Валерий Гусев - Три кило веселья Страница 16

– Собирай ребят. Проводим операцию.

– Жаль, что не всерьез, – вздохнул Никишов. – Я бы этому Шаштарычу от души навалял.

– Еще успеешь, – пообещал я, вполне с ним согласный.

Никишов у нас в школе самый здоровенный. Он даже на директора смотрит сверху вниз. И голос у него басистый. Но вообще-то он добряк. Наверное, потому и занимается в секции карате. Чтобы воспитать в себе злость и решительность. Ну и друзья у него такие же. В спортзале – «кия!», а в школе – «спасибо, извините!».

Темнело. Мы с Алешкой затаились на детской площадке, под грибком. Группа Никишова скрывалась за трансформаторной будкой. Где-то поблизости наверняка маскировался майор Степик.

Сегодня у Шаштарыча фитнес в теннисе, он задерживается.

Наконец из здания выбегает стайка гимназистов. У ворот она распадается. Кто-то идет к метро, кто-то уезжает на машинах. И, кстати, никто из них не предложил Шаштарычу подвезти его по пути.

Шаштарыч, поеживаясь от сырого вечернего холодка, маячит возле ворот в одиночестве. Достает мобильник.

И тут из темноты вываливается группа развязных здоровяков. Они ржут на всю улицу, толкаются, орут.

– О! – говорит один из них и подходит к Шаштарычу. – Ну-ка, командир, дай-ка свою мобилу. Надо любимой девушке звякнуть.

Остальные регочут изо всех сил.

Шаштарыч прячет телефон за спину. Озирается. Открывает рот, чтобы позвать охранника. Но охранник уже скрылся в здании, запер двери и откупорил бутылку пива.

– Не, ну ты чё жмешься, в натуре? Пацанов конкретно обижаешь?

Шаштарыч уже стоял в кругу «конкретных пацанов», прижавшись спиной к ограде.

Сначала мне его жалко стало – так ему было страшно, а потом я вспомнил, что вот так же со своими адъютантами он обирал малышей из нашей школы. Он даже данью их обложил. Все они ежедневно сдавали Лисе Алисе по рублю. А у кого этого рубля не было, тому от него на все десять доставалось.

Семен Михайлович, когда случайно узнал об этом, то заорал на всю школу:

– Выпороть!

Но не успел – их в гимназию перевели, там за такое не наказывают.

Совсем стемнело. Прохожие были редки. Да и те сторонкой обходили опасную компанию.

Шаштарыч попробовал крикнуть: «Помогите!» – но издал только жалкий писк. И надо же – кто-то ведь и его до ужаса боится!

– Не, ну ты чё, козел! Чё нарываешься? По соплям захотел? Ладно, мы пацаны покладистые, будет тебе по всем соплям.

У Шаштарыча подкосились ноги.

– В чем проблема, друганы? – раздался вдруг в темноте и тишине спокойный мужской голос.

«Друганы» враз обернулись. Напротив них стоял крутой мужик в черной форме охранника и лениво похлопывал себя по ноге резиновой палкой.

– Дядя Степик! – завизжал Шаштарыч. – Они меня грабят! Дай им по мозгам!

– Нет у них мозгов, – спокойно ответил Степик. – А ну, брысь отсюда!

«Братаны» мгновенно исчезли, как и было задумано.

– Иди домой, – бросил Степик Шаштарычу, отворачиваясь. – Сопли подбери и иди домой.

– Дядя Степик! – завопил ему в спину Шаштарыч. – Я боюсь! Проводите меня!

– Я тебе не лакей.

– Извините! Я погорячился! Я больше не буду!

Вообще-то такое унижение было противно. Что он из себя строил перед слабыми и как он унижался сейчас.

– Ладно, пошли. – И Степик неторопливо зашагал, похлопывая себя дубинкой по ноге.

Мы с Лешкой выбрались с площадки, обежали ее и «случайно» пошли навстречу.

– Добрый вечер, – приветливо поздоровался Алешка со Степиком.

– Привет, – ответил майор Степик. Будущий подполковник.

Дома Алешка едва дождался, когда придет папа. И сразу ему завопил:

– Мы твоего агента обратно внедрили!

…Ну и попало же нам! Наверное, и Степику тоже. Потому что они с Алешкой действовали, оказывается, сговорившись.

Адмирал азартно работал над своей книгой.

– Мне так интересно стало жить! – говорил он нам, и хохолок на его макушке дрожал от восторга. – Я будто вновь оказался в тех далеких годах. Среди боевых друзей.

И позвал нас послушать очередную главу.

– Я целиком доверяю вашему вкусу, – сказал он. – А эти кадеты из гимназии очень уж шумные. И слушают только себя.

Мы выпросили у мамы денег на конфеты и пошли.

– Конфеты по дороге не съешьте, – напутствовала нас мама.

– Не успеем, – сказал Алешка. – Тут рядом.

Адмирал встретил нас на пороге как настоящий писатель: в одной руке авторучка, в другой исписанный листок бумаги. И следы пасты на кончике носа.

