Алексей Гавриленко - Синие лыжи с белой полосой Страница 22

Да. Из кубка, который завоевала в борьбе Славкина мама. Да-да… Не знаю уж, сколько воды было в нем, но, видимо, там была и та последняя капелька, которая переполнила чашу терпения нашего Славки. Он, не помня себя, сорвался со своего места, выскочил из-за стола и встал перед растерявшейся Элей. Он вдруг снова часто задышал, словно перед тем как нырнуть в воду, ему внезапно стало не хватать воздуха. Так еще дышат спортсмены после финиша. Он уже не справлялся со всеми переживаниями, которые переполняли его, как чашу…

— Это не ваза… — задрожал его голос.

И все вокруг замолчали. Замолчали не потому, что он громко это сказал, а потому что все услышали волнение. Так иногда бывает. Порой один слабый голос может заставить замолчать множество громких голосов.

— Это не ваза! — повторил он в возникшей тишине, еле сдерживая слезы. Но не сдержал. — Это не ваза! — крикнул он пронзительно, и предательские слезы обнаружили себя. Где только они там прячутся? Вроде нет, а потом раз — и вот они, откуда ни возьмись.

Он кинулся в коридор, схватил куртку и, уже совсем ничего не понимая, помчался по лестнице вниз.

— Славик! — пытался догнать его голос тети Маши.

— Славка! — И голос Эли катился по пятам, стараясь настичь Славку.

— Славян! — Даже Мишкин голос несся сломя голову, чтобы остановить его.

Когда за спиной хлопнула дверь подъезда, капли дождя захлестали по щекам. Они перемешались со слезами, и если бы кто-то увидел его в эту минуту, ни за что не догадался бы, что этот мальчишка всего секунду назад плакал. Да и кто увидит? Никого во дворе не было. Кроме наступившей темени, да еще, конечно, ветра. Ну и дождя, само собой.

Вот вам и день варенья. Мы с вами не будем осуждать Элю за то, что она поставила цветы в спортивный кубок, она же хотела, чтобы цветы не мучились от жажды на тумбочке, а попили воды, тем более что теперь, когда Славка так расстроился, она уже корила себя за это.

Эля выбежала в коридор, накинула пальто и… безжалостно примяла шапкой свою розовую резинку с бантом.

— Мама, я должна! Я должна его найти! — вырывалась она из рук тети Маши. Единственная уступка, на которую она с боем согласилась, — взяла из рук мамы зонтик. И, не оборачиваясь, застучала своими нарядными туфельками по ступеням.

На секунду она задержалась под козырьком подъезда, щелкнула зонтом, огляделась. Двор был почти пуст. Лишь одинокий прохожий не спеша шел под своим необъятным зонтом мимо их дома. Увидев Элю, он замедлил шаг, остановился и вдруг произнес:

— Милая барышня, прошу прощения, но неужели вы не пожалеете свои нарядные башмачки? Что вас заставило выйти в такой ненастный вечер из дома? Сегодня началась зима, позвольте напомнить.

Голос этого высокого человека показался знакомым. Она совсем недавно его слышала. Где? Вечерний мрак не позволял ей разглядеть лицо этого гражданина.

— Мне надо обязательно найти одного мальчика, я его очень обидела, — почему-то призналась Эля. И хотя она никогда не заговаривала с незнакомыми людьми на улице, сейчас, неожиданно для самой себя, она ничего не стала скрывать.

— Неужели вы?.. Неужели такая чуткая и такая тактичная девочка могла обидеть Славу?

И Эля даже не удивилось, что этому человеку известно имя ее друга. Она закивала головой.

— Милая девочка, послушайте меня, — проговорил он тихим голосом. — Бывает, что мы обижаем тех, кого любим, это очень и очень нехорошо. Но позвольте вам не поверить, что вы сделали это нарочно.

— Я не хотела, я просто…

— Я верю, верю вам. Я точно знаю, что он вскоре простит вас. Непременно. Только пообещайте мне…

— Я уже вынула цветы из кубка! Честное слово!

— Милая девочка, я очень-очень не хочу, чтобы вы простудились и получили, не дай бог, воспаление легких. Тем более в такой знаменательный для вас день! Для этого вовсе не надо стоять в ванной голыми ногами на полу, как утверждает Михаил. Послушайте меня. Возвращайтесь домой и позвоните бабушке Славы, объясните ей все, и мы найдем его. Хорошо?

Тихий голос этого загадочного человека имел какую-то власть, он словно гипнотизировал и успокаивал. И Эля снова послушно закивала.

— А вы разыщете его?

— О! Непременно, даже не сомневайтесь, все будет хорошо. Поверьте, то, что вы бросились за ним в такую холодную, промозглую ночь, очень достойный поступок. Но сейчас не время барышням находиться на улице без кавалеров. Позвольте поухаживать? — И таинственный незнакомец вежливо открыл дверь. — Всего вам доброго, милая барышня.

Тусклая лампочка подъезда выхватила из темноты взволнованное лицо тети Маши, она на ходу настегивала пальто.

— Эля! С кем ты разговаривала?

Эля обернулась, похлопала глазами на совершенно пустую улицу и взяла маму за руку.

— Ни с кем, мама, пойдем домой…

…Бабушка прижимала телефонную трубку к уху. Она слушала, как Эля отчаянно упрекала себя за то, что поставила в кубок цветы, за то, что на глазах Славки отдала лыжи Мишке (но ведь, замечу, она не могла отдать их Славке, он же не записан в их секцию), и еще много чего взволнованно и сбивчиво говорила Эля.

— Не волнуйся, моя девочка. Я найду его, ты ни в чем не виновата. — Бабушка положила трубку и, накинув старенький плащ, вышла во двор.

Она и на самом деле знала, где ее внук. Когда Славке становилось грустно и одиноко, он убегал в детский сад, расположенный по соседству, в тот садик, куда они ходили с Элей в одну группу. В такие минуты он забирался в старенькую беседку и забивался в дальний угол.

Бабушка вошла под навес и в кромешной темноте сразу же почувствовала, что Славка на своем «лобном месте», как она давным-давно назвала эту скамейку, на которой когда-то впервые и нашла своего беглеца.

Вот и сейчас он забрался на лавку, обхватил ноги руками и уперся щекой в колени. Она присела рядышком.

Дождь барабанил по крыше, затекал струйками в щели, стучал по доскам пола. Бабушка молчала. Конечно, она могла бы строго позвать маленького внука домой, взять его за руку — никуда бы он не делся, она легко могла бы увести его в тепло, но она была мудрой бабушкой, она понимала, что обида, которая поселилась внутри, должна выйти и покинуть человека, иначе она может задержаться надолго. А впоследствии, если обида занозой застрянет в человеке, она превратится в злость, станет грубостью, переродится в ненависть. Такие люди никого не любят. И их тоже никто не любит, а за что их любить? А бабушка не хотела, чтобы Славка никого не любил, она хотела, чтобы он сам справился со своей обидой, чтобы он понял и простил Элю.

Прошла минута, другая. Много воды утекло с потолка на пол, а бабушка все молчала и молчала. И вдруг Славка заговорил первым:

— Замерзла?

— Вовсе нет, — тихо прозвучало под стук дождя, лишь только старенький плащ зашуршал в темноте.

— Замерзла!

— Чуть-чуть. Сейчас пойдем. — Но вместо этого бабушка обняла Славку и накрыла его полой своего тонкого плаща.

Какое-то время они внимательно слушали барабанную дробь, потом бабушка тихо произнесла под этот монотонный аккомпанемент:

— Ты у меня совсем уже большой… Я и не заметила, как ты вырос. Помнишь, я сегодня обещала рассказать тебе про маму и папу? Ну так слушай, мой мальчик.

Из дома выкатился лакированный Мишка и вприпрыжку поскакал к соседнему подъезду, на его плече гремели лыжи. Лыжи, которые он хотел отнять у Эли и, замечу, которые бы он наверняка отнял, если бы не загадочный «сударь» с гигантским зонтом. Странно, но Мишке показалось, что именно этот человек сейчас стоит у ограды детского садика. Мишка на бегу обернулся и зацепился взглядом за одинокую сутулую фигуру. Так и бежал с повернутой головой. Как только не шлепнулся?

«Сударь» замер в тени своего невероятно большого купола, и, если бы Мишка мог видеть его лицо, ему могло почудиться, что взгляд незнакомца устремлен к тучам, как будто с ними можно о чем-то беседовать.

Но тучи были заняты своим обычным делом, дождик беспрерывно постукивал по крыше древней беседки. Такой старой и ветхой, что при взгляде на нее становилось понятно — сотни и сотни разных детей, многие из которых уже успели вырасти и стать взрослыми, прятались здесь от ненастья в самые трудные мгновения своего детства.

— Однажды на одних очень важных соревнованиях, — зазвучало над Славкиным ухом, — твоя мама заняла самое последнее место. Да, не удивляйся, — бабушка покачала головой, — самое-самое последнее. Вот как это было.

Вначале, как обычно, после выстрела стартового пистолета она вырвалась вперед и обогнала всех-всех. На своих самых лучших лыжах она легко оставила позади соперников. Но нежданно-негаданно, как это и бывает, случилось несчастье. На очередном спуске она упала, и у нее сломалась одна лыжа. Пополам. Такая досадная неожиданность! А на соревнованиях есть правило — на дистанции лыжи менять нельзя. Ни в коем случае! Все, кто видел это падение, разом вскрикнули в испуге — так она сильно упала. Но твоя мама поднялась… И вместо того чтобы сойти с дистанции, поковыляла к финишу. Ей было очень больно. Она подвернула ногу. И сломанные лыжи больше не ехали, а только мешали. Ее сразу же нагнали преследователи. Сначала те, кто ехал следом, а потом нее остальные… Если бы она тогда сошла с этой трассы, никто бы ее не осудил. Так поступали все, у кого ломались лыжи. Все-все. А она упрямо шла к финишу. Твой папа бежал рядом и уговаривал ее сойти… Ей советовали сойти с лыжни и болельщики, и даже судьи, все же видели, как ей больно… Но она никого не слушала, она все шла и шла вперед. А ее догоняли и обгоняли даже самые слабые соперники, они раньше и мечтать об этом не смели. Все уже прибежали на финиш и отдыхали, а самая сильная, чемпионка, все шла и шла по этой трассе. Падала, поднималась и шла…