Наталия Кузнецова - Дело о фальшивой картине Страница 21

картины сворачивать! Лешк, так мы идем? Тогда поторопись.

— Я только Дика выведу, а ты пока обед разогрей, — отозвалась сестра.

— И так поедим, — заявил Ромка, но все-таки зажег газ и поставил на плиту кастрюлю с супом и сковородку с котлетами. — А ты быстрей возвращайся.

Лешка гуляла недолго.

— Там дождь, — сказала она, стряхивая с куртки капельки воды.

— Плевать на дождь, — заявил Ромка. — Возьмем зонт.

Лешкин Дик, шумно отряхнувшись, вбежал в комнату и оставил на полу мокрые грязные следы. Лешка вытерла пол и решила вымыть Дику лапы, чтобы не гневить маму, если она явится домой раньше них.

Налив в ведро воды, она вынесла его в прихожую и попеременно стала совать туда собачьи лапы, а затем вытирать их специальным полотенцем. А Ромка стоял над ней и беспрерывно нудил:

— Ну что ты так медленно! Зачем ты это затеяла? С тобой только свяжись!

И тут отчаянно заверещал Попка, призывая к себе хозяина. Оказалось, что попугай в очередной раз запутался в веревке, на которой держался его колокольчик. Пришлось Ромке его распутывать. Попка при этом кричал "Омочка, пусик мой!" и больно клевался.

Когда же несносный попугай, наконец, получил свободу, Лешка все еще не была готова идти в галерею. Вместо того, чтобы одеваться, она извлекла откуда-то маленький пузырек и стала рыться в аптечке.

— Что ты ищешь? — недовольно спросил Ромка.

— Пипетку.

— Зачем тебе пипетка?! — потеряв всякое терпение, завопил брат.

— Дику в уши капли закапать, у него опять аллергия. — Сказав это, Лешка тут же испуганно прикрыла рот рукой, но было уже поздно. Дик прекрасно все понял. Больше всего на свете он боялся именно этой процедуры, и страшнее слов "закапать в уши" для него не существовало. Пес тут же забился под кухонный стол, откуда его нельзя было выманить никакими посулами. Он отверг даже сахарную косточку, которую Лешка стала совать ему прямо в нос, и лишь сопел: мол, знаю, зачем ты меня зовешь, не обманешь.

Ромка уже озверел.

— А потом нельзя это сделать? Но Лешка была непреклонна.

— Потом нельзя. Он все время скулит и лапами уши трет, а мне его жалко. И нельзя запускать болезнь.

Ромка, чтобы ускорить дело, вышел за дверь и нажал на звонок, но умный Дик никак на это не прореагировал. Тогда он позвал соседского мальчишку и попросил его постучаться к ним как можно громче. Мальчишка забарабанил изо всех сил в дверь, инстинкт охранника в Дике взял верх над страхом, и, забыв об угрозе со стороны хозяйки, он с лаем ринулся в прихожую. Лешка тут же закрыла кухонную дверь и строго приказала:

— Сидеть!

Дик оглянулся. Путей к отступлению не было, и он покорно сел. Лешка капнула ему в оба уха по нескольку капель. Пес тут же вскочил, затряс головой, заметался и наткнулся на ведро с грязной водой, в котором Лешка только что мыла его лапы. Ведро опрокинулось, вода, подтопив мамины тапочки, хлынула в комнату.

— Мы же соседей зальем! — воскликнула Лешка. Она схватила собачье полотенце, бросила его на воду и приказала: — Помогай!

— Главное, что мы опоздаем! — заорал Ромка. Он побежал за тряпкой в ванную, а по дороге со всего маху пнул Дика ногой, но пес увернулся, и Ромка растянулся на мокром полу.

Охая, растирая ушибленную коленку и упрекая во всем сестру, он отправился переодеваться: нельзя же такую картину относить в грязных джинсах.

Всю дорогу Ромка хромал и ворчал на Лешку, но в галерею вошел с сияющей улыбкой и направился прямо к кабинету.

Павел Петрович разговаривал с кем-то по телефону. Он заметил брата с сестрой и махнул им рукой, подождите, дескать. Ромка поздоровался с Анастасией Андреевной и вплотную приблизился к Богачеву. А когда тот положил, наконец, трубку, торжественно объявил:

— Я решил, что еще одна хорошая картина вам никак не повредит. — И, развернув холст, представил глазам Павла Петровича и его помощницы свой шедевр. — Это мой друг написал, а я уговорил его вам показать. Ну и как?

Ромка замер, ожидая восторженных возгласов, но их почему-то не последовало. Богачев рассеянно взглянул на его картину и, не рассмотрев ее толком, снова взялся за телефон. Анастасия Андреевна тоже промолчала и с каким-то холстом в руках удалилась в мастерскую. Опешив от такого невнимания к себе и своему произведению, мальчишка дернул Павла Петровича за рукав.

