Большая книга ужасов – 90 - Мария Евгеньевна Некрасова Страница 2

– Охранник траву бы покосил… – Ваня рассеянно колупнул краску на перилах. – Совсем зажрались бродяги, даже на металлолом не срезали.

– Новый район, не обжились ещё… – буркнула Настя. – Что-то мне уже не по себе.

– Боишься, что этот, вырвавший серёжку у старухи, ещё здесь? Живёт в глуши, крылечко подметает… – Мышка вырвал пучок травы и замахал, будто правда пытается подмести крыльцо. Его кривляния никого не впечатлили, наверное, каждый думал об одном: заброшка какая-то не заброшенная. Как будто здесь и правда кто-то следит за бывшей фабрикой, не пускает бродяг мусорить и срезать перила на металлолом…

– Может, ну его, а? У меня новый фильм закачан…

– Не дрейфь, Ваня, в крайнем случае, убежим.

Глава II

Настя

Насте нравился её двадцатый этаж. Игру– шечные машинки, как будто из магазина, люди-муравьи, собаки – совсем крошечные и совсем не опасные. И дома. Дома нормального человеческого размера. Если смотреть с балкона двадцатого этажа, они не нависали над ней угрюмыми, серыми, будто могильные плиты, камнями, нет. Они были почти нормальные, почти такие, как положено домам: чтобы окна на уровне глаз и крышу видно. Если смотреть прямо, далеко-далеко, где ниточка шоссе пересекает железнодорожный переезд с игрушечными поездами и совсем не видимыми людьми и собаками, уходит в щетину леса и пропадает там…

Насте кажется, что если взять мамины очки, «дальнобойные», как она их называет, то за лесом, ещё чуть дальше по ниточке, можно будет разглядеть строительный рынок с его здоровенными яркими плакатами, кафешку с аляповатой вывеской (когда темнеет, на ней загораются лампочки), а уж за ней, в низине, в самой темноте, потому что ночью это шоссе не освещается, их старый дом.

Он стоит у самого шоссе в длинном ряду таких же маленьких, уютных, провожающих машины далеко за город. Соседка – тётя Клава по утрам выносит к дороге вёдра со срезанными цветами и здоровенными розовыми яблоками. Садится рядом на раскладную табуреточку и ждёт, пока кому-то из проезжающих понадобятся цветы или яблоки. Сейчас уже, наверное, к цветам и яблокам добавились грибы из леса: маленькие баночки с солёными, бусы из сушёных и просто срезанные, разложенные на газетке прямо на земле. Немного: Тётьклава редко ходит по грибы, вот Настя с дедушкой…

Пока он был жив, они пропадали в лесу весь август и половину осени, потому что кому-то всё-таки надо было ходить в школу. Настя без будильника вскакивала поутру, натягивала заготовленный с вечера «энцефалитный костюм», как дед его называл, – просто специальная одежда с защитой от клещей, бежала на кухню. Дед был уже там. Делал им в дорогу бутерброды с огурцом и варёной колбасой и ворчал, что Настя все грибы проспит.

В младших классах она пыталась ставить будильник: на пять, даже на четыре утра… Нет, вставала, вскакивала, одевалась, выбегала на кухню, в надежде, что уж в этот раз она будет первой… Дед так же сидел там, помешивая ложечкой цикорий в чашке, и ворчал, что Настя долго спит. Долго, класса до третьего, она пыталась встать раньше деда, но задача оказалась невыполнимой.

Они наскоро завтракали, дед заводил свой старый мотоцикл, «драндулет», как он его называл, и начиналась жизнь. Не та, где школа, уроки и сериал, потому что делать нечего, а другая, настоящая. Где мчишься на мотоцикле по почти пустому утреннему шоссе, с разгону влетаешь в лес. На лесных ухабах дед только чуть снижает скорость, чтобы близорукая Настя могла разглядеть, где прячутся грибы. У него шуршащая болоньевая куртка, которой, наверное, сто лет. Настя едет, вцепившись в неё, чтобы не свалиться на лесной дороге, и со всех сторон, и от самой куртки, к ней стекаются волшебные лесные запахи: хвоя, грибы, прелые листья. Дед ворчит: «Плохие грибы в этом году, сами в корзину не прыгают», – Настя смеётся, хотя слышит это в стотысячный раз. Это как пароль. Их пароль. Это значит, что дед заприметил грибную поляну, а Настя ещё не видит…

Она бегает глазами, выглядывая из-за дедовой спины, бормочет глупое детское заклинание: «Грибочек-грибочек, айда ко мне в мешочек», – и оно всегда срабатывает, всегда! Настя различает на земле оранжевые шляпки, вопит деду в ухо: «Во-он!» Он ворчит, что оглохнет из-за неё, и это тоже его дежурная шутка-пароль, дед уже плохо слышит. Он тормозит, выдаёт Насте розовый малышачий кузовок, себе берёт здоровенный зелёный, и они бегут наперегонки срезать грибы.

В лесу ещё было почти темно в это время, их полянку освещала только фара драндулета, и та вечно грязная, а дед видел всё. Соседи ворчали, что после них в лес ходить бесполезно, и это было правдой. Насте казалось, что от деда не спрячется ни один грибочек, что у него какое-то специальное грибное зрение или вроде того. Дед утверждал, что чует грибы, как пёс охотничий, Настя смеялась. Класса до пятого смеялась, пока не заметила, что дед и правда как-то замечает их с большого расстояния и почти в темноте. Может, это и было чутьё грибника, о котором пишут в интернете, может, ещё что-то.

Они катались по лесу до самого обеда. Дед не успокаивался, пока не набивал полные кузовки и последний пакетик, завалявшийся в бесчисленных карманах его древней куртки. Тогда они садились на поваленное дерево или пеньки, что было, дед доставал приготовленные с утра бутерброды. Они уже успевали слежаться, пропитаться влагой огурца, приобрести тот волшебный вкус «подарка от лисички». Давно, когда Настя была совсем маленькой и дед ещё не брал её за грибами, он приносил ей оставшиеся бутерброды и говорил: «От лисички». Она верила, пока не выросла и не узнала секрет. Но вкус-то не изменился!

Они ели, и дед рассказывал всякое интересное про грибы, лес и по сотому разу пересказывал, как он мелким заблудился в этом лесу, хотя лес был в разы меньше, чем теперь. Заблудился, вышел с другого конца, к железной дороге, да и сел на поезд, решив, что уж он-то до дому довезёт… Настя смеялась, потому что дед смешно рассказывал, жевала лежалый бутерброд и чувствовала, что вот это вот и есть настоящая жизнь. Не та жизнь школьной ботанички с вечно перемазанными ручкой ладонями. Не та, где самая большая опасность получить двойку или очередную колкость от школьных красавиц, ерунда это всё. Лес – это настоящее. Здесь можно пропасть, даже в таком маленьком, можно заблудиться и никогда не выйти, можно даже наткнуться на бешеную лисицу, от бешенства, между прочим, умирают. А можно кататься