Глаза у него блестели из-под бровей, хохолок стоял дыбом.

– Вдохновение напало, – сказал Алешка. – Вам надо стихи писать.

– Лучше чаю попьем, – ответил адмирал, – а я вам последнюю главу прочитаю.

Мы пили чай и слушали адмирала. Глава была о морских боях, о сложных операциях, об отважных бойцах и мудрых командирах. Только уж больно просто у адмирала получалось, за далью лет, наверное. «Заметили противника, подобрались, окружили, открыли шквальный огонь, пошли врукопашную, немец не выдержал, побежал. Ура!»

Я так и сказал адмиралу. Он призадумался, боевой огонек в его глазах чуть поубавился.

– А ведь ты прав, Дмитрий Сергеевич. Ведь война – это не только: «Ура! Вперед! Победа!» А война – это горе, боль, смерть. Война – это что-то непоправимое. Годы пройдут, столетия, а горький след ее навсегда останется.

– У вас, Егор Иванович, – вставил и Алешка, – так все получилось, потому что для детей пишете. Вы нас огорчать не хотите. Лучше пишите как для взрослых. Тогда и мы лучше поймем.

Адмирал с уважением взглянул на Алешку. Будто поразился его мудрости. Я-то уже к этому привык. Я знаю: иногда Алешка такую мысль выдаст, что даже папа в затылке почешет. А мама на него, на Алешку, с испугом взглянет: неужели это мой сын такой умный? Даже не верится.

Правда, он тут же такое может отмочить! Один раз при чужих людях хвастливо ляпнул:

– А у нашей мамы та-а-кие длинные ресницы. Как у коровы.

Но тут он, конечно, был прав. И адмирал обещал все переделать. А пока мы стали смотреть его фронтовые фотографии. Их было всего три. Егорке вручают орден. Егорка поднимает на большом корабле флаг. Егорка с чемоданчиком в руке, в морской форме, сходит по трапу на берег, а над бортом корабля торчат головы матросов, и все машут Егорке бескозырками.

– Это меня провожают в Нахимовское училище, – грустно пояснил адмирал. – Трудно было расставаться с боевыми товарищами. Но война кончилась, надо было учиться дальше… После училища я окончил мореходку и сам стал капитаном. Пошла моя мирная, но трудная морская служба… Что призадумались? Пейте чай-то, остынет. А потом мы кортик погладим.

Но не пришлось кортик погладить.

Адмирал распахнул шкаф и как-то странно сказал:

– И куда я его дел?

Кортика в шкафу не было. Обычно он висел сбоку от мундира. А сейчас и мундира не было…

У адмирала подкосились ноги. Я едва успел подставить ему стул.

– Куда же оно все делось? – растерянно пробормотал он. – Вот память…

Время от времени адмирал снимал ордена и медали, укладывал их в коробочки и запирал в письменный стол. А потом наставало время очередного приглашения на какие-нибудь торжества, и адмирал снова «снаряжал» свой китель. Но это был явно не тот случай.

– Дим, – тем не менее с надеждой попросил он, – посмотри в столе. Верхний ящик. Я их, наверное, туда убрал. А потом взял и забыл…

В верхнем ящике было полно коробочек, но ни одной медали. И кортика там тоже не было.

И тут меня осенило страшное – я подскочил к окну, где на подоконнике стояла в стеклянном ящике-«аквариуме» модель «Грозного». Когда к ней подбиралось солнце, адмирал набрасывал на «аквариум» салфетку, чтобы модель не выцветала от яркого света.

Я сорвал салфетку… «Аквариум» стоял на месте. Пустой. Не было в нем «Грозного». И морского бинокля на стене не было, один штурвал остался да фотография веселого юнги в бескозырке.

Адмирал побледнел и откинулся на спинку стула. Алешка помчался на кухню за валокордином, а я набрал папин номер.

– Пап, – сказал я. – Нашего адмирала ограбили. Да. Все ордена и медали. И кортик. И даже модель корабля. И бинокль.

– Так, – сказал папа. – Ничего не трогать. Я сейчас свяжусь с районом, они вышлют опергруппу. Посмотри, не вызвать ли адмиралу «Скорую»? Впрочем, я привезу врача. – И еще раз повторил: – Ничего не трогать!

Алешка напоил адмирала лекарством и уверенно сказал:

– Еще не вечер. Наш папа и не такие дела раскрывал. Он все найдет, все вам вернет, а жуликам надает так, что они и в тюрьме будут помнить.

Как ни странно, это утешение помогло адмиралу. В глазах его появилась надежда.

Глава IX

ЛЫСЫЙ ЖУЛИК

Опергруппа приехала через десять минут. Чуть позже прибыл и папа с врачом. Тот сразу же сделал адмиралу успокаивающий укол.

Маленькая квартирка адмирала наполнилась многими людьми. Но они не мешали друг другу, не суетились, не сталкивались. Каждый делал свое дело. Кто-то допрашивал адмирала, кто-то производил осмотр помещения, кто-то писал протокол под его диктовку. Эксперт «пылил» порошком. Кто-то пригласил соседку по этажу.