Валерий Гусев - Сказка для злодеев Страница 2

— Он этого достоин, — спокойно кивнул Алешка.

…Но вот подошло «июньское лето». Правда, принесло оно не только радость от каникул, но и огорчение — папа стал собираться в командировку. Причем в долгую.

— Ах так! — сказала мама. — Тогда мы едем навестить бабушку. На целый месяц.

Мама очень не любит папины командировки. Потому что наш папа — полковник милиции, и эти командировки бывают опасные. Правда, папа никогда об этом не говорит, но все равно мы об этом догадываемся и тоже эти командировки не любим. Хотя, вернувшись, он всегда рассказывает о них так, будто не проводил какую-нибудь опасную оперативную операцию, а съездил посмотреть цирковое представление с клоунами.

Но вот на этот раз наша «командировка» оказалась куда опаснее папиной. Недаром нас с Алешкой за наши подвиги называют иногда просто и скромно: дети Шерлока Холмса. Правда, папа при этом говорит: «Не знаю, какого там Холмса вы дети, а вот Дима в этих делах настоящий доктор Ватсон».

Я на эти слова не обижаюсь. Во-первых, потому что доктор Ватсон очень неплохой человек, немного наивный, это ему идет. А во-вторых, как я уже говорил, я почти никогда и никому не завидую. Особенно младшему брату. Ему еще только десять лет, мне уже пятнадцать, но кое в чем я безропотно признаю его превосходство. Алешка умеет находить всякие приключения и выходить из загадочных ситуаций. Мне остается только обеспечивать его безопасность и задавать глупые вопросы на манер простодушного Ватсона.

Вот и в этот раз мы опять натолкнулись на загадочные тайны, обрели новых друзей и справились с новыми врагами.

* * *

Мы уезжали раньше папы на несколько дней. Поэтому мама, чтобы он не очень скучал, сварила ему самую большую кастрюлю его любимого рассольника.

Наша мама здорово готовит. Особенно рассольник. Он у нее получается такой ароматный, что весь подъезд нам завидует. А тетя Зина — это мамина подруга их ранних лет — всегда прибегает к обеду и хвалится:

— Я его запах по телефону учуяла.

Правда, маму она никогда не хвалит, а, умяв две тарелки, небрежно говорит:

— Неплохо, неплохо, подружка. Но я тебя научу готовить настоящий рассольник. — И при этом многозначительно взглядывает на папу.

Они с мамой когда-то, в детстве, его не поделили, папа все-таки влюбился не в Зинку, а в нашу маму. И мы с Алешкой этому очень рады — иначе мы никогда не появились бы на свет в нашей дружной семье.

Только мы сели обедать, нарисовалась запыхавшаяся тетя Зина, на запах прилетела. Как пчелка на мед. И, несмотря на неразделенную любовь, отсутствием аппетита она не страдала. Ела она здорово — можно было бы позавидовать, но аппетит — это не ветрянка. Тетя Зина дробно стучала ложкой, трещала языком и стреляла в папу своими крашеными глазками.

— Значит, Сережа едет за границу, а вы…

— Мы тоже, — сказал Алешка. — За границу Московской области. — Он внимательно следил за ее тарелкой. — К бабушке едем. Мам, а она кто?

— Зоотехник! — мама сказала это так, будто бабушка — летчик-космонавт.

— Жаль, — сказал Алешка. — Коров доит?

— Лошадей выращивает, воспитывает, обучает. Если надо — лечит.

— Ого! Я тоже люблю лошадей лечить. Только ни разу не пробовал.

— А наша бабушка, — тут же вставила тетя Зина, — лечит людей. — И гордо посмотрела на папу. А потом уставилась в свою пустую тарелку.

— Не пытайтесь повторить, — поспешил Алешка. — Это опасно.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась тетя Зина.

— Это не я, — безмятежно ответил Алешка, — это надпись к ролику. — И кивнул на телевизор, где кувыркалась в воздухе легковая машина.

— Не повторяй глупости, — укорила его тетя Зина. — Бери пример с папы.

— Вот только не это! — сказала мама.

— Ты недовольна Сережей? — удивилась и обрадовалась тетя Зина. — Такой видный полковник. — И даже это она сказала так, будто уж у нее в руках Сережа давно был бы видным генералом. Или фельдмаршалом. На горячем коне и с острой саблей.

Но мама на Зинкины закидоны не обращает внимания. Мама победила ее давно и навсегда. А вот с папой мама все время воюет. Из-за того, что он очень много работает и очень мало отдыхает. Иногда бывает так, что мы с Алешкой не видим его всю неделю. Утром он уходит, когда мы еще спим, а вечером он приходит, когда мы уже спим. А в выходной день папа спит — с газетой перед телевизором. Тогда мама выключает телевизор, осторожно забирает газету, и мы ходим на цыпочках при выключенном телефоне. Правда, за выключенный телефон папа сердится — ведь ему могут в любую минуту позвонить с работы.

