

Иванова жила на краю города возле предпоследней станции метро. Сразу за буквой «М» начинался настоящий парк. Даже не просто парк, а березовый лес. Это было необычно и удивительно. Рома сам жил в центре, где деревья пора заносить в Красную книгу.

Рома легко нашел дом и подъезд. Но открывать дверь Ева не захотела.

– Уходи, – глухо сказала она из-за запертой квартиры.

– Ева, я хотел поговорить.

– Говори.

Рома вдруг обнаружил, что говорить ему особенно нечего.

– Все будет нормально, – сообщил он. – Я найду вора.

Про Юру и кошелек Рома не упомянул.

– Уходи, – сказала Ева за дверью.

И тогда Рома запел. Это произошло помимо его воли. Подобно тому, когда вы переходите улицу и видите мчащуюся на вас машину. Ноги сами собой бегут быстрее.

Ромин рот раскрылся без подготовки и начал издавать относительно приятные звуки. Рома пел песню из спектакля, в котором репетировал, арию рыцаря Диего. Там были следующие, кстати сказать, весьма уместные в создавшемся положении, строки:

«Ты – мой дворец, для глаз нет ничего милей.Ступай в мои глаза, любимая, смелей,Но берегись ресниц, заденешь хоть однуИ занозишь ступню неосторожно ей…»

Если надо, Рома мог петь громко, но в подъезде была хорошая акустика, и приходилось себя сдерживать. Закончил он дрожащей, пульсирующей нотой.

Дверь открылась. Но не та. Это была дверь напротив. Пожилая соседка высунула голову на площадку.

– Кошку мучаешь? – спросила она.

– Нет, – обиженно ответил Рома.

– Смотри у меня.

Голова соседки убралась обратно в квартиру. Рома повернулся и с грустью посмотрел на дверь Евы, которая так и не открылась. Искусство не помогло. Рома обреченно шагнул к лифту, и в этот момент за спиной его щелкнул замок. На пороге стояла Ева. Она разглядывала Рому, слегка склонив голову.

– Что тебе?

«Значит, действует песня. Может, и спектакль получится?» – быстро подумал Рома, а вслух сказал:

– Не уходи из школы. Пожалуйста. Я…

Ева не дала ему продолжить.

– Жди здесь. Я сейчас оденусь – пойдем погуляем. Там и поговорим.

И Ева скрылась в недрах квартиры.

Гуляли вокруг дома. Пенсионеры и другие любители свежего воздуха протоптали вокруг панельной многоэтажки удобную тропу. Как раз для двоих.

Снег падал тихо, кружась, не торопясь опуститься на землю. Когда Ева взяла Рому под руку, у него похолодело внутри, хотя одет он был довольно тепло.

– Тебе же раньше Алла Мирославская нравилась, – сказала Ева.

– Нравилась, – выдавил из себя Рома.

– А теперь что, разонравилась?

– Теперь да… – Рома почувствовал, что ему не хватает воздуха, и поспешил поменять щекотливую тему. – Не уходи из школы.

– Меня все ненавидят.

– Неправда. Я вот, например, тебя…

– Что?

– Я тебя не ненавижу, – извернулся Рома, – и Юрик, и Катапотов. И еще… многие не верят, что ты кошелек взяла и часы. Ты не могла, я считаю.

– Почему это? – Ева остановилась, посмотрела на Рому с вызовом. – А вдруг я воровка? Вдруг ты с воровкой сейчас разговариваешь?!

Рома выдержал испытующий взгляд.

– Не могла ты украсть. Я тебе верю. Возвращайся… В кино сходим… – добавил зачем-то Рома.

Ева задумалась.

– Знаешь что, – сказала она. – У меня мама врач. Она мне справку сделает до Нового года, как будто я болею…

– Ну и что? – не понял Рома.

– У тебя неделя… Десять дней, – поправилась Ева. – Найдешь вора, докажешь, что я не крала ничего, – я вернусь. А нет, я в свою старую школу с новой четверти пойду. Там мне никто бойкотов не устраивает.

– Все ясно, – сказал Рома, а сам подумал, что у него больше чем пятнадцать дней. Если тридцать первое считать, то это шестнадцать дней получится. За это время можно горы свернуть.

19

Воскресным утром Рома по телефону рассказал Юрику о разговоре с Евой. Юрик на том конце провода чем-то чавкал.