— Вам, что ли, не нравится?

— Чем-то напоминает Малевича, — сказал Богачев.

Ромка заликовал.

— Значит, клево, то есть замечательно, да? Мой друг ее, знаете, как назвал? "Красный круг". А первоначально она носила название "Суперсупрематизм". Вы можете выбрать любое из двух, какое вам больше понравится. И еще… И еще он просил узнать, сколько она может стоить?

Павел Петрович с сожалением посмотрел на Ромку.

— Столько, сколько затрачено на холст и краски. В том случае, если на нее найдется покупатель.

Ромка так и застыл с картиной в руках, ушам своим не поверив. Он, конечно, не предполагал, что Павел Петрович назовет астрономическую сумму — понятное дело, художник он неизвестный, ничем пока не прославился, — но претендовал на вполне приличные деньги и уже давно продумал, что купит на них в первую очередь, что потом. На вожделенный скутер он не рассчитывал, а вот на цифровую видеокамеру — вполне.

— Как это? — растерянно проговорил он. — Это же прекрасная картина! Она в сто раз ярче, чем у вашего Малевича. И лучше, потому что я, то есть мой друг, ее усовершенствовал.

— Такую картину может написать любой, — терпеливо сказал Павел Петрович.

— Ну, а в Малевиче что такого особенного? — упрямо возразил Ромка. Уголки его губ опустились, голос предательски задрожал. — Так, как он, тоже многие могут.

— Видишь ли, — медленно проговорил Богачев, и Лешка поняла, что он старается подбирать такие слова, чтобы ее брат не очень на него обижался. — Казимир Малевич был великим реформатором искусства двадцатого века. Первооткрывателем, разрушителем вековых устоев. У него нашлось множество последователей, но это было уже потом, ты понимаешь? А твой друг вновь решил изобрести велосипед, и даже не изобрести, а воссоздать по готовой схеме, не подозревая о том, что его давно обкатали и модифицировали. Так что посоветуй ему создать свое направление в живописи, и тогда он тоже войдет в историю. Скажи мне, о чем ты, вернее, твой друг, думал, когда писал свою картину?

— Ну, о том, чтобы красиво получилось.

— А вот Малевич, к твоему сведению, отвергал всяческую "красивость" и руководствовался своей особой философией.

Лешка вспомнила, что Дарья Кирилловна уже говорила им что-то подобное, но тогда Ромка пропускал ее слова мимо ушей, завороженный огромной ценой полотна художника. Вот и сейчас он жалобно спросил:

— Так вы что, не повесите ее у себя на стенку? Павел Петрович помялся, а потом сказал:

— Знаешь такое выражение: Платон мне друг, но истина дороже?

— Я все знаю, — буркнул Ромка. — Но неужели эта картина хуже некоторых на Арбате?

— Там всякие картины. Должно быть, есть и не лучше. Но подобные этой сейчас и там не пользуются спросом.

В досаде бросив свой холст на кресло, Ромка выскочил из кабинета в зал и оглядел висящие на стенах произведения незнакомых ему художников.

— Лешк, — прошептал он, — да неужели все эти скучные пейзажи, натюрморты и портреты лучше моего "Круга"?

Лешке стало жалко брата, и хоть она не исключала подобного развития событий, ей не хотелось огорчать его еще больше.

— Конечно, не лучше, — ответила она.

Из подсобки с ведром и шваброй, в синем стареньком халате и неизменной косынке на голове появилась тетя Таня. Вымыв зал, она добралась до кабинета.

— Дайте-ка я туточки уберу, — проговорила она и завозила шваброй по полу.

А в зал в это время вошел высокий представительный мужчина. Погладив рукой подбородок, он огляделся по сторонам. Павел Петрович вскочил с места и, приветливо улыбаясь, пошел ему навстречу. Он провел мужчину в свой кабинет и указал рукой на кресло. Но оно было занято Ромкиным шедевром, и Богачев подозвал своего юного приятеля:

— Убери, пожалуйста, свой холст.

Ромка поспешил к креслу и непонятно почему наткнулся на его ножку. Неуклюже взмахнув руками, он потерял равновесие и грохнулся на скользкую мокрую плитку.

— Ох, ох, ох, — заквохтала тетя Таня. — Тебе больно?

— Не очень, — скривился Ромка и завздыхал: — Второй раз сегодня на ту же коленку падаю. Я ж так калекой стану. Как не повезет — так не повезет.

— Осторожней надо быть, — появившись из мастерской, сказала Анастасия Андреевна. Она хотела снять с кресла Ромкино творение, наклонилась, схватилась за поясницу и-тихо ойкнула.

К ней тут же подоспела тетя Таня.

— Давайте я вам помогу. — И, взяв в руки холст, она быстро его скатала, завернула в брошенную Ромкой оберточную бумагу, положила на подоконник и снова вернулась к мытью полов.