— Если очень надо, — спокойно замечает мама, — на мобильник позвонят.

Телефон телефоном, а рассольник сам по себе.

— Хватит добавок, — решительно сказала мама. — Отцу оставьте. Я ему на неделю сварила.

— А что тут оставлять? — Алешка разочарованно заглянул в кастрюлю. — Кто-то все съел. И этот кто-то — не я. Хотя я этого достоин.

— Хорош был рассольник, — сказал папа.

— И очень полезный, — добавил Алешка. — Помогает печени утром, днем и вечером.

Мама сердито покосилась на телевизор.

Глава II. БАБУШКА СКАЧЕТ!

Ближе к вечеру наш поезд остановился на нужной нам станции. Она была маленькая и какая-то одинокая. Вокруг нее почти ничего не было. Только густая зеленая степь и дальний зеленый лесок. И узкая дорога, по которой лихо скакал маленький всадник на вороном коне. Или на борзом, я в них не очень разбираюсь. Это Алешка у нас специалист по лошадям и собакам.

Кстати, название станции я вам не скажу. В свое время вы поймете — почему. Намекну только: не пытайтесь повторить.

И здесь, на этой станции, было очень безлюдно. Когда поезд на минутку остановился, на платформу спрыгнули только мы с мамой. И наши вещи. И больше никого кругом не было. Только возле здания вокзала зачем-то глодала зеленую скамейку драная лохматая коза. С бородой и рогами. Мы вертели своими головами во все стороны — где же наша бабушка, лошадиный зоотехник? Она же обещала нас встретить.

— Мамочка! — вдруг радостно закричала наша мама и даже подпрыгнула на месте.

Мы опять огляделись по сторонам — никаких мамочек. Только лохматая коза подняла голову и заблеяла, очень похоже передразнив нашу маму. Алешка удивленно уставился на козу и тихонько проворчал:

— Что-то не похожа она на нашу бабушку.

Я хихикнул и спросил:

— А ты ее видел, нашу бабушку?

Я ведь тоже ее толком не видел. Мамина мамочка, то есть наша бабушка, появилась в нашем доме всего два раза — когда я родился и когда родился Алешка. А в остальное время она звонила по телефону и присылала нам гостинцы. В основном это были старые лошадиные подковы, на счастье. Все равно их девать некуда, объясняла бабушка. В нашей квартире эти подковы прибиты над каждой дверью, на счастье. А потом мы даже стали отдавать их тете Зине — выбросить жалко, а девать некуда, все двери уже заняты.

В общем, бабушку мы знали только по лошадиным подковам и по ее старой фотографии, на которой она была снята в молодости — в шляпке и под ручку с дедушкой. Дело в том, что мамина мама, наша бабушка, очень занятой человек. Она не просто зоотехник — она профессор по лошадям. И заслуженный деятель науки. И у нее есть за ее заслуги ордена и медали. Потому что наша бабушка все последние годы отдавала все свои последние силы восстановлению былой славы российского коневодства. Непонятно только — куда девалась эта былая слава? И зачем было ее терять? Чтобы потом восстанавливать?

— Мамочка! — опять закричала наша мама и замахала кому-то обеими руками. Но точно — не козе.

Мы с Алешкой переглянулись, пожали плечами — никакой бабушки и никакой мамочки ни вблизи, ни вдали не было. Только из-за вокзального здания вылетел на борзом вороном коне худенький пацан в жокейском наряде. Наверное, еще один какой-то неизвестный нам бабушкин внук.

Но тут этот самый внук ловко соскочил с лошади еще на скаку, забросил повод на ветку дерева и… оказался все-таки не внуком, а нашей бабушкой. Это была такая из себя, как шепнул мне Алешка, молодая старушка. Худенькая, легкая, с короткой седой стрижкой. У нее были озорные молодые глаза и много белых зубов. Постукивая себя по сапогу стеком (тросточка такая, с петелькой на конце), сдвинув на затылок цветную жокейскую шапочку с козырьком, она шла нам навстречу по платформе и весело улыбалась.

— Приехали? — спросила бабушка, расцеловываясь со своей дочкой. И кивнула на нас: — А они здорово выросли, настоящие жеребята. Особенно этот, — она ткнула в мою сторону стеком, — старший. Я ведь его помню вот таким. — Бабушка не широко развела руки в перчатках, показывая мой давний размер. Примерно с небольшую селедку. — А меньшой, тот вообще пешком под стол ходил.

— Мамуля, — засмеялась счастливая встречей мама, — Алешка тогда вообще еще не ходил.