Валерий Гусев - Фейерверк в пробирке Страница 22

– А я тебя узнал! Ты юный хулиган из девяносто седьмого дома! – Он сказал это с таким упреком, будто хулиган из девяносто седьмого дома не имеет права клизму себе купить.

– А я вас тоже узнал! – не растерялся Алешка. – Вы пожилой хулиган из девяносто девятого.

– Точно! – Дед почему-то очень обрадовался. – А тебе зачем этот прибор? Для какого-нибудь домашнего животного? Бегемота, например.

– Бегемоты домашними не бывают, – изменил Алешка своим принципам.

Вдруг из очереди вышла какая-то женщина и сказала январским голосом с мартовской улыбкой:

– Я его тоже знаю! Мне кажется, это мой младший сын. О! И старший здесь. А ну, живо домой! Покупатели!

И мы пошли к выходу. А дед крикнул нам вслед:

– Гражданочка! Они звонят в дверь и убегают! Примите меры!

– Приму! – пообещала мама.

Дома она быстренько потрогала Алешке лоб, пощупала живот, посмотрела язык.

– Иди в ванную, – сказала она. – Я тебе помогу. – И достала из аптечки баллончик с пимпочкой.

Алешка завизжал на весь дом:

– Ма! Это ошибка! Мне только трубочка нужна! Мы химический опыт проводим! Из одного класса в другой!

Услышав волшебное слово «химический», мама сразу растаяла. И заинтересовалась.

– Ну, наш химик, он изобрел веселый газ…

– Веселящий, – поправила мама. – Есть такой. И что?

– Ну, мы хотели этот газ подвести в класс, где урок пения.

– Зачем? – изо всех сил удивилась мама.

– Да здорово, ма! Им надо петь, а они смеются! Здорово?

– Здорово, – вздохнула мама. – Ты дождешься, Алексей, что тебя выгонят из школы.

– От них дождешься, как же, – проворчал Алешка. – Только обещают, и все… Сколько раз уже… Ну, ладно, мам, дай хоть три рубля.

– Не дам! – отрезала мама. – Мне спокойней, когда ты в школу ходишь, а не бомжуешь по парку.

Тут у Алешки блеснули глаза. Что-то вспомнил. Но виду не показал. Пошел делать уроки. Долго с недовольством пыхтел за столом, ворчал потихонечку, кряхтел, как старичок с тележкой. Не выдержал. Пошел на кухню к маме. Она готовила ужин.

– Трудная у тебя жизнь, – вздохнул Алешка. – Семья на руках. Заботы. Дети непослушные.

– И не говори, – с усмешкой поддержала его мама. – Кочерыжку хочешь?

– Давай. – Алешка устроился поудобнее, захрустел кочерыжкой. – И что ж ты все дома сидишь, ма? Ты бы прогулялась, что ли? Подышала свежим воздухом. Сходила бы в магазин. Отдохнула.

– Да, – вздохнула мама. – Я люблю в магазинах отдыхать. – И вдруг она спохватилась: – Ой! Спасибо, что напомнил. Надо же в правлении расчетные книжки забрать. – Она побросала в кипящую кастрюлю нарезанную капусту и сполоснула руки. – Алексей, пригляди тут, я быстренько.

Как только за мамой закрылась дверь, Алешка поручил мне приглядывать за борщом, а сам ринулся в кладовку.

– Как мама сказала про бомжевание, Дим, – вопил он оттуда под грохот разбрасываемого барахла, – я сразу вспомнил, сколько мы с тобой со свалки полезных вещей натаскали!

Судя по тому, как долго он там возился, натаскали много.

Наконец он издал победный вопль и примчался на кухню. В руках у него была длинная красная резиновая трубка.

– Нашел, Дим! Давай быстренько доваривай свой борщ, и пойдем в школу. Надо все подготовить. И штопор захвати, ладно?

Очумел совсем!

– Штопор-то зачем?

– Нам, Дим, нужно будет стенку просверлить.

– Какую стенку? – Я зачерпнул ложку борща, попробовал.

– Бетонную, Дим. Чтоб трубка пролезла.

Я глубоко задумался. Бетонную стену проковырять штопором… А что? Я бы не удивился. Если надо, он и иголку в стоге сена найдет. Даже если ее там нет.

– Доварил? – Алешка нетерпеливо приплясывал рядом. В руках его уже, кроме трубки, была мамина грелка и прищепка для белья.

Я накрыл кастрюлю крышкой и выключил газ.

– Может, пообедаем заодно?

Алешка посмотрел на меня внимательно и с грустным укором произнес:

– Дим, в твоих руках судьба товарищей, а ты о своем брюхе заботишься. Не ожидал от тебя.

Я вздохнул, достал из ящика пакет:

– Сложи свои клизмы, чтоб народ на улице не распугать.

– Наш народ, – бодро ответил Алешка, – клизмой не испугаешь! Пошли!

Занятия в школе давно закончились. Остались только энтузиасты и двоечники, в небольшом количестве.

Но охранник Костя, не простив нам прошлые грехи, заступил дорогу:

– Куда?

Не знаю почему, но я вдруг подмигнул ему и вроде как украдкой показал штопор.

Удивительно, но сработало.

– Давай, – сказал он, – только по-быстрому. И без шухера.

– Конечно, – произнес Алешка. – У нас его и нет. Давно кончился.

Костя тупо заморгал и пропустил нас в школу.

Блин-картошка был на своем посту. Прибирался на верстаках, раскладывал по ящикам и развешивал по стенкам инструменты.

Мы немного помогли ему и осторожно выяснили, есть ли кто сейчас в химлаборатории. Оказалось – никого. Все разошлись.

– А вы чего там забыли?

– Ничего не забыли, – сказал Алешка. – Просто интересно. Иван Кузьмич, а у вас стены толстые?

– Где? Здесь? Капитальные. Пушкой не возьмешь.

– А штопором? Возьмешь?

– Штопором? – Вопрос показался Ивану Кузьмичу интересным. – Ежели философски рассуждать, то, конечно, штопором многие двери отворялись. – Я тут же охранника Костю вспомнил. – Да тебе-то зачем?

– Интересно же! Вот как такую стену проковырять?

– А зачем? Чего ее ковырять? В ней и так дырок хватает. Проводка общая, вентиляция общая. Чего ее ковырять?

Умеет Лешка наводящие вопросы задавать. Только вот что дальше?

Алешка еще немного повозился с уборкой, смел щеточкой опилки с верстака и вдруг сказал:

– Ой! Я на минутку! – И вылетел за дверь.

И скоро влетел обратно:

– Иван Кузьмич, а в туалете на третьем этаже лампочка перегорела.

– Это плохо, – согласился Иван Кузьмич. – В туалете должно светло быть. – Он пошарил в стенном шкафчике, нашел лампу.

– Стремянку, однако, надо.

– Дима поможет. Да, Дим? – В этом вопросе не просьба прозвучала, а приказ.

И я его выполнил, взял стремянку и пошел за Иваном Кузьмичом.

Мы поднялись на третий этаж, зашли в темный туалет. Иван Кузьмич засветил фонарик, расставил ноги стремянки. Я забрался на нее, снял плафон, вывернул лампу. Причем она вывернулась довольно быстро, будто была не ввернута до конца. Я сунул ее в карман, а новую лампочку ввернул в патрон. Иван Кузьмич щелкнул выключателем – вспыхнул свет.

– Порядок, – сказал он.

А я, спускаясь со стремянки, заметил в углу стул. И на его сиденье чуть видные следы двух кроссовок небольшого размера. Да и лампочка, когда я рассмотрел ее, оказалась целой – не перегоревшей.

Когда мы вернулись в мастерскую, Алешка беспечно сидел на верстаке и болтал ногами.

Мы попрощались с трудовиком и пошли домой. Костя проводил нас внимательным взглядом.

Когда мы отошли от школы на безопасное расстояние, я сказал Алешке:

– Что ж ты стул не убрал?

– Какой стул?

– С которого ты лампочку вывинтил.

– Да я думал, он вам пригодится, а вы стремянку зачем-то потащили.

Он пошарил в кармане и протянул мне штопор.

– Не понадобился. Я все устроил, Дим. Верхняя дырка, где вентиляция, не подошла – заметно получилось бы. Да и она сеткой закрыта. А внизу, Дим, под верстаком, – Блин-картошка правильно сказал – кабель проходит. Дырка для него не очень большая, но трубка пролезла.

В общем, я так его понял. В дырку, которая шла в секретную лабораторию, он просунул конец трубки, пережал ее вместо краника прищепкой, а клизму-грелку замаскировал под верстаком банкой из-под краски.

– Здорово придумал, Дим? – Алешке очень хотелось, чтобы я его похвалил.

Что я и сделал. Хотя, по правде говоря, что все это значит, я узнал только тогда, когда Алешка запустил свое изделие в ход.

Все следующие дни Алешка торчал в химлаборатории. Моей помощи ему пока не требовалось, но он держал меня в постоянной готовности.

– Главное, Дим, – как-то шепнул он мне, – момент не пропустить.

Какой момент? Как не пропустить? Ничего этого он не объяснил. Да я и не требовал. В решающую минуту на корабле должен быть один командир, и я ему полностью подчинился.

А в школе между тем шла своим чередом обычная жизнь. Мы учились – нас учили. Учили нас хорошо, а мы учились… по-разному. И как-то не верилось, что в этой привычной и веселой кутерьме, в подвале, готовится преступление…

А оно готовилось. Никишова и Сельянова Волчков держал при себе, в лаборатории. Козлова он отправил на Школьную улицу с каким-то заданием.

Вскоре тот примчался в школу, заглянул к нам в класс, крикнул: «Дим, пришла!» – и снова исчез.

Бонифаций, наш литератор, прервал свой пламенный рассказ о проблемах Печорина и всех лишних людей разных столетий и спросил:

– В чем дело? Встань, Оболенский.

Лешкина школа даром не прошла, я встал и отчеканил, словно домашнюю заготовку: