Приключения без путешествий - Марк Зосимович Ланской Страница 22

Николай Иванович сел, вытер платком морщинистую, зажатую галстуком шею и улыбнулся одной щекой.

— Такая история, доложу я вам, что и рассказывать стыдно… Если бы не крайняя нужда, никогда не потревожил бы вас.

— А вы не стесняйтесь, — усмехнулся Виктор. — Рассказывайте с самого начала.

— У нас, как вам известно, здесь нечто вроде подсобного помещения. В главном здание библиотеки тесновато, вот мы сюда и свезли довольно много книг, журналов, газет, главным образом дубликатов, не имеющих широкого хождения. Редких изданий, разумеется, здесь не держим, но храним всё в порядке, по всем правилам… Штат у нас невелик, четыре старушки. Они и уборщицы, и сторожа… Ну, и я в качестве заведующего хранилищем. По ночам у нас дежурства, по очереди, через три дня на четвертый одна из женщин остается, сидит в вестибюле и вяжет… Вот, собственно, и вся, так сказать, предыстория.

Николай Иванович вытер голову платком и задумчиво развернул его на растопыренных пальцах, будто собираясь сушить.

— Так мы и жили без особых забот, пока не началась эта, уму непостижимая, катавасия… На прошлой неделе, во вторник это было, прихожу я сюда утром и застаю своих старушек в страшном смятении. Обступили меня, крестятся и такое несут, что, признаться, я подумал — не коллективное ли это умопомешательство. Дежурила в ту ночь Анфиса Тихоновна, или тетя Фиса, как ее тут все зовут. С нее-то всё и началось. «Не буду, говорит, у вас служить, давайте расчет». И остальные в один голос: «И нас рассчитывайте, уйдем отсюда». Я смотрю на них и ничего не понимаю.

«Господь, говорю, с вами, Анфиса Тихоновна. С чего вдруг? Расскажите хоть, что случилось». — «А то и случилось, отвечает, что нечистое это место, привидения сюды ходют». — «Какие привидения?»— «Обыкновенные, — с кладбища, — упокойники!» Я, разумеется, смеюсь.

«Бросьте, говорю, как вам не стыдно», — одним словом, выкладываю всё, что в таких случаях полагается, А тетя Фиса всё больше расходится и в подробностям описывает, как ночью подходили к дому привидения, выли, скрежетали и лезли в окно. Ну, думаю, согрешила старушка, приняла перед дежурством рюмочку прозрачного вина, и приснилось ей. Рассердился и говорю: «Ступайте, Анфиса Тихоновна, проспитесь, завтра поговорим». Прикусила она губы и ушла. Пока день тянулся, я проводил среди своих помощниц просветительную работу и, казалось, убедил. Но как подошло дело к вечеру, Марья Власьевна, чья очередь была на дежурство оставаться, категорически заявляет: «Не буду. Что хотите делайте, не буду. Мне своя душа дороже». И так я ее уламывал и этак, — ничего и слушать не хочет. Пришлось пойти на крайнюю меру.

«Прекрасно, говорю, я сам с вами останусь. Специально останусь, чтобы доказать вам всю нелепость суеверия». Марья Власьевна — женщина рыхлая, думает медленно, но перечить не стала. «Так-то лучше, отвечает, с вами я согласная…» Позвонил я домой, чтобы не беспокоились, и стали мы дежурить. Сам я на себя злюсь за мягкотелость, проклинаю тетю Фису, а Марья Власьевна сидит себе в конторке, чулок вяжет и всё к чему-то прислушивается.

Николай Иванович провел пухлой рукой сначала по лысине, потом по мягкому лицу, словно обмыв его водой, и понизил голос:

— Было часов около одиннадцати… Только я углубился в одну старую книгу, вдруг слышу, будто кто по стене железными когтями скребет. Гулко так… И сразу же, то ли из-за двери, то ли за окном, раздался протяжный вопль, знаете, на одной ноте «у-у-у…» Вижу, Марья Власьевна моя обмерла, — вязанье укатилось, голова набок. Бросился я за водой, попрыскал на нее, а вой всё не затихает, — прямо всю душу переворачивает. Объяснять мне вам нечего, люди мы интеллигентные, никаким этим сказкам не верим, но должен сознаться, что почувствовал я себя неважно. Решил выйти во двор. Подхожу к дверям, а там…

Николай Иванович опять рукой лицо обмыл и как-то виновато улыбнулся.

— Видите вы эту дверь? Стекла большие, до верха и взрослому человеку не дотянуться… А тут вижу — поднялось что-то белое под самую притолоку и пляшет передо мной. Ни лица, ни шеи… Только два огонька вместо глаз на черном фоне и всё… Я отпрянул к окну, и там такая же картина. Такое же белое, безликое, колеблется, как белье на ветру, и воет: «у-у-у!» Потом еще чем-то по стеклу провело, знаете, как ножом по тарелке, только раз в десять сильнее. В общем, такой спектакль, что и вспоминать противно.

У Шурика озябли спина и кожа на голове. Ему всё время хотелось обернуться — казалось, кто-то пляшет за спиной.

— Не помню, — продолжал Николай Иванович, — как я добрался до нашей конторки, схватился за телефон и звоню в наше отделение милиции. Слышу голос дежурного и молчу, не знаю, что говорить. Глупейшее, понимаете ли, положение.

«Пришлите, говорю наконец, милиционера, у нас тут черт знает что делается». — «Что значит черт знает что?» — удивился дежурный. «Какие-то привидения хулиганят», — говорю и сам себя чувствую немного не в своем уме. Дежурный переспросил: «Кто это говорит?» Опять называю себя и рассказываю про белые фигуры, про вой и скрежет. Дежурный послушал, послушал и оборвал меня: «Вы, дорогой товарищ, если выпили, то ложитесь спать и не беспокойте зря милицию».

И повесил трубку. И я повесил. Прислушиваюсь — тихо. Подхожу к окну — никого. Вышел во двор — тишина. Вдали фонари мерцают… Где-то девушка смеется… Если бы не рассказ тети Фисы и не Марья Власьевна, всё еще дрожащая от страха, я бы подумал, что это всё мне приснилось. В общем, кой-как дождался утра и прямым ходом к начальнику отделения милиции. Рассказываю ему всё точно, как вам. Вижу, хотя и не смеется, но и не верит ни единому слову. Однако всё записал и пообещал прислать сотрудника.

Действительно, пришел товарищ, поговорил с тетей Фисой, с Марьей Власьевной, покачал головой, посмеялся, осмотрел двери, окна и ушел. А у меня нерешенный вопрос: кто останется на очередное дежурство? Старушки мои